Страница 15 из 31
Домой она вернулась почти через год, и с гордостью предъявила справку, в которой было написано, что «Мосейчук Варвара Петровна прошла курс ликвидации неграмотности». Русский язык – 4, арифметика – 4. Правда, благоприобретённую грамотность свою она не тренировала, чтением не подпитывала, и через какое-то время выяснилось, что азбуку бабушка забыла.
Как-то вернулась я из школы, и на двери нашла клочок бумажки, на котором была изображена закорючка в виде перевернутой запятой. И всё. Я догадалась, что дома никого нет и ключ, скорее всего, у соседей. Так оно и было. Соседка отдала мне ключ и сказала, что бабушка на базар ушла. Когда бабушка вернулась, я её спросила:
– Бабушка, а что это вы в записке написали?
– Да я хтела написать, что ключ у суседей, «сэ» написала, а как пишется «у», забува.
Бабушкина грамотность оказалась единственным навыком, который был утрачен с той же быстротой, что и приобретён, остальные привычки оставались незыблемыми до конца её дней. Хозяйственные нас вполне устраивали, а вот её постоянное вмешательство в нашу с сестрой жизнь стало жутко раздражать по мере взросления. Жанку, естественно, раньше. Ей исполнилось пятнадцать лет, и она сформировалась в очень привлекательную девушку с косой до пояса, тонкой талией, довольно крутыми бёдрами и длинными прямыми как столбики ногами. Она была модницей – называю её так только потому, что слово «стиляга» употреблялось только в отношении представителей мужской половины человечества. Новые идеи в области моды черпались в те годы из фильмов, в основном, иностранных. Наше кино тоже давало пищу пытливому уму юных модниц.
Помню, на экраны вышел сатирический фильм, состоявший из трёх новелл, одна из которых была посвящена стилягам, гоняющимся за иностранными шмотками. На молодежь новелла про низкопоклонствующих перед западом стиляг произвела эффект, обратный тому, которого ожидали создатели фильма. Ещё бы! Там девушка была одета в чёрную облегающую трикотажную кофточку с глубоким вырезом и широкую юбку совершенно обалденной пёстрой расцветки, перехваченную на талии широким же красным поясом с огромной пряжкой!
Жанка задалась целью непременно сшить такую же юбку, но где найти ткань сочной африканской расцветки? Не было таких тканей, хоть тресни. Тем не менее, где-то через неделю бесконечных походов по магазинам, Жанка пришла домой страшно довольная с увесистым свёртком в руках. В свёртке оказалось байковое одеяло с яркими красными, жёлтыми и зелёными пятнами на чёрном фоне. Узрев такую красоту, бабушка поинтересовалась:
– Що цэ таке?
– Юбку сошью, – с блеском в глазах ответила Жанна.
– Ты, що, сказылась, чи що? Никто такие спидницы не носить!
– Ой, отстаньте, много вы понимаете!
– Я то понимаю, а вот ты зувсем сказылася! Найшла моду!
Они ещё долго препирались, пока я не сказала:
– Да, ладно, Жанка, прекрати, а вы бабушка тоже не спорьте, ведь вы ничего не знаете!
На что бабушка ответила:
– Я не знаю?! Да я стильки забува, скильки вы ще узнать не успели!
Фраза её нам понравилась, а позиция нет. Но плевала Жанка на бабушкину позицию, правда юбку из этого одеяла она так и не сшила – байковая ткань была слишком толстой, и мама убедила Жанку, что никакие нижние юбки не смогут обеспечить необходимую пышность стильной «спидницы».
После выхода на наши экраны французского фильма «Бабетта идёт на войну» Жанна быстро освоила причёску «Бабетта», благо было из чего «это кубло на голове крутить» (опять же по бабушкиной дефиниции). Конечно, в школу ей приходилось заплетать косу, но на вечеринки и прогулки по «Броду» («Broadway» – центральная улица Калинина) она ходила исключительно с кублом, и выглядела, надо сказать, великолепно. На последний звонок Жанна решила сделать бабетту, но мама была категорически против:
– Ты чего это на голове соорудила? Расчеши сейчас же!
