Страница 12 из 19
Он оглядел комнату.
– Ты плохо ходишь, тебе будет трудно дойти до окна, – произнес он.
– У меня рак печени… Он сожрал меня…
Но Джерри его больше не слушал, сосредоточенно роясь в лекарствах на тумбочке.
– Никакого снотворного?
– Нет. Но я тебе все рассказал… Чего еще ты хочешь?
– Вставай.
При помощи Джерри старик повиновался, ища глазами путь к спасению и силясь втиснуть распухшие ноги в тапки.
– Тсс, – велел Джерри. – Не станем будить даму, ладно?
Старик кивнул, из его глаз и носа потекло. Джерри подвел его к двери квартиры и, подхватив свои ботинки, вывел на лестничную площадку.
Мужчина попытался позвать на помощь, но Джерри вовремя зажал ему рот, оцарапав его губы скотчем.
– Лестница – это великая классика, – прошептал он и толкнул его.
Старик упал спиной на ступеньки, ударившись о площадку со шлепком мусорного мешка. На втором этаже открылась дверь, и громкий голос, перекрывающий звук телевизора, поинтересовался, не ушибся ли кто.
– Судья Нитти? – спросил старческий голос.
Несмотря на множественные переломы, Нитти был еще жив. Джерри склонился над ним, придерживая свои длинные волосы, чтобы не испачкаться.
– Травмы, соответствующие падению, – шепнул он на ухо старику и размозжил ему череп о край ступеньки.
Мать Джузеппе Контини по-прежнему жила в старом кондоминиуме на улице Сан-Преденго, который Франческа видела тридцать лет назад, хотя и не помнила его таким убогим. Теперь дом почти полностью населяли пакистанцы, работающие на близлежащих животноводческих фермах.
Ей открыла сиделка-румынка и провела ее в комнату Сильваны. Женщина сидела в кресле с откидной спинкой под большим черным распятием на стене, из ее носа тянулись кислородные трубки. Помимо кресла, здесь стояли больничная койка и стойка для капельницы, а в воздухе висел невыносимый запах болезни и дезинфицирующих средств. В свои восемьдесят два года Сильвана весила почти девяносто килограммов, и Франческа едва узнала в ее огромном теле черты женщины, с которой познакомилась несколько десятилетий назад.
– Меня удар хватил, когда вы позвонили, – сказала старуха. Голос у нее был сильный, но хриплый и задыхающийся. – Сколько мы уже не виделись?
– С самых похорон вашего сына. Много воды утекло. Как вы?
– Как старая развалина. Зато вы все такая же. Садитесь куда-нибудь.
Сиделка взяла с кресла журнал и ушла на кухню. Франческа села, с отвращением ощущая телесное тепло своей предшественницы.
– Спасибо, что согласились меня принять.
– У меня не так уж много дел. О чем вы хотели поговорить?
Франческа с облегчением поняла, что Сильвана не связала ее фамилию с похищенной девушкой, о которой трубили во всех газетах и выпусках новостей.
– Я недавно вернулась из-за границы и начала обращаться мыслями ко всем делам, которые вела до отъезда… И мне вспомнился суд над вашим сыном. Я пришла, чтобы попросить прощения.
Сильвана закряхтела:
– За что? Вы не виноваты.
Франческа вздохнула; в этот момент все казалось ей нереальным.
– Процесс должен был вести мой отец, а я была всего лишь стажеркой. Но отец оказался очень занят. В газетах уже несколько месяцев писали, что ваш сын – Окунь, судьи проявили предвзятость, присяжные – еще больше, и меня просто размазали в зале суда. Возможно, отец и сумел бы добиться оправдания Джузеппе, но мне это не удалось. И меня всегда мучили сомнения, не был ли ваш сын невиновен, не вынесли ли ему несправедливый приговор.
В действительности Франческа ощущала не сомнения, а уверенность. Но в разговоре с матерью Контини она надеялась ухватиться за что-то, что подтвердило бы ее неправоту.
– Мой сын был невиновен. С ним омерзительно обошлись.
– Если это так и мы сумеем доказать его невиновность, то сможем очистить его имя, – солгала Франческа.
– Не знаю, что и сказать… Я уже даже не уверена, имеет ли это для меня значение. Скоро я встречусь с ним на небесах.
