Страница 9 из 36
III
Семь кошек
32
Озорная пробка
В 124-м Детском доме, ровно в 8 часов вечера, зазвонил колокол.
Ужинать! Ужинать! Ужинать! Ужинать!
Девчонки и мальчишки бежали вниз по лестнице в столовую. С криком и топотом и хохотом каждый занимал свое место.
Сегодня на кухне дежурят Арбузов и Рубакин, а также учитель Павел Карлович или Палкарлыч.
Когда все расселись, Палкарлыч сказал:
– Сегодня на ужин вам будет суп с клецками.
Арбузов и Рубакин внесли котел, поставили его на табурет и подняли крышку. Палкарлыч подошёл к котлу и начал выкрикивать имена.
– Иван Мухин! Нина Веревкина! Федул Карапузов!
Выкликаемые подходили, Арбузов наливал им в тарелку суп, а Рубакин давал булку. Получивший то и другое шёл на свое место.
– Кузьма Паровозов! – кричал Палкарлыч. – Михаил Топунов! Зинаида Гребешкова! Громкоговоритель!
Громкоговорителем звали Сережу Чикина за то, что он всегда говорил во весь дух, а тихо разговаривать не мог.
Когда Сережка-Громкоговоритель подошел к котлу, – вдруг стало темно.
– Электричество потухло! – закричали на разные голоса.
– Ай, ай, ай, ты смотри, что ты делаешь! – громче всех кричал Громкоговоритель.
– Громкоговоритель в супе купается, – кричал Кузьма Паровозов.
– Смотри, не подавись клецками, – кричал Петр Сапогов.
– Тише, сидите на местах! – кричал Палкарлыч.
– Отдай мне мою булку! – кричала Зинаида Гребешкова.
Но тут стало опять светло.
– Электричество загорелось! – закричал Кузьма Паровозов.
– И без тебя вижу, – отвечала ему Зинаида Гребешкова.
– А я весь в супе, – кричал Громкоговоритель.
Когда немного поуспокоились, Палкарлыч опять начал выкрикивать:
– Петр Сапогов! Мария Гусева! Николай Пнёв!
На другой день вечером, когда Палкарлыч показывал детям новое гимнастическое упражнение, вдруг стало опять темно.
Федул Карапузов, Нина Веревкина и Николай Пнёв, повторяя движения Палкарлыча, поскользнулись в темноте и упали на пол.
Петр Сапогов, воспользовавшись темнотой, ударил Громкоговорителя кулаком в спину.
Кругом кричали:
– Опять потухло! Опять потухло! Принесите лампу! Сейчас загорится!
И действительно электричество опять загорелось.
– Это ты меня ударил? – спросил Громкоговоритель.
– И не думал, – отвечал Сапогов.
– Тут что-то неладно, – сказал Палкарлыч. – Ты, Мухин, и ты, Громкоговоритель, сбегайте в соседний дом и узнайте: если там электричество не тухло, как у нас, то надо будет позвать монтера.
Мухин и Громкоговоритель убежали и, скоро вернувшись, сказали, что, кроме как в Детском доме, электричество не тухло.
На третий день, с самого утра, по всему Детскому дому ходил монтер с длинной двойной лестницей-стремянкой. Он в каждой комнате ставил стремянку, влезал на нее, шарил рукой по потолку, по стенам, зажигал и тушил разные лампочки, потом зачем-то бежал в прихожую, где над вешалкой висел счетчик и мраморная дощечка с пробками. Следом за монтером ходили несколько мальчишек и с любопытством смотрели, что он делает. Наконец монтер, собираясь уходить, сказал, что пробки были не в порядке, и от легкой встряски электричество могло тухнуть. Но теперь все хорошо, и по пробкам можно бить хоть топором.
– Прямо так и бить? – спросил Петр Сапогов.
– Нет, это я пошутил, – сказал монтер, – но во всяком случае теперь электричество не погаснет.
Д. Хармс. Автопортрет. 1924
Монтер ушел. Петр Сапогов постоял на месте, потом пошел в прихожую и долго глядел на счетчик и пробки.
– Что ты тут делаешь? – спросил его Громкоговоритель.
