Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 4



— Товарищ старпом, Еремей не объявился?

— Никак нет, товарищ капитан.

— Странно. Прошло уже восемьдесят три часа, тридцать две минуты и двадцать одна секунда с момента моего последнего зрительного контакта с ним. Что можно делать два дня без ведома командира?

Старший механик пожал плечами и принялся есть.

После обеда, как водится, было совещание и культпросвет работа. Все собрались в каюте капитана. Ринат в который раз рассказал, в чём смысл режима радиомолчания и стратегических подводных лодок дальнего базирования, особо подчеркнув, что они — оружие возмездия. Регина попробовала спорить, что это не по-христиански, однако была остановлена большинством голосов. Затем старпом вышел на середину помещения, прокашлялся и принялся читать роман Никулина «Мёртвая зыбь». Роман читали в двенадцатый раз, но кроме этого в судовой библиотеке имелось лишь три тома собрания сочинений Ленина, потрёпанный сборник рассказов Горького да стенограмма пленума партии за тысяча девятьсот шестьдесят первый год. Читали всё по очереди, вслух и с заменой чтеца раз в неделю. После обычно дискутировали, что хотел автор донести до читателя, каждый раз находя новые смыслы...

— Ну что ж, товарищи, это, конечно, хорошо, что социализм — это как тоненькая хлебная корочка на раскалённом мякише бытия, но я вам так скажу: как по мне, корочка в хлебе есть основа основ, придающая ему форму, запах и даже внешний облик. Так что, когда мы построим коммунизм по всей планете, то даже в космосе узнают, что такое «дивный новый мир». Узнают, восхитятся и тоже станут коммунистами. Моё мнение таково.

— Товарищ старпом, будьте любезны объясниться: это ж как в космосе узнают о коммунизме?

— А легко, товарищ капитан. Юрий Гагарин — он наш, советский гражданин. Мы ещё сотню-другую таких сознательных граждан запустим, разведаем там всё хорошенько и начнём вести агитационную работу, рассказывая о достижениях трудового народа. Всякий, у кого разум есть, проникнется и примкнёт к нам. А остальных мы как фашистскую гадину в сорок пятом — чётко и по-военному.

Регина попробовала было что-то возразить, но капитан жестом приказал молчать, после продолжил полемику:

— Агитработа — это хорошо, Ефрем. Но ты мне вот что скажи: это как инопланетяне русский язык понимать будут? Чай, не при коммунизме живём пока, мировая революция никак не свершится.

— А это всё проклятые американцы и евреи-космополиты. Как мы их победим — так все за раз на русском заговорят, как чухонь всякая. И начнётся победное шествие коммунизма по планетам. А начать надо с Марса, как символа — красная планета должна стать оплотом коммунизма во Вселенной. Даёшь новую "Аврору"!

— Ну, до победы «Вселенского коммунизма» пока далеко, однако идея хорошая. Но сначала надо империалистов здесь, в Карибском бассейне, победить... Кстати, кто, когда и где видел Еремея?

Повисла короткая пауза, все сверились с часами. Первой заговорила София:

— Товарищ капитан, последний раз видела Еремея в столовой шестьдесят один час назад. Более контактов с ним не имела.

— Опять развращать пытался?

— Товарищ капитан, у меня к товарищу радисту чувства исключительно платонического характера. Любовь советских граждан, знаете ли, к сексу не сводится. Слава богу, не на Западе.

Регина истово перекрестилась. У Рината дёрнулось лицо в нервном тике.

— Ладно, допустим. Товарищ Регина, тот же вопрос.



— В общей столовой изволила наставлять рядового Еремея на путь истинный порядка семидесяти часов назад, перехватив инициативу пропаганды у товарища Софии. Смею заметить, радист поступил странным образом: в ответ на предложение познать всю глубину светлой веры Христовой сказал, что лучше бы познал всю глубину темени у меня между ног, обозвав срамное место по матерной части. Несмотря на возмущения со стороны старшего помощника капитана, об этом инциденте мною сделана запись в судовом журнале, девяносто часов назад.

— Тьфу, чтоб вас всех!

Капитан выругался, заставив Регину снова креститься, и принялся расхаживать по каюте. Уставился на заросшего по грудь старпома:

— Ефрем, ну хоть ты мне скажи, что знаешь, куда подевался этот прохвост.

