Страница 1 из 13
Павел Почикаев
Клеймёные пеплом. Книга первая
Успешная война всегда идёт дорогой обмана
Часть первая: Ничейный Лес
Пролог
Ничейный лес целиком оправдывал своё название. Находящийся на границе сразу трёх владений он практически всё время был разрываем на части, потому как всякий правитель со времён Зари Мира, обозревая его чащобные просторы, лелеял надежду присовокупить его территорию и за её счёт расширить свою собственную.
В стародавние времена гордые люди делили его бессчётное число раз, вполне вероятно, их глаза мозолило зелёное пятно, занимавшее приличную площадь на картах, но лес так и не стал чьей-либо принадлежностью. Ни королю, ни рыцарю не удалось закрепиться в нём, казалось, что воля самого леса, дремучая и запрятанная под переплетёнными кронами противостояла настойчивым человеческим желаниям.
Если когда-то у леса и было название – его забыли, а новое подходило ему лучше любого другого.
Шли года, вместе с ними сменялись правители, чей захватнический пыл от поколения к поколению изменял свою силу, но никогда не сходил на нет, но просторы леса продолжали хранить свою неприкосновенность. И лишь после Ухода люди окончательно утратили к нему свой первозданный интерес. Никто не мог предположить такого, но в один день Ушедшие явили испуганным людям свои спины и, оставляя в небе огненные следы, покинули эти места. Привычное течение жизни было нарушено, людей оставили в одиночестве… Со дня Ухода прошло без малого сорок лет, но в человеческих сердцах до сих пор обитал страх.Мир не казался им более надёжным, как будто из устойчивой конструкции вдруг взяли и выдернули несколько ключевых опор.
В наступившей панике всем стало не до леса, его просторы стали отходить на второй план, после стольких лет человеческих посягательств он наконец-то получил желанное спокойствие. В его заповедных пределах поселилось умиротворение.
С северной и восточной сторон лес охватывал Цебетас, некогда бывший последним оплотом Веры в покинутом мире. Целых двадцать лет после Ухода король Малаур поддерживал в своих людях любовь и почитание к Ушедшим, в цебетасском Храме курились благовония, Служители Веры исправно исполняли свои обязанности, пытаясь оградить людей от паники, удерживая тех на самом краю пропасти отчаяния, в которую постепенно скатывались другие, кому не посчастливилось пережить Уход. Вот только по истечению этих двадцати лет спокойного существования король внезапно переменил свою позицию на диаметрально противоположную и в один день объявил Веру вне закона и отрёкся от Ушедших, прокляв их священные имена. Тот день вошёл в историю, как день Отказа, короля Малаура за его грязные речи нарекли Сквернословом, а Цебетас стал приходить в упадок. Говорили, король повредился головой, говорили, на него обрушилось страшное горе, говорили много и всякого, но истина заключалась в том, что никто не ведал, что сподвигло его на подобный шаг.
Западную границу Ничейного леса подпирали земли воинственных фоллов, которых пренебрежительно именовали людьми полугор. Когда-то давно их предки спустились с мрачных перевалов Пирлоульских гор, но не смогли вернуться обратно, а потому взяли себе в пользование узкий участок земли, расположенный между горами и лесом. Выращенные в жестокости и холоде перевальные народы презирали жителей Низин, и именно к этой категории они и стали относить фоллов, вынужденных вечно сидеть в предгорьях, боящихся подняться на перевалы и не решающихся ещё больше спускаться в Низины. Их небольшие владения упирались в Ничейный лес, и память фоллов хранила предостережения об этом непокорном человеку месте.
А с юга и востока Ничейный лес переходил в холмистые равнины раскинувшегося владения Марбад. Некогда основанный двумя братьями и преуспевающий, после Ухода Марбад превратился в царство запустения, где поселилась внутренняя вражда. В самом его центре на расстоянии пяти километров были возвели две твердыни, повторяющие друг друга. Северная была отражением Южной, их так и называли – Зеркальные Твердыни. Ворота крепостей соединяла прямая Дорога Дружбы, и всё это архитектурное изящество было обнесено высокой стеной, которую было принято называть Братскими Объятиями, потому что именно на любви и заботе двух братьев когда-то и было построено счастье Марбада. Но о тех временах остались лишь обрывки приятных воспоминаний: стена давно разрушилась, Дорогу Дружбы разбили, а накопившиеся противоречия заставили потомков братьев-основателей разделиться на две конфликтующих части.
