Лунная пехота

— Конечно.

— Конечно… Тем не менее, принимая во внимание крайнюю… м-м… религиозность вашей жены, ее близкое знакомство с пастором Блейном и другими лидерами культа, нам, вероятно, будет трудно доказать в суде вашу причастность к пересылке файлов.

— Очень рад это слышать.

Лиана! Как, черт побери, она смогла добраться до файлов? Ведь ей не хватает мозгов даже тостер как следует запрограммировать! Дэвид никак не думал, что его жена справится с пересылкой файлов. Ведь ей хватало умения пользоваться только развлекательными каналами. Вероятно, он недооценил Лиану. Дэвид испытал странную, противоестественную гордость за жену.

— Но все-таки мы можем обвинить вас в халатном отношении к секретным материалам, хранящимся у вас в компьютере. И уж конечно, три шкуры с вас спустим за передачу секретной информации ооновцам!

— Послушайте, я вам снова четко и ясно повторяю, что не нарушал меры безопасности, беседуя с доктором Шезо и другими. Да, я послал по факсу копию одной из Пикарских находок доктору Виллеро в Сорбонну. Насколько мне известно, ничего секретного в этой находке нет, и информация, содержащаяся в ней, никак не повредит нашей безопасности! Там нет проектов создания супербомбы, нет планов секретных оборонительных сооружений. Ничего, что могло бы нанести ущерб Соединенным Штатам!

— К вашему сведению, все, что экспедиция нашла на Луне, является секретными материалами. И вы знали бы, если бы ознакомились с отчетами о проделанной работе! Вот вы заявляете, что в отправленной по факсу копии находки нет ничего вредоносного, но кто, черт возьми, дал вам право решать, что полезно, а что вредно Соединенным Штатам? Как вы можете с уверенностью сказать, что эта информация не послужит на пользу врагам? Возможно, важным является даже то, что эта находка принадлежит именно нам! Как вы об этом-то не подумали? Все вы, ученые, одинаковы, черт бы вас побрал! Вечно толкуете о всемирном содружестве людей науки, а каждую субсидию клянчите у собственного правительства! Так вот, Александер, у меня для вас новость: вы серьезно нарушили важные предписания, и, если не захотите сотрудничать с нами, вас ждут огромные неприятности.

— Я не собираюсь предавать друзей!

— Значит, вы не хотите помочь своей стране? Послушайте, я ведь не изувер какой, со мной легко можно поладить. Мы просто хотим, чтобы вы продолжали общаться с вашими, друзьями из вражеской страны. Поговорите с ними. Задайте кое-какие вопросы. Вероятно, время от времени вам придется передать им специальную информацию, которой мы вас снабдим.

— Нет.

— А вы подумайте как следует.

— Я сказал: «Нет»! Эти люди — мои друзья, они доверяют мне, а я — им. В ваши игры я играть не буду.

— Это ваше последнее слово?

— Да!

— Что ж, пусть будет так, как вы сказали, — Каррузерс встал и потянулся. — Так вы утверждаете, что начали привыкать к нашей тюрьме? Хорошо. Очень хорошо! — Он направился было к выходу, но затем, видимо, решил задержаться. И обернулся к Дэвиду, криво усмехаясь: — Вы ведь принимали ферментный препарат?

Этот неожиданный вопрос, казалось, не имел к делу никакого отношения. Дэвид хлопал глазами в изумлении, не понимая, к чему клонит Каррузерс. Этот препарат — телемеросвязующие энзимы — стал доступен широким массам лишь несколько лет назад. Таблетки стоили дорого и никто пока не мог сказать, насколько они эффективны, но Дэвид всегда считал, что стоит использовать предлагаемую ими возможность продлить жизнь. Вот только откуда Каррузерсу известно, что он их принимает?

— Ну, да… принимал.

— Я так и думал. Вы молодо выглядите. Моложе ваших сорока лет. Я сразу понял, что все дело в таблетках. Они должны продлевать жизнь на сто лет. Или даже на сто пятьдесят?

Дэвид пожал плечами:

— Никто не знает.

«Какого черта этому типу надо?» — подумал он.

Телемеросвязующие энзимы были шагом вперед по сравнению с химическими и травяными препаратами, которые можно купить в любой аптеке. Эти таблетки оказывали связывающее действие на протеин, содержащийся в молекулах ДНК, благодаря чему процесс старения прекращался или шел медленнее. Телемеросвязующие энзимы не были пока что одобрены. Управлением по контролю за продуктами и лекарствами, но миллионы людей ежедневно принимали этот препарат, надеясь, что получили доступ к долгой жизни без старения.

