Страница 12 из 15
Спрос на нее был велик, но и цена ставилась почти вдвое выше. Хозяйка пансиона, хоть и была страшна в гневе и строга в быту, предоставила девице отдельную комнату с удобствами и всячески опекала. А однажды, вернувшись из Парижа, привезла ей гостинец – неимоверной красоты ожерелье с блестящими камушками. Что за камушки Глаша, конечно, не знала, да и зачем ей. Главное, смотрятся красиво. Надеваешь, и чувствуешь себя царицей. Она то понимала, что никакой царицей и даже принцессой ей не стать, но разве вредно иногда помечтать? Помечтать о любящем муже, который оберегает от невзгод, о красивом собственном доме с богатым садом, об играющих в догонялки таких же белокурых, как она, детишках.
А еще она мечтала научиться грамоте. В уездном городе, где она родилась, ее не обучали, зато с детства приучили к тяжелому труду. А когда семье стало жить совсем туго, маменька продала ее одной приезжей француженке, мадемуазель Жаклин. Та буквально с первых минут произвела на родительницу самое благоприятное впечатление. Заплатила сразу и весьма щедро, пообещав, что будет отпускать девочку дважды в месяц домой, погостить. Правда, с тех пор ни разу не отпустила. Два раза Глаша сама просилась, но мадемуазель публично отчитала ее и заявила, что теперь не время по гостям разъезжать, работать надо. Но заверила, что как только работы станет меньше, непременно отпустит. А когда ее, интересно, меньше станет? Эдак вся жизнь пройдет. А по маменьке она скучала и часто плакала у себя в комнате, уткнувшись в подушку. Представляла, как приедет к ней с целым баулом модных нарядов и настоящими французскими духами, обнимет крепко-прекрепко, а потом поцелует своих братиков. Папеньки то уж давно как нет – от пьянства преставился. И сядут они все впятером на веранде светлой, будут чай хвойный пить, и говорить, говорить, говорить. Страсть как по маменьке и братикам соскучилась, только вот когда увидит их, одному Богу известно. Точнее, одной мадемуазель Жаклин.
Впервые к этому страшному господину она пришла недели две назад. Кто он таков, Глаша не знала, да и не положено ей. Зачем лишние знания, для дела они не пригодятся. Но хозяйка велела обслужить по самому высокому классу. Предупредила, что это большой человек, власти огромной. Если, мол, не понравится ему, хлопот не оберешься. Вначале Глаша испугалась и идти не захотела, но мадемуазель настояла. Ну ладно, куда деваться, все равно ведь ее, Глашина, воля, никому неинтересна.
Встретил он ее с распростертыми объятиями. С первого взгляда приметила, что она господину понравилась. Галантно усадил за стол, предложил отведать мармеладу и такого вкусного ликеру, какого ей еще пробовать не приходилось. Сам улыбался, по-отечески обнимал, за жизнь расспрашивал. Поинтересовался, не обижает ли кто. Даже пообещал, что ежели у нее, Глаши, будут жалобы на мадемуазель, пусть немедленно сообщает ему. Уж он-то с нее спросит так, что мало не покажется. Одним словом, нежно с ней обходился, ласково. Прямо как с полевым цветком, с которым она себя всегда сравнивала.
В тот первый раз прониклась она доверием к этому знатному господину. Был он уже не первой молодости, с импозантной сединой, но телом весьма крепок и на лицо если и не привлекательный, то уж точно не отталкивающий. Хотя что для мужчины красота, вовсе необязательно ему красивым быть. Важно, чтобы по-отечески заботился, любил и не обижал. Все остальное значения не имеет.
И так ласково с ней говорил и так прижимал к своему сильному плечу, что не сдержалась Глаша, разревелась как дура и разоткровенничалась. Все ему рассказала, ничего не утаила: и про мадемуазель, которая держит ее взаперти, и про маменьку, по которой страшно скучает, и даже своими мечтами поделилась, чего ни делала еще никогда. Не забыла и о том, что хочет защиты, и чтобы рядом был такой мужчина, как он. Сказала, век бы ему будет верна и забудет, как кошмарный сон все то, что с ней случилось в последнее время. Даже набралась смелости и попросила взять ее замуж. Уже потом поняла, что глупо это, но тогда, в порыве откровенности, об этом не думала.