Какие бы прения не раздирали соседствующие с лесом владения, его они совершенно не касались.
А ещё в глубине Ничейного леса располагалась Затерянная Хижина, принадлежащая старому Децуару. Никто не мог вспомнить, как долго его жилище пряталось в чащобе Ничейного леса, и никому не было ведомо, почему лес позволял ему жить на своей территории. Может быть, Децуар никогда не посягал на владение лесом,может, Децуару удалось каким-то образом получить разрешение… В любом случае, у этой истории были достаточно глубокие корни, чтобы пытаться в них разобраться.
Гнездовье Отшельника представляло собой маленькое строение, втиснутое в свободное пространство меж густо расположенных шершавых стволов. Четыре стены с прорубленными окошечками держали на себе немного завалившуюся крышу, отчего складывалось впечатление, будто бы на хижину случайно наступил великан. Сбоку к хижине примыкала каменная труба, над которой часто курился едва заметный дымок. Плетёный забор, расположенный полукругом, ограничивал небольшой дворик, неровная дорожка соединяла узкую калитку с массивной дверью, слаженной из толстых досок. По обе стороны дорожки наблюдались признаки возделываемой почвы, правда, редкие грядки были сплошь покрыты сорняками и вид имели явно заброшенный. В нескольких местах из земли торчали пни, широкая поверхность которых располагала к сидению на них.
Внутреннее убранство нельзя было назвать изящным. Имевшаяся мебель однозначно указывала на самобытное происхождение. Несколько стульев, стол, остов кровати – всё было сколочено на совесть и исключительно из практических побуждений. Ни резьбы, ни украшений, ничего лишнего. Наибольший интерес в данной комнате представлял камин, глубокий лаз которого смотрелся неестественно в одинокой лесной хижине. Внимательный глаз сумел бы разглядеть вписанную в рисунок досок крышку люка, расположенную перед камином и ведущую в подпол. Возле каждого окошка стояла свечка. Пол был усыпан опилками, а на стенах в некоторых местах висели свитые из засыхающих трав коврики.
Децуарревностно оберегал таинство собственной жизни, разве не за этим он поселился в Ничейном лесу, как можно дальше от людей и их вездесущих проблем?
Тем неожиданнее для него произошло появление внезапного гостя. Впервые за всё его время пребывания в Ничейном лесу в дверь Затерянной Хижины постучали. Сам Децуар как раз занимался готовкой, он склонялся над бурлящим котелком и зачерпывал его содержимое длинной ложкой. Стук заставил его вздрогнуть, отчего часть мясного бульона выплеснулась на его лёгкий сандаль, обдав ногу горячим прикосновением. Децуар, не обращая внимания на боль, развернулся в сторону двери и заметил, как доски на ней сотрясаются от повторного стука. Так стучит не человек, ожидающий, когда ему откроют, так стучит тот, кто намерен войти внутрь и ставит хозяина в известность о своём намерении. Гость, кем бы он ни был, не собирался спрашивать разрешения.
В следующий момент дверь распахнулась, и ослеплённый солнечным светом Децуар сумел различить только высокий силуэт, заполнивший собой весь проход. Его глазам с невероятно чувствительными зрачками потребовалось несколько мгновений, чтобы подстроиться под новое освещение, но даже и это не внесло никакой ясности. С ног до головы незнакомец был закутан в тёмный плащ, а его голову скрывали складки толстого капюшона.
В соответствии с давней традицией к левому косяку входной двери крепилась небольшая ёмкость, заполненная солью. Так повелось с благополучных времён, предшествующих Уходу. Это являлось одним из ритуалов, которому испуганные люди до сих пор отдавали предпочтение, хоть жест сей и утратил былой смысл. Вошедший не обратил ни малейшего внимания на деревянную чашу, что не ускользнуло от пристального взгляда Децуара. Он с большим почтением относился к ритуалам, и посыпать губы солью было одним из них.