— Никто не знает, — подтвердил Каррузерс. — На мой взгляд, все это брехня, не лучше культа древних астронавтов, с которыми нынче так носятся. Последователи этого культа высказывают самые фантастические идеи, но подтвердить или опровергнуть их пока довольно трудно. Это я к тому, что люди стали принимать телемеросвязующие энзимы совсем недавно. Еще слишком рано говорить об их эффективности. Возможно, они не могут продлить жизнь.

— Что вы хотите сказать, Каррузерс?

— Да ничего особенного. Просто интересно, как вам понравится провести здесь полторы сотни лет? В документах сказано, что вам сорок один год, верно? Вы еще не стары, но без ферментного препарата вам осталось жить лет тридцать-сорок. Дольше вы не протянете, хотя это большой срок, очень большой. Особенно, для такого умника, как вы. А представьте, что вам придется торчать здесь сто-двести лет! Это же адская пытка, от которой с ума можно сойти. Почти двести лет под замком, занятий никаких, путь на свободу закрыт, ни единого друга, кроме охраны и сокамерников. Да и кормят не так уж хорошо, знаете ли.

Дэвид закачался, сидя на стуле, в ушах у него зашумело, во рту пересохло. Он терпел тюремную жизнь, зная, что скоро его выпустят на свободу. Ведь против него выдвинули просто смехотворные обвинения… Информация, которую он передал «врагам», не имела никакой политической или военной ценности. В худшем случае, его можно обвинить в недомыслии.

Но теперь Дэвид впервые понял, что оказался на краю пропасти. Эти люди вполне могут до конца жизни лишить его свободы. И неважно, сколько лет ему еще отпущено. Какая страшная судьба его ждет!

— А вот я назло вам перестану принимать таблетки, — заявил он, сдерживая дрожь в голосе.

— Да? А я, в таком случае, прикажу поварам подмешивать препарат вам в еду, — весело ответил Каррузерс. — Вот такой я, знаете ли, вредный!

— Ни черта у вас не выйдет! Не сможете вы упечь меня в тюрьму до конца жизни! Вот погодите, пусть только состоится суд! В худшем случае меня приговорят к нескольким годам заключения. К тому же, я не получал никаких денег за этот, как вы говорите, шпионаж. Дело закроют. Да я сам, черт побери, подам на вас в суд за арест, арест по ложному обвинению.

— Что ж, об этом мы будем беспокоиться, когда придет время. Хотя придет оно не раньше, чем начнется процесс по вашему делу. Однако многие не знают, что во время войны у правительства появляются специальные полномочия, например, возможность игнорировать закон о неприкосновенности личности. Что же касается вашего права на безотлагательное судебное разбирательство, то война послужит оправданием любой проволочки. К тому же, не все выдерживают крутые меры. — Каррузерс сложил руки на груди, откидываясь на спинку стула. — Хотя широкие массы и не в курсе, но с тысяча девятьсот тридцать третьего года Соединенные Штаты могут оказаться в чрезвычайном положении, вводимом президентом. Достаточно лишь росчерка пера, чтобы отменить многие «права», которые американцы воспринимают как должное. Человека можно арестовать за любое опрометчиво сказанное слово. Человека можно поместить в специальный лагерь, лишить права на судебное разбирательство. Забота о «безопасности нации» оправдывает чертову прорву мерзостей. Вы были бы крайне изумлены.

— Вы не сможете держать меня здесь под замком вечно, черт побери!

— Это мы еще посмотрим, доктор Александер, еще посмотрим! Вы можете просто-напросто исчезнуть в этих стенах, и никто никогда ничего не узнает! Вас полностью лишат права на доступ в Сеть, и вы даже не сможете узнать, что делается с вашими научными исследованиями, которые попадут в чужие руки. На вашей карьере можно будет поставить крест, вас разлучат со всеми, кого вы знаете и любите. С вашей работой, с вашими планами будет покончено. Абсолютно. Как если бы вы умерли! — Каррузерс улыбнулся. — Однако, как уже было сказано, я человек разумный. Если вы окажете мне услугу, я тоже не останусь в долгу. — Голос агента стал вдруг деревянным. — Но если ты, приятель, вконец меня заколебаешь, я из штанов выпрыгну, чтоб превратить твою жизнь в ад кромешный! И если для этого придется держать тебя здесь двести лет, я именно так и поступлю!