Тогда в Иудее…

– И что?

– Ничего. От греков они избавились, но вынуждены были признать наше покровительство. Цезарь Август дал им царя и после смерти царя разделил государство между сыновьями умершего, а Иудею забрал себе.

– А на границе?

– На границе, – Пантер нехорошо улыбнулся. – На границе мы будем гоняться за шайками бедуинов, нанятых черными тамкарами34.

Кто такие черные тамкары, Марк не успел спросить. Раздался протяжный звук рога. Марк и Пантер поднялись и пошли к своим лошадям.

В четвертом часу дня ала миновала Анафор – маленькое поселение, окруженное рощами оливковых деревьев и ровными шпалерами виноградников. Вскоре в мареве наступающего жаркого дня показались верхушки стен и башен Иерусалима. После перекрестка ала остановилась и перестроилась. Теперь это была монолитная конная масса, блестевшая металлом щитов и пик, с которых баттавы по приказу трибуна сняли чехлы. Впереди этой массы двигалась небольшая группа, состоящая из сигнифера35, несшего значок алы, и двух трубачей, держащих в руках блестящие рога-корну. Впереди этой группы ехали офицеры во главе с трибуном, который сбросил плащ и сидел на коне, блестя лорикой-хаматой36, прямой, как бронзовая статуя. Блестящей змеей ала медленно подползала к Дровяным воротам Иерусалима, которые находились на севере города, недалеко от Храмовой горы и крепости Антония, где размещался римский гарнизон. Из ворот выходила дорога, ведущая в Галилею и, огибая Гениссаретское озеро, уходила дальше, в Сирию. Около города Вифраим от нее отделялась другая дорога, которая вела в порт Иопия, и еще одн, – идущая в Декаполис.

Ворота назывались так, потому что около них с раннего утра собирались продавцы дров – в основном земледельцы из окрестных селений, продавцы всякой нужной в хозяйстве мелочи: оселков для точки ножей и топоров, кусков кожи, годных на заплатки, веревок и лоскутьев ткани. Ворота открывались во втором часу дня. Сначала в дубовой створке распахивалось узкое, как щель, окошко, в которое смотрел начальник караула, и, убедившись, что опасности нет, давал знак солдатам, и те начинали вращать тяжелый ворот. Сначала поднималась решетка, окованная полосами железа, потом со скрипом отворялись сделанные из дубовых плах створки ворот, открывая проход в полутемную арку, где виднелась Дровяная улица с полосатыми навесами над лотками торговцев. В этот день ворота открылись чуть позже. Краснолицый декурион, с крепкой шеей, в блестящей лорике-хамата поверх красного воинского хитона, в сверкающем на солнце шлеме с коротким султаном37, приоткрыв ворота, терпеливо ждал, пока из крепости Антония не подойдет подкрепление. По приказу прокуратора, с сегодняшнего дня караулы у всех ворот Иерусалима были удвоены. Только когда, топая калигами38 по каменистой почве улицы, подошло подкрепление, ворота раскрылись. В них хлынула толпа торговцев и покупателей дров. Более состоятельные люди и слуги из богатых домов гнали ослов, на которых они нагружали тяжелые вязанки. В толчее, возникшей в воротах, ослы испуганно ревели. Стоящие там продавцы стали укладывать на пыльную обочину вязанки дров и хвороста. Продавец трав – высокий худой человек в грязной синей симле – доставал из корзины пахучие пучки. Больше всего было пучков сильфия – любимой пряности горожан.

