Страница 32 из 34
Вода журчала, лодка шустро бежала, ветер дул, бросая на мохнатые шкурки брызги. Баюн, как и любой кот, не выносящий воды, свернулся на дне, прикрываясь от капель волком. Тот ворчал, но не препятствовал.
А остров Буян вставал впереди, и почти весь его занимала беседка с изящно загнутыми углами крыши. На углах болтались под ветром цветные фонарики. Свет падал на свинцовую воду, раскрашивая ее яркими цветными полосами.
Уткнувшись во влажный деревянный причал, лодка остановилась, и пассажиры выпрыгнули на берег.
Над беседкой в крыше пещеры был пролом с ясно-синим небом. И туда, поскрипывая и шелестя листвой, тянулось сучьями великое морщинистое древо Игдрасиль. Только не ясень, а дуб. Белки игрались в ветвях, кроты рылись под корнями, а желуди, падая, стучали по крыше беседки, как ровный летний дождь. Один такой подкатился Василию под ноги, заставив его отпрыгнуть.
А волк уже оббегал решетчатые стены в поисках входа.
Двери здесь не запирали, их вовсе не было. Внутри на лаковом полу стояли столик темного дерева и отполированная скамейка. Несколько решетчатых ширм перегораживали дорогу, делая скудное пространство сложнее. Но волку сложности не нравились, и он просто сбил эти конструкции широкой грудью. И остановился, облизывая свесившуюся с ложа Лушину кисть.
Девушка слабо шевельнулась, не просыпаясь.
Лапы Василия ослабели. Он присел рядом, выдохнув:
— Жива…
— Целуй, жених, — моргнул синими глазищами волк. Василию хотелось его стукнуть, но не хотелось терять времени. С поцелуями в кошачьем обличье было как-то не очень, и тогда он вспомнил о ежиной иголке, спрятанной на дне узелка. Приловчившись, сунул ее в рот и ткнул Лушу кончиком между большим и указательным пальцами. Вроде и не сильно ткнул. Но выступила кровь.
Луша резко села. Зазвенела, протекла облекающая ее кольчуга.
— Ах ты зараза кошачья! — она вскочила. Но ослабела после долгого сна. Ноги в серебристых сапогах разъехались, и Луша уселась на ложе снова, облизывая ранку. И свободной рукой швыряя латной перчаткой в баюна.
Василий на автомате уклонился, поднял глаза и — увидел то, что не заметил раньше.
Из крыши беседки вырастал не простой дуб, пусть там себе величественный и высокий, как Мировое Древо. На дубе, прикрученный цепями к самому крепкому суку, висел сундук.
Божечки-кошечки, подумал Василий, неужто это тот самый, в котором кощеева смерть? В сундуке заяц, в зайце… Ну и лопухнулась баба Яга!
Одним скоком он запрыгнул на крышу беседки, вторым — на сук, и там застрял. Во-первых, потому что боялся высоты — баюн даже зажмурился от страха и поджался, впиваясь когтями в дубовый сук. Ну а во-вторых, он не представлял, как открыть пудовый замок, висящий на сундуке. Ну не болтался рядом ключ на гвоздике! И отмычками Василий справиться не сумел бы, даже если бы они у него были.
Думай голова, поторапливал себя баюн, соображай, шляпу куплю! Может, спеть? Замок расслабится, цепи лопнут…
Внутренний хохот сделал оковы страха слабее. Василий распахнул глазищи и не раздумывая прыгнул на сундук. Тот закачался. Василий снова выпустил когти. Так и до подушечек их сточить недолго, и что тогда? Цепи покачались еще немного и остановились. Василий нежно опустился на брюхо и пополз едва ли не по миллиметру, чтобы сундук не раскачался снова, а блюл динамическое равновесие.
В результате пышный хвост Василия свисал по заднюю его сторону, мохнатое тело расплющилось на крышке, а голова с передними лапами аккуратно переваливалась вниз: так, чтобы баюну была видна замочная скважина. От цепей или от замка пахло ржавым железом. Василий чихнул, сундук закачался. Пришлось опять вонзать в него когти и пережидать, пока успокоится. А после осторожно-осторожно запускать в замочную скважину коготь и копаться там, дожидаясь заветного щелчка.
Он даже вниз не смотрел, а смотрели на него с надеждой в глазах. Прекрасное Лушино лицо и морда волка были обращены наверх, они даже почти не дышали. Волк забыл, что свесил язык, Луша звенела латными рукавицами.
Замок поддался, дужка отпала. Василий выдохнул и забывшись подпрыгнул от счастья:
— Иес, иес!
Ржавые цепи лопнули, и сундук вместе с баюном стал валиться на крышу беседки. Шикарным прыжком, распластавшись в воздухе покруче белки-летяги, Василий спасся с падающего объекта. Крыша беседки проломилась. Часть гнилого сундука распалась на дощечки. А вторая застряла в дыре вместе с отчаянно визжащим и сучащим ногами зайцем.
Волк подпрыгнул и тяпнул. Заяц заверещал сильнее. Изо рта у него показалась утка. Голова и шея вытянулись в одну линию, как у взлетающего бомбардировщика. Крылья лопотали, поднимая ветер. А вот перепончатые лапы застряли. Заяц еще и челюсти сдавил, мешая бегству. Визг оборвался, сменившись могучим кряканьем — словно не одна утица оглашала пространство под беседкой, а целая стая.
Луша схватила ее за шею и дернула. Словно в анимэ, разлетелись пестрые перья, и на землю выкатилось несоразмерное утке позеленевшее, будто бронзовое, яйцо.
Волк задумчиво толкнул его носом, подкатывая к Василию.
— Не могу я иголку достать! У меня лапки!
Луша углядела, как они играются с яйцом, и тюкнула тем об угол стола. Потекла прозрачная слизь и выпала игла, воткнулась в щель пола. Луша морщась выковыряла ее, обтерла платком и уложила в поясную сумку.
Вокруг было тихо. Друзья переправились на лодке через озеро и крадучись двинулись назад по пещере.
Мелькала у Василия, даже дергала мысль, что неплохо бы вскарабкаться на дуб и там пойти поверху. Но волк по деревьям точно лазать не умел. И до нижних сучьев не допрыгнул бы. А Луша бы его даже с помощью Василия наверх не встащила. А и встащила бы — провозились бы долго. А времени терять нельзя было — в любой миг мог нагрянуть Кощей.
Они уже почти добрались до выхода: тот светлым пятном маячил рядом, когда Кощей и нагрянул. Но не спереди, как опасался Василий. Сзади раздался рев разочарования, боли и ярости. Он наполнял затхлый воздух пещеры, заставлял дергаться корни, торчащие из свода, и сыпаться камни. Он пробуждал прислужниц и стражу, и те метались безголовыми курами, плохо соображая от сна и не в силах понять, что происходит.
Трясся пол, звенело оружие.
— Бегом! — приказала Луша.
Василий еще никогда не бегал так. Сердце яростно колотилось и готово было выпрыгнуть изо рта. Лапы млели. А хвост распушился вдоль земли и дергался, помогая телу не заноситься на поворотах. Сзади, прибавляя шороху, тяжело бухал лапами волк.
Им не хватило совсем немного, чтобы выскочить на белый свет.
Несколько Кощеевых мертвяков в гнилых доспехах перегородили проход. Один наставил ржавое копье, второй поигрывал семихвостой плетью со свинцовыми грузиками на концах ремешков. Третий просто развел руки и широко расставил ноги. Кривые зубы торчали из раскрытого рта.
Василию показалось, мертвяки скорей ориентируются не на зрение, а на запах. А синеглазый волк, пока он рассуждал, просто рявкнул.
Зарычал, распахнув пасть, и мертвые воины невольно отпрянули.
Луша не стала ждать, пока ее схватят. Ловким прыжком вскочила волку на спину. Василий совершил гигантский прыжок и оказался у нее за спиной, вцепившись в шерсть волка когтями, а в пояс Луши зубами, когда серый дернул с места, разбегаясь иноходью, загребая лапами пространство и ныряя в низкий проход. Луша пригнулась, чтобы не задеть головой о свод. Василий телепался у нее за спиной.
Погоня вот-вот готова была вцепиться ему в хвост.
— Давай, милый! Давай! Выноси!
Луша изогнулась и могучей рукой перекинула Василия вперед себя.
В ее руках чувствуя себя в безопасности, он встал на задние лапы, чтобы глядеть Луше через плечо. Чихнул от запаха ее растрепанных волос. И запел, конусом сна накрывая погоню.
А та все прибывала. Пещера раз за разом выплевывала то всадников, то пеших, то косматых голодных псов. И вся орда гналась за беглецами, не придерживаясь дороги. Перелетала мелкие препятствия, орала, гикала, свистела, лязгала, лаяла, выла и визжала. И Василию было до ужаса страшно, что их стопчут, сомнут, раздерут клыками, вгонят в землю, потому что могут, по праву сильного.