– А тебе какое дело, – сказал Петька Сапогов и пошел на кухню.
Пробило 2 часа, потом 3, потом 4, потом 5, потом 6, потом 7, потом 8.
– Ну, – говорил Палкарлыч, – сегодня мы не будем сидеть в темноте. У нас были пробки не в порядке.
– А что такое пробки? – спросила Мария Гусева.
– Пробки, это их так называют за их форму. Они…
Но тут электричество погасло, и стало темно.
– Потухло! – кричал Кузьма Паровозов.
– Погасло! – кричала Нина Веревкина.
– Сейчас загорится! – кричал Громкоговоритель, отыскивая в потьмах Петьку Сапогова, чтобы, как-бы невзначай, дать ему подзатыльник. Но Петька не находился. Минуты через полторы электричество опять загорелось. Громкоговоритель посмотрел кругом. Петьки нет как нет.
– Завтра позовем другого монтера, – говорил Палкарлыч. – Этот ничего не понимает.
«Куда бы мог пропасть Петька? – думал Громкоговоритель. – На кухне он, кажись, сегодня не дежурит. Ну ладно, мы с ним еще посражаемся».
На четвертый день позвали другого монтера. Новый монтер осмотрел провода, пробки и счетчик, слазил на чердак и сказал, что теперь-то уж все в исправности.
Вечером, около 8 часов, электричество потухло опять.
На пятый день электричество потухло, когда все сидели в клубе и рисовали стенгазету. Зинаида Гребешкова рассыпала коробочку с кнопками. Михаил Топунов кинулся помогать ей собирать кнопки, но тут-то электричество и погасло, и Михаил Топунов с разбега налетел на столик с моделью деревенской избы-читальни. Изба-читальня упала и разбилась. Принесли свечу, чтобы посмотреть, что произошло, но электричество загорелось.
На шестой день в стенгазете 124-го Детского дома появилась картинка; на ней были нарисованы человечки стоящие с растопыренными руками, и падающий столик с маленьким домиком. Под картинкой была подпись:
Но, несмотря на это, вечером электричество все-таки потухало.
На седьмой день в 124-ый Детский дом приезжали какие-то люди. Палкарлыч водил их по дому и рассказывал о капризном электричестве. Приезжие люди записали что-то в записные книжки и уехали.
Вечером электричество потухло.
Ну, что тут поделаешь!
На восьмой день, вечером, Сергей Чикин, по прозванию Громкоговоритель, нес линейки и бумагу в рисовальную комнату, которая помещалась внизу около прихожей. Вдруг Громкоговоритель остановился. В прихожей, через раскрытую дверь, он увидел Петра Сапогова. Петр Сапогов, на ципочках, то и дело оглядываясь по сторонам, крался к вешалке, под которой висел счетчик и мраморная дощечка с пробками. Дойдя до вешалки, он еще раз оглянулся и, схватившись руками за вешалочные крючки, а ногами упираясь о стойку, быстро влез наверх и повернул одну пробку. Все потухло. Во втором этаже послышался визг и крик.
Минуту спустя электричество опять зажглось, и Петр Сапогов спрыгнул с вешалки.
– Стой! – крикнул Громкоговоритель, бросая линейки и хватая за плечо Петьку Сапогова.
– Пусти, – сказал Петька Сапогов.
– Нет, не пущу. Это ты зачем тушишь электричество?
– Не знаю, – захныкал Петька Сапогов.
– Нет, врешь! Знаешь! – кричал Громкоговоритель. – Из-за тебя меня супом облили. Шпана ты этакая.
– Честное слово, тогда не я тушил электричество, – завертелся Петька Сапогов. – Тогда оно само тухло. А вот когда монтер сказал, что по пробкам хоть топором бей, – ничего, я вечером и попробовал одну пробку ударить. Рукой, слегка. А потом взял ее да повернул. Электричество и погасло. С тех пор я каждый день тушу. Интересно. Никто починить не может.
– Ну и дурак! – сказал Громкоговоритель. – Смотри у меня; если еще раз потушишь электричество, я всем расскажу. Мы устроим товарищеский суд и тебе не поздоровится. А пока, чтобы ты помнил, получай! – и он ударил Петьку Сапогова в правую лопатку.