Страница 48 из 51
В публичную библиотеку собрали книги из разных мест. Сюда вошли библиотеки Аптечной канцелярии, переведенной из Москвы, герцога курляндского, выморочные, конфискованные - царевича Алексея, барона Шафирова и др. К 1725 г. она насчитывала 11 тыс. томов. Цели подобного собирания царь определил ясно и недвусмысленно:
- Я хочу, чтобы люди смотрели и учились.
С 1719 г. и Кунсткамеру, и библиотеку открыли для всех. Более того, плату за посещение не брали, и предложение на сей счет генерал-прокурора П. И. Ягужинского царь отверг самым решительным образом:
- Я еще приказываю не только всякого пускать сюда даром, по если кто приедет с компанией) смотреть редкости, то и угощать их на мой счет чашкою кофе, рюмкою водки либо чем-нибудь иным в самых этих комнатах.
Действительно, на угощения (весьма любопытный способ поощрения любознательности!) он отпустил 400 руб. в год.
На правом берегу Невы размещался порт, здесь теснились бесчисленные корабли, большие и малые, под флагами разных стран. В праздничные дни сюда, в черту города, приплывали корабли Балтийского флота - гордость Петра. К 1724 г. в нем числилось 32 больших линейных корабля и более 100 других, меньших по размеру. В этом, как и во многом другом, железная воля Петра сыграла огромную роль - русский флот стал самым сильным на Балтике.
К Петербургу перешла от Архангельска роль главного порта страны. За год до кончины в первый пришли 180 иностранных кораблей, во второй - 50. Он стал могучим перевалочным пунктом для товаров из Европы в Россию и наоборот. Россия, опять же во многом стараниями Петра, имела активный торговый баланс - больше вывозила, чем ввозила; ее мануфактуры, ремесленники к концу первой четверти столетия изготовляли многое из того, что раньше приходилось ввозить из других стран (например, металлы и изделия из них, бумагу и многое другое).
Всем этим можно было гордиться, и, несомненно, Петр гордился. То же и с людьми. Сотни, тысячи способных, талантливых и нужных стране людей оставил Петр после себя - специалистов во всех областях, начиная с управления государством, командования армией и флотом и кончая мастерами на верфях и уральских заводах. Около него самого сложилась когорта славных мужей, «птенцов гнезда Петрова». Они помогали ему много, но нередко доставляли огорчения казнокрадством, использованием служебного положения в личных целях и т. д. Петру приходилось расставаться со способными, даже талантливыми людьми (Шафиров, Скорняков-Писарев и др.). Причины для этого разные: превышение власти, казнокрадство, взяточничество, пренебрежение службой и т. д. Другие переставали быть близкими людьми, как тот же Меншиков. Третьи уходили из жизни - умирали сами (Головин, Ромодановский, Шереметев и пр.) или на эшафоте (князь Гагарин, проворовавшийся в Сибири, обер-фискал Нестеров).
Семья, заботливая жена и дети, домашний уют, покой и внимание, забота и ласка - все это у Петра было. Но и здесь он испытал удар, последний и очень тяжелый. Его жена, «друг сердешненький» Катеринушка, ставшая Екатериной Алексеевной, была его последней надеждой - и по душе, и по мыслям на будущее. Как и Меншиков, вытащенная им из низов, «портомоя» (прачка) стала ему очень необходима в жизни. Люди, наблюдавшие их обоих из года в год, отмечают, что Марта Скавронская, потом Катерина Василевская, наконец Екатерина Алексеевна, легко и естественно стала подругой, спутницей, женой незаурядного, великого человека - русского царя. Умела держать себя, как императрица, и это тоже было натурально, без аффектации, скованности. Не забывала она о своем прошлом, не раз говорила, что была прачкой, и не стыдилась этого, как иные выскочки: только что из грязи в князи, и нос задирают! Она не такова, и вела себя жена государя непринужденно и просто. Ей не чужды были доброта и отзывчивость, не раз спасала она того или иного человека от царского гнева, опалы. Петра, нередко впадающего в гнев, ярость, только она могла успокоить - доброе слово скажет, погладит по голове, прижмет ее молча к груди, и, глядишь, остыл государь, у всех от сердца отлегло.