Господин слушал внимательно, гладил по длинным распущенным волосам и молчал. Глаша уж подумала, что не станет с ней ничего делать, так отпустит. А может, даже у себя оставит – вот было бы счастье! За это была готова на все для него. По дому убираться, любые желания исполнять, боготворить. Душу бы ему отдала, лишь бы вызволил ее и подарил новую жизнь.
Но когда господин без прелюдий стал медленно, но решительно стаскивать с нее одежду, поняла, что так просто не отпустит. Ну и пускай, потом, когда все закончится, поговорит с ним. Ради такого дела можно и потерпеть малость.
Но потом поняла, что разговора не будет. То, что он с ней начал делать, она не желала вспоминать. От одних мыслей об этом ее начинало трясти. Самый настоящий кошмар наяву. Даже в страшных снах ей такое не могло присниться. Он делал ей больно, бил, называл то богиней, то ругал самыми бранными словами. Она поначалу кричала, но господин не на шутку разозлился и велел замолчать, иначе разобьет лицо в кровь. И Глаша, закусив губы, терпела. В постели этот человек вытворял такое, чего еще никогда ни один клиент не делал.
До пансиона она еле дошла – два раза падала по дороге. Мадемуазель, завидев ее на пороге, не на шутку перепугалась и сразу отвела в комнату. Велела рассказать, что произошло, Глаша и рассказала. Она знала, что, если клиент позволял себе лишнего в отношении девушек, мадемуазель Жаклин не пускала их на порог своего заведения больше никогда. И уж если на посетителя нажалуются, возмущению ее не была предела. Она яростно ругалась, а девушку, наоборот, жалела.
Но в этот раз мадемуазель почему-то не злилась, а скорее опечалилась. Грустно глядела на избитое лицо Глаши, на ее тело в синяках, но ничего не говорила. Вместо этого принесла какие-то мази и старательно обработала все Глашины раны. Приказала отдыхать и пообещала, что пока та не поправится, работать не будет.
Глаша и вправду больше недели не работала. Лишь помогала по уборке и готовке. Все остальное время лежала в кровати, только спускалась в столовую на завтрак и обед. Печалилась, что не умеет читать, иначе непременно взяла бы что-нибудь из книг. Одна из девочек, Евдокия, как-то сказала Глаше, что книги – это целый мир, где все совсем не так, как в жизни. Она безумно хотела узнать, как именно. Наверное, как в сказках, которые мама ей давно читала. Эх, интересно, наверное!
Мадемуазель дважды в день навещала больную и обрабатывала ей раны, а на третий день принесла какую-то травяную настойку, приказала выпить. Она оказалась гадкой и противной, как полыневая водка, но Глаша подчинилась. После этого и вправду стало легче.
В общем, ухаживала за ней хозяйка на совесть, нечего сказать. Когда навещала, приговаривала: «Быстрее бы раны затянулись, а то товарный вид потеряешь. Кто тебя, такую, купит».
Прошло время, и Глаша вернулась к работе. Каждый день у нее было по два или три клиента. Никто, слава Господу нашему, не бил и не калечил. Все проходило относительно спокойно. Девочка уже успела привыкнуть к этому. Если раньше было противно, то теперь чувство брезгливости ушло, сменившись равнодушием. Когда она удовлетворяла мужчин, закрывала душу на замочек. Получалось, что грязь внутрь нее не попадала, оставаясь только снаружи. Ну, а в теплой ванной все наружное быстро смывается.
Примерно через две недели, когда Глаша почти оправилась, к ней заявилась госпожа. Присела на край кровати и посмотрела на нее печальным взглядом. Сказала, что все понимает, но сегодня пришел к ней этот седой господин и просил попозже вечером отправить к ней Глашу.
От этих слов внутри девочки все похолодело. Она умоляла мадемуазель не посылать ее никуда, вставала на колени, но та была непреклонна. Видя, что уговоры не действуют, хозяйка влепила ей сильную пощечину, отчего нежная щечка девочки сразу покраснела. Теперь хозяйка пансиона не была такой милой, как вначале. Она уже не просила, а приказывала. Сказала, что заплатила за нее немалые деньги, и теперь она должна делать все, что от нее требуют. Правда, мадемуазель пообещала, что если девочка пойдет, то сможет поехать к матери на два дня.