– Мама! Это же последний звонок! Я уже не школьница! – со слезой в голосе попыталась отвоевать своё право на взрослую жизнь Жанка.
– Я сказала, нет! Заплети «Прощайте, голуби»!
Это мама имела в виду прическу Жанны Прохоренко из одноимённого фильма, которая (причёска) в то время была тоже весьма модной, но по-советски гораздо более целомудренной: коса, заплетённая сбоку и покоящаяся на груди.
– Не хочу я эти голуби! – Жанка разревелась навзрыд.
– Не пойдёшь ты с бабеттой!
Сестра плакала, умоляла, но тщетно – мама всё-таки заставила её заплести ненавистную косу, перекинутую на грудь через левое плечо. На линейку сестра пошла в «голубях», с красными глазами и опухшим носом. Этот испорченный последний звонок в Жанкиной душе оставил неизгладимый след. Я это точно знаю, потому что лет через тридцать она мне этот случай напомнила в нашем разговоре про мамин несгибаемый характер. Да что там – напомнила! Я и сама его забыть не могла, так мне было Жанку жалко. Правда, думаю, что мама тогда тоже поняла, что палку всё-таки перегнула. Она, конечно, ничего по этому поводу не сказала, но на выпускной вечер Жанна пошла с роскошной тёмно-каштановой бабеттой и была королевой бала.
Мне кажется, что я на месте сестры смогла бы бабетту отстоять, но проверить это у меня возможности не было за отсутствием необходимой густоты, а, главное, длины волос.
11. Девятый «А»
В 1963 году случилась очередная школьная реформа – хрущёвская. Десятилетку сменила одиннадцатилетка с «производственным обучением» с девятого по одиннадцатый класс. Каждая средняя школа должна была выпускать специалистов в разных областях народного хозяйства. В одних школах готовили, скажем, химиков-лаборантов и поваров, а в других библиотечных работников и кассиров.
По поводу реформы в нашей семье спорили. Папа считал, что партия решила правильно, мол, детям нужно прививать трудовые навыки, мама же резонно полагала, что для получения специальности существуют техникумы и ПТУ, а средняя школа должна готовить к поступлению в институты и университеты. В этом вопросе я была на стороне мамы, в основном из-за того, что мне не хотелось лишний год в школе париться, да и кем быть я к тому времени еще не решила. Точно помню, что не кассиром.
В нашей школе благодаря территориальной близости к техникуму был объявлен набор в девятый класс по специальности «Автоматика-телемеханика на железнодорожном транспорте».
Само название специальности звучало так современно и в то же время загадочно, что сомнений в выборе у меня не было. На красивое название клюнули очень многие выпускники трёх восьмых классов нашей школы, а ещё к нам косяком повалили ребята из других школ. Пришлось проводить конкурс годовых оценок. В результате наш 9 «А» оказался очень сильным классом, в котором преобладали мальчики.
Производственное обучение оказалось полной профанацией. На него было отведено 12 часов в неделю. Для того чтобы стать специалистом по автоматике, этого было мало, а чтобы после одиннадцатилетнего обучения определиться в смазчики колёс – многовато. Довольны были только преподаватели техникума – такой халтурки у них раньше не было: и тебе деньги за часы и ответственности никакой! Из всего пройденного курса я запомнила назначение блок-участков и ещё кабели марки «ТРВКШ» и «бронированные голые». Последняя марка меня поначалу смущала: если кабель бронированный, то, как же он может быть голым? Потом мне объяснили, что кабель может быть бронированным, но без оплётки. Ещё я помню железнодорожный анекдот, рассказанный симпатичным молодым преподавателем:
«Машинист кричит своему помощнику:
– Бросай в топку кривые дрова!
– Зачем?
– Впереди крутой поворот!».
Неудивительно, что реформа благополучно скончалась через три года, и в 1966 году в стране был двойной выпуск – тех, кто учился одиннадцать лет, потратив лишний год на голые кабели или вращение ручки кассового аппарата, и тех, кому повезло учиться десять лет. Хотя, говорить, что кому-то повезло, не совсем правильно, ведь, в результате, в том году конкурс в вузы увеличился ровно вдвое.