После смерти сыновей Петр издал в 1722 г. указ о наследии престола. Вместо «недоброго обычая» автоматического перехода трона от отца к старшему сыну вводился новый порядок: «правительствующий государь» своей волей назначал наследником того, кого хотел; он мог изменять свое решение и назначать другого наследника. Высшие сановники Российской империи, выслушав указ, по приказу государя дали клятвенное обещание выполнять его державную волю.
Кого же назначить наследником? Детей? Это две дочери: старшая, Анна, просватанная за герцога голштин-ского, и младшая, Елизавета, незамужняя, неполных 15 лет. Вручать им руль государственного корабля он не решился. Внук, сын Алексея, царевича-изменника и врага его дел и замыслов, вызывал у него опасения - не пошел бы в отца! Оставалась жена - близкий и любимый человек, помощница, всюду его сопровождавшая. Правда, способностей к делам управления она, прожив с Петром два десятка лет, не обнаружила. Но все-таки Екатерина всегда рядом с ним и его соратниками, и после него, с их помощью (какими бы они ни были, по дела-то вести умели) может возглавить государство, продолжить его курс. Так, вероятно, думал, и не раз, и не два, император в предвидении своей кончины. Отсюда его манифест 1723 г., в котором он, обосновывая ее титул императрицы, в похвальных тонах говорит о ней как о помощнице, не раз испытавшей, как и он, невзгоды переездов и походов. Ранней весной следующего года в Москве состоялась ее коронация, торжественная и великолепная.
В тот год его болезнь быстро прогрессировала. Но он крепился, не сдавался, по-прежнему работал, вершил множество дел. Иногда дичился. В феврале ездил на мар-циальные воды в Карелию. Вернулся в столицу. Болезнь не отставала. Император меньше занимался делами. Но натура брала свое: то он участвовал в спуске фрегата на воду в конце августа, затем, не слушая врачей, отправился в Шлиссельбург на торжества по случаю его взятия (они происходили ежегодно); на Олонецкие заводы, где взял в руки молот и ковал железо; в Старую Руссу, где варили соль местные умельцы; на Ладожский канал, который строили до 20 тыс. крестьян и горожан.
Возвратился в Петербург Петр больным в конце октября. Тогда же случился пожар на Васильевском острове, и он понесся туда - тушить пожары любил с детства. 5 ноября был на свадьбе одного булочника-немца. Вскоре его постиг удар, неожиданный и для него страшный, ускоривший, без сомнения, его кончину. Дело связано было с его «сердешненькой» Катеринушкой. Толком о том, что произошло, неизвестно, и внешне, что касается супруги, все выглядело благопристойно. Явившись домой, он ее не застал - она была в отъезде. Император пишет ей: «Только в палаты войдешь, так бежать хочетца - все пусто без тебя». Но довольно быстро все изменилось. 9 ноября последовал неожиданный арест 30-летнего Виллима Монса, брата бывшей фаворитки царя Анны Монс. Молодой и щеголеватый камергер Екатерины, он управлял ее вотчинной канцелярией.
Однако все тайное становится явным. Поползли слухи, разговоры о предосудительном поведении императрицы, ее интимной связи с арестованным молодцом. Следствие над ним не продолжалось и недели, и палач по приговору суда отрубил несчастному Монсу голову за взятки от просителей, приходивших к императрице, злоупотребление ее доверием, за казнокрадство. Так выглядела официальная версия, многих не убедившая. Имя Екатерины в связи с арестом, следствием и казнью, естественно, не упоминалось - жена Цезаря вне подозрений!
Инцидент был исчерпан, но добрые и сердечные отношения, царившие в доме царя, ушли в прошлое, и это не могло не угнетать его. Император большею частью лежал в постели, болезнь мучила его. Когда боли проходили или становились не такими сильными, он вставал, ехал куда-нибудь, занимался делами. Составлял и редактировал указы и инструкции, в том числе Витусу Берингу, руководителю Камчатской экспедиции, состоявшейся уже после смерти императора. Он очень спешил закончить работу над инструкцией, вынашивая смелые планы, о чем говорил Апраксину: