Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 17

– И чего это я вдруг Котлера вспомнила, не с утра он будь упомянут? – приговаривала, давясь смехом, Ева.

В соседнем кафе в этот час было довольно немноголюдно. Без излишней помпы небольшая семья в тесном кругу, кажется, отмечала день рождения: на столе возвышался уже несколько разрушенный большой торт с покосившейся цифрой девять из жжёного сахара. На головах у мальчишки с кошачьим разрезом глаз и удивительно похожей на него девочки помладше топорщились смешные колпачки из блестящей фольги. Сестрёнка уплетала кусок торта с таким наслаждением, что не чувствовала сладкое белое облако воздушных усов над верхней губой.

В углу немолодая женщина с головой погрузилась в планшет, очевидно, забыв о чашке кофе, которую давно принёс бармен.

Вот и все посетители.

Ева протиснулась за стойку и, виновато косясь на детский праздник, тихо заказала бокал коктейля с вермутом.

Лёля ворвалась в кафе, как маленькое, но очень грозное цунами, швырнула сумку на стойку и сначала попыталась вынести мозг бармену.

– У вас есть чай на травах? – как-то слишком уж раздражённо и раздражающе прорычала она, – Не заваренные пакетики в чайнике, а настоящие травы? Листья смородины и мяты подойдут.

И только затем повернулась к Еве и обвинительным тоном произнесла:

– Что с тобой, подруга? Сначала не отвечала несколько дней, потом звонишь с незнакомого номера, как ни в чем не бывало. Ты чего учудила?

– Ничего не учудила, – все ещё благодушно произнесла Ева. – Ну да, на звонки не отвечала. И что с того? Телефон разбился.

Ева посмотрела на злую Лёлю через бокал с прозрачным полынным напитком.

– Знаешь, а ведь есть совсем иная жизнь. Там, где ты и в самом деле занимаешься чем-то нужным. И важным.

– И когда ты это поняла? – прищурилась Лёля. – Дай-ка догадаюсь… Это связано с разбитым телефоном?

– Можно сказать и так. Только это приключение было последней каплей. Того, что набухало во мне уже давно. Просто прорвалось. Сегодня я все высказала «белому медведю». То, что думаю о нашей компании.

– Ты нахамила начальнику? – догадалась Лёля. – Тебя точно уволят. И куда пойдёшь? Раскладывать карты и плакаться о своей никчёмной жизни? В этой фирме у тебя хоть стабильность была.

– Лёль, – угрожающе ласково начала Ева. – Я очень давно живу в этом аду, который ты называешь счастьем стабильности. Заметь, сначала я много лет без тени возражения втюхивала по телефону спутниковые антенны. Представляясь организацией помощи пенсионерам. Потом мы сделали ребрендинг… Ребрендинг, Лёль!

– Ты не о… – попробовала гнуть свою линию Лёля, но новая Ева не позволила себя перебить.

– Я говорю о том, что мы стали осуществлять маркетинговые стратегии. И теперь занимаемся анализом рынка, выбором целевой аудитории и управлением маржинальностью продукта. Мы теперь добавку к корму для куриц продаём, Лёль. Со всем полагающимся к этому великому делу менеджментом лидеров мнения по направлению. А знаешь, что я думаю на самом деле?

Ева эффектно допила вермут, и, кажется, окончательно захмелела.

– Если я и завтра на работу не выйду, ещё сотня, а, может, тысяча куриц останется вполне себе здоровыми и счастливыми без этой добавки.

– Раз кто-то покупает эту вашу добавку, значит, она ему нужна, – у Лёли оставалось все меньше и меньше аргументов.

– Лёль, а ты курица, чтобы рассуждать, что для неё лучше? Сначала включи в свой рацион нашу «Курочку Рябу», а потом мы поговорим, хорошо? А лучше…

Внезапно до Евы дошло. Она внимательно посмотрела на подругу:

– Лёля?! Что случилось?

Та как-то съежилась, одновременно каменея:

– Клод.

И Ева сразу все поняла.

– Как? Откуда?

– Из-заграницы. На днях. На мою погибель.

– Вот же черт....





Девушки немного помолчали. Затем Лёля жестко проронила:

– Я тебе говорила, что самый крепкий дом это тот, который ты строишь по правилам?

– Говорила, – вздохнула Ева.

– Я тебе говорила, что семью можно построить на взаимном уважении и интересе?

– Говорила, – Ева вздохнула второй раз.