Среди торговцев был и Фесда, которого соседи звали Дисмас. Это прозвище получил его отец, переселившийся в Иерусалим из маленького поселения около Ямнии. На вопрос: «Где его родина?» – он всегда отвечал: «Я пришел со стороны заката». Как и все переселяющиеся в большой город, отец Дисмаса мечтал разбогатеть и, как многие из них, разорился. Единственное, что он сумел, – это купить небольшой домик у самой стены, недалеко от Дровяных ворот. Фесда-Дисмас пришел к воротам, неся большой плетеный короб, заменявший ему торговую лавку. Он имел постоянное место для торговли, за которое платил декуриону по оболу39 за каждую седмицу. Фесда подошел к своему месту, поставил на землю свой короб, открыл его и, достав, разложил на крышке короба свои немудреные товары. На плетеную из ивы крышку легли мешки разных размеров из старой линялой ткани. Эти мешки из обрывков и лоскутьев, собранных на улицах или купленных за одну лепту, шили его жена и две дочери. Рядом легли оселки, куски кожи, обрывки веревок и бесформенные куски железа. Разложив товары, Фесда присел на корточки и стал ждать покупателей. Глядя на проходивших мимо него людей и животных, Фесда тихо про себя молился Иегове, чтобы тот проявил милость и позволил ему заработать сегодня хотя бы два денария. Один денарий вместе с пятью отложенными ранее пойдет к шулхани40. За них шулхани даст три храмовых шекеля, чтобы уплатить храмовый налог, как положено каждому иудею. Еще одного денария хватит, чтобы обеспечить Седер41, то есть купить вина, горьких трав, пшеничной муки для мацы и ягненка или хотя бы его часть. Краем уха Фесда-Дисмас ловил раздраженные возгласы продавцов и покупателей. Люди были недовольны поздним открытием ворот. Ругали новые порядки, вспоминали прошлые лучшие дни. Кто-то высоким голосом утверждал, что при Хасмонеях ворота открывались, когда появлялся первый путник. Другой, кого Фесда не видел, утверждал, что ворота открывались с первым лучом солнца при Антипаре и его сыне Ироде. Кто-то уверял, что римляне нарочно поздно открывают ворота, чтобы люди толкались и давились, тем самым унижая иудеев – настоящих хозяев города, – ведь не римлянам, а царю Давиду подарил Иегова город иусеев.

– Ты это вот тому толстомордому скажи, кто хозяин города, – прозвучал насмешливый голос в толпе.

Разговоры сразу стихли. Все невольно посмотрели на декуриона. Тот, заложив руки за пояс, широко расставив сильные ноги, стоял около створки ворот, озирая толпу безразличным взглядом. Фесда в это время успел обменять несколько мешков на вязанку крепких сухих сучьев. Два селянина купили у него точильный камень и кусок кожи, и Фесде показалось, что Яхве проявил свою милость и позволит ему встретить Седер, как и должно встречать этот праздник сыну Эрец-Исраэля. Толпа постепенно редела. Горожане уносили дрова, а селяне засовывали за пояса ассари, квадрансы и лепты, полученные за них. Около Фесды остановился торговец водой, ведя в поводу ослика, нагруженного кувшинами с питательной влагой. Ослик был пегий и старый, настолько старый, что среди ослов мог считаться Мафусаилом.

– Доброго дня, сосед, – сказал продавец воды, останавливая осла. – Как торговля?

– Не могу сказать, что плохо.

– И у меня хорошо. Всю воду распродал. Вот снова собираюсь к источнику. День будет жаркий, народу в городе много – все захотят пить. А у меня вода, сам знаешь, отличная: с мятным отваром, хорошо утоляет жажду, – он отвязал от седла глиняную кружку, достал маленький кожаный бурдюк и наполнил кружку водой.

– Выпей, сосед, утоли жажду. Это я для себя держу, самому ведь тоже пить хочется.

– А, может, и нам нальешь? – прозвучал голос за спиной Фесды.

Фесда обернулся и увидел двух молодых людей, одетых в симлы из дорогой ткани поверх коротких хитонов. У говорившего симла была ярко-зеленого цвета с крупными синими полосами. Хитон под ней, перехваченный широким поясом из тисненой кожи, был из дорогой египетской ткани. «Интересно, – подумал Фесда, – что надо этим людям у Дровяных ворот в такую раннюю пору?».

– Налью, если деньги есть.

– Деньги есть.

Молодой человек в дорогой симле достал из кармашка на поясе несколько медных монет и протянул водоносу.

34

Тамкары – торговцы.

35

Сигнифер – знаменосец.

36

Лорика-хамата – вид доспеха в римской кавалерии.

37

Султан (от тур. sultan) – украшение на головном уборе в виде вертикально укрепленного перьевого или волосяного пучка.

38

Калиги, калигвы (лат. călĭgae «сапоги») – у римлян солдатская обувь.

39

Обо́л (др.-греч. ὀβολός) – название монеты.

40

Шулхани – сборщики налогов.

41

Сéдер Пéсах (от ивр. ‏סֵדֶר‏ сéдер – «порядок» и ‏פֶּסַח‏ пéсах – название праздника) – ритуальная семейная трапеза, проводимая в начале праздника Песах (еврейской Пасхи). Время проведения – вечер (после наступления темноты) на исходе 14 нисана по еврейскому календарю.