– Есть ли у вас какие-то доказательства, которые мы еще не представили в суде? Или хотя бы подозрения?
– Если бы они у меня были, я бы уже отнесла их этому подонку-судье, который приговорил его к смерти. Просто чтобы посмотреть, какая у него станет физиономия.
– Синьора Сильвана, я знаю, что вы честная женщина, но, как и любая мать на вашем месте, наверняка попытались бы помочь Джузеппе, даже если бы он был виновен, – сказала Франческа, хотя думала как раз наоборот. – Я хочу обелить его память ради собственной совести, даже если вы не согласитесь, но, если у вас есть какие-то сомнения, если вы видели что-то странное, скажите мне. Рано или поздно это все равно всплывет.
– Я никогда не сомневалась в своем сыне. – Старуха зашлась в приступе кашля и отпила воды из стакана, в котором плавала засохшая долька лимона. – Я знаю, что он был невезучим, но отнюдь не убийцей.
– Почему вы в этом так уверены?
– Он жил подо мной, и я видела его с девушками. Он никогда даже не повышал на них голоса и уж тем более не поднимал руку. Его интересовало в них только одно, а в остальном он держался сам по себе. Знаете, сколько их тут появлялось?
– И вы ни разу не видели здесь остальных двух жертв?
– Нет, он даже не знал, кто они такие. – Сильвана вытерла лоб рукавом халата.
К сожалению, Франческа ей верила.
– Я покинула Италию сразу после смерти вашего сына. Проводились ли дальнейшие расследования в отношении жертв?
– Вряд ли.
– И вас больше никто не допрашивал? Возможно, в связи с убийствами других девушек?
– Нет. Мой сын мертв, убийца мертв, никто не жаждал возвращаться к этой истории.
– Ваш сын никогда не говорил вам, что кого-то подозревает?
– Могу сказать вам только одно. Сын был убежден, что Кристину убил кто-то из ее круга. Об остальных девушках он ничего не знал.
– Из какого круга?
– Не знаю. Других друзей Кристины. Все они из обеспеченных семей.
– Джузеппе когда-нибудь говорил об этом на допросах?
– Возможно. Он рассказал мне о своем предположении позже, когда я навещала его в тюрьме. Я точно помню, но не знаю, правда ли это. Хотя он казался убежденным.
– В то время друзьям Кристины не могло быть больше двадцати лет.
– Надеюсь, что вы ошибаетесь, – сказала Сильвана, как будто впервые это осознав. – Потому что в противном случае этот ублюдок еще жив.
Джерри выгулял собак, успокоил взволнованно скулящую Алеф, а затем поехал в Читта-дель-Фьюме и припарковался на главной площади.
Стая принялась носиться вокруг, увлеченная новыми запахами, – по крайней мере четверо из пяти, потому что волкодав Мем потерял обоняние вместе с носом. Джерри повел собак по тому же проселку через поля, где шла Амала. Тропа долго тянулась вдоль асфальтированной дороги и, прежде чем привести к ее особняку, пересекала два дома и гараж для тракторов, где стоял сейчас полицейский автомобиль. Таких машин сновало здесь немало, не считая блокпостов на провинциальной дороге.
По пятам преследуемый Мемом, Джерри взобрался на стену из кубических тюков сена третьего скоса. Отсюда открывался широкий обзор местности. Пара фермеров на тракторе собирала последние тюки, а по встречной стороне, метра на четыре ниже, шел транспорт, в основном грузовики и фургоны. Посередине росли ели и тополя. Джерри спрыгнул на землю, стремясь застать волкодава врасплох, но тот немедленно последовал за ним. Пару минут они поборолись, катаясь по траве, а затем Джерри поднялся.
– Теперь оставайтесь в машине, мне нужен покой, – сказал он на иврите. – Сидите и ждите.
Стая успокоилась. Джерри пересек рощицу, вскарабкался по насыпи на обочину шоссе и снова огляделся. Слева – последний перекресток перед поселком, в сотне метров справа – поворот без отбойника, скрытый деревьями. Идеальное место, чтобы оставить фургон с открытой дверцей, выйти, похитить Амалу и уехать. С дороги никто бы ничего не увидел.