— Товарищ капитан, не имею понятия. Лично контактировал с товарищем радистом порядка семидесяти четырёх часов назад, ведя диспут в уборной относительно необходимости поднятия сиденья унитаза в случае справления малой нужды. На указанном же обеде сутки назад я не присутствовал по уважительной причине: вёл агитработу с представителем фауны Карибского бассейна, опознанным мною как мурена, явно империалистических взглядов. Насколько позволяют судить мои навыки переговорщика, теперь число завербованных мною морских обитателей сравнялось с тремя сотнями, можно организовывать батальон. О чём, кстати, подано письменное ходатайство на ваше имя тридцать семь часов назад с подробным обоснованием целесообразности, расходов на содержание и важности этого дела для победы коммунизма в мире. Назвать предлагаю традиционно, в честь Фиделя Кастро.

— Чёрт с тобой, организовывай что хочешь. Только, если мне не изменяет память, это ведь уже третий батальон имени Фиделя Кастро?

Старший механик задумался. Почесал бороду, прикинул на пальцах.

— Так точно, товарищ командир, четвёртый.

— Так зачем же называть их одинаково?

— В целях конспирации: потенциальный противник ни в жизнь не догадается, какими силами мы располагаем, если все батальоны будут названы одинаково и периодически сменять друг друга на передовой.

Ринат не нашёлся, что возразить, и скомандовал всем разойтись. Сам же пошёл на традиционный обход помещений судна. Осмотрел внимательно столовую, все службы, ходовую часть и боеприпасы. Проверил тщательным образом рубку, так и не найдя нигде следов Еремея. Затем направился в гальюн, обследовав и там каждый квадратный сантиметр пространства. Уставился на стену и протяжно выругался.

На белой плитке, сразу под напоминанием о необходимости мыть руки после похода в туалет, почерком Регины было дописано: «Нельзя отмыться от грехов хозяйственным мылом, но надобно очистить душу деятельным раскаянием». Ниже рукой Еремея было приписано: «Я бы тебе дырочки да прочистил, аж боженька бы нас услышал». Следом отметилась София: «Милый, бросай ты это дело и вступай в ряды профсоюза: вдвоём мы сможем найти Эдем в нашей каюте». Ответ радиста был тут же: «Никаким эдемом никогда не болел, в партии не состою и ничем таким заниматься в твоей каюте не желаю, гомик». Под конец вмешался и старпом: «А вот про партию — это вы зря, товарищи. Как говорил Ленин...» — дальше шла длинная цитата из Кодекса строителя коммунизма с несколькими орфографическими ошибками, поверх которой кто-то нарисовал мужской половой орган. Надо признать, анатомические особенности были переданы весьма детально и не без претензий на художественное мастерство.

Капитан ругался неспроста: сто тридцать четыре часа назад он приказал прекратить диспут на стене гальюна и впредь не совершать подобных актов вандализма над социалистической собственностью, вынес всем участникам строгий выговор с занесением в личное дело, а Регину попросил отмыть надписи с плитки. В итоге спустя двести пятьдесят два часа и четырнадцать минут надписи остались, вот только ещё и исчез радист. Чёрт бы их всех побрал!

Зайдя в медсанчасть, Ринат тяжёло опустился на кушетку. Напротив висел высушенный труп покончившей с собой врача. Капитан посмотрел на часы, кивнул сам себе и подошёл к телу. Достал из кармана повесившейся ключ, открыл сейф и сделал пару глотков спирта прямо из баллона. Выдохнул, поправил пробор, глядя в отражение своей физиономии на стеклянной дверце шкафа с медикаментами, запер сейф и вернул ключ на место. Снова сел, уставился на лицо Татьяны.

— Эх, красивая ты всё-таки баба. И умная. Тебе там хорошо. Там коммунизм. Всё бесплатно, всё в кайф, нет венерических заболеваний и врагов народа... Ладно, все там будем. До завтра.

Потрепал врача по плечу и вернулся в свою каюту. Сверился с часами и принялся за силовые упражнения. Затем лёг на койку, закрыл глаза и задремал. Через два часа проснулся, посмотрел на часы и пошёл в туалет. Снова обматерил исписанную стену, вымыл тщательно руки и какое-то время разглядывал своё лицо в замызганное зеркало с трещиной. Вздохнул: сорок лет, а на вид дашь все шестьдесят. А, да и ладно, чёрт бы с ним...