– А теперь забудь всю эту чушь. Потому что в твой тщательно выстроенный и украшенный дом вдруг явится тот самый разгильдяй, с которым у тебя и в помине нет никаких общих целей и ценностей, и все твоё построенное здание полетит к чертям! Мелкими осколками посыплется. Хорошо ещё, если никого больше не заденет…

– Может, и не заденет? – очень неуверенно спросила Ева.

– И ты в это веришь?

– Нет.

Лёля немного помолчала, собираясь с духом, потом, решившись, выпалила:

– Я вообще не знаю, что делать. Тут ещё… Пришла какая-то омерзительная тетка, которая знает Клода, и наговорила мне таких гадостей про него. Я была как в бреду, плохо соображала, но поняла, что он спал с ней за деньги.

– Я не удивлена. В твою жизнь вместе с Клодом всегда входит какой-то бардак, да? – сочувственно покачала головой Ева.

– И это меня больше всего бесит! Он всё ломает словно любопытный ребёнок. Всю мою жизнь, и я понимаю, что только из желания посмотреть, как она устроена. Потом теряет интерес и бросает.

– Но раз ты сама понимаешь…

– Понимаю, – вздохнула Лёля. – Но это вечно так было. Может, потому что он совсем не такой как я. А такой… Неистовый. У него всегда глаза горели, изнутри огонь сжигал, напор эмоций зашкаливал. Много в нем чего-то такого было, мужского, еле сдерживаемого. Он приходит и берёт, словно имеет на это право. Эгоизм самца – мне надо, и все тут. Я от него всегда загоралась. Только посмотрит, только дотронется… И всё – полыхаю в его пламени. А ещё он такой непредсказуемый. Это тоже будоражит. Как-то сказал, что у него всё получается только, когда внезапно решение приходит.

Лёля глубоко вдохнула и выдохнула, успокаиваясь.

– Что случилось, то случилось. Знаешь, я не хочу больше никакого чая. Тебя куда-нибудь подвезти?

– Ах, – вздохнула Ева. – Есть одно место, где бы мне хотелось сейчас оказаться. Только я даже названия его не знаю.

– У тебя появилось воображаемое место счастья? Как у маленького ребенка воображаемый друг? – Ухмыльнулась Лёля.

– Можно сказать и так…

Ева уже не была уверена – то ли и в самом деле она несколько часов назад воевала с мандрагорами, то ли все это ей пригрезилось. Девушка только недавно поняла, что ей так и не сказали, как называется этот населённый пункт, куда она неожиданно попала. А когда Ева попыталась вычислить сама по маршруту электрички, то запуталась – мелких станций в расписании так много, что городок мог быть одним из десяти, приблизительно подходящим под время остановки. И большая часть из них безлико значилась как «платформа номер…».

– Ты сейчас домой? – сменила она тему.

– Наверное… – не очень уверено произнесла Лёля. – Давай всё-таки тебя до метро подброшу…

Когда Ева вышла, Лёля посидела немного, равнодушно слушая радио. Оно бубнило: «подозреваемого в сбыте наркотиков пытались задержать на бульваре Дмитрия Донского. В ответ на просьбу предъявить документы он открыл огонь, а затем сбил стража порядка на машине и скрылся… Поиски продолжаются».

Над городом сгущались сумерки. Зажглись первые фонари. Лёля достала косметичку из бардачка, поправила поплывшую тушь. Потом долго сидела, перебирая контакты в телефоне. На экране высвечивалось то «Клод», то «Аркаша». Наконец, Лёля нажала на вызов.

Аркадий ответил сразу, наверное, ждал звонка.

– Ну что, блудная жена? Ночевать будешь дома? С Евиными проблемами разбиралась? Я, конечно, работаю. Что ещё могу делать? Молока? Нет, молоко есть. А знаешь, что? Купи колбаски сырокопчёной. Да, знаю, что вредно. Ну, купи, а? Очень хочется. Мы с Пончиком просим…

Голос Аркадия звучал так привычно, так шутливо и спокойно, что Лёля задавила в себе беду и поехала покупать копчёную колбаску. И, конечно, она не видела, как Аркадий с Пончиком на руках и нитроглицерином под языком стоял у окна и смотрел, смотрел куда-то вдаль, за облака, за небо, за горизонт. Туда, где набухал гнойником обман, собиралась в тучи ложь, ползло шипящей змеёй предательство. Внезапный порыв ветра из форточки окутал тюлем Аркадия с котом, и так они и стояли до прихода Лёли, как двуглавое, ажурное, скорбное привидение.