Страница 17 из 36
Словно ей привиделось это.
Пальцы дернули ручку ящика на себя. Пожелтевшая от времени бумага — хрупкая и ломкая — осторожно извлеклась из недр комода.
— Что это? — шепотом спросила Аюми.
— Не знаю, — призналась Сора, — сейчас выясним.
Она направилась в свои покои — тем же путем, что и пришла. Звук шагов эхом разносился по дому — как предупреждение всем его обитателям. Еще один признак того, что она здесь чужая — шаги Райдена и Кейко всегда были беззвучны.
Поместье скрыло поступь служанки и в этот раз. Завернув за угол, Сора столкнулась лицом к лицу со своей обидчицей. Вопреки словам Аюми, Кейко выглядела целой — ни синяка, ни царапины, но шла она медленно, даже осторожно, придерживаясь стены.
Увидев Сору, женщина растерялась. В ее узких глазах мелькнула злость, щедро сдобренная страхом. Она склонила голову, застыв, как статуя.
Сора хотела пройти мимо — прижатые к груди бумаги жгли ладони, прося поскорее их изучить. Но Аюми бросилась в атаку, как разъяренная наседка:
— Не стыдно появляться на глаза после всего, что сделала! Да тебя впору камнями забить, чтоб живого места не осталось!
— Аюми.
Сора холодно взглянула на служанку. Та стушевалась, примолкла.
— Хоть Аюми и не имеет прав судить тебя, она говорит верно. Не смей показываться мне на глаза, — отчеканила Сора. — А лучше — уйди куда-нибудь, пока не поздно. Здесь…
Она шагнула к скрюченной служанке.
— Нам двоим места нет.
Кейко подняла голову, взглянула без прежней ненависти — взгляд зацепился за бумаги, что Сора прижимала к груди.
— Что это у вас?
— Да как ты смеешь, — ахнула Аюми. — Еще и спрашивает что-то!
— Не твоего ума дела, — отрезала Сора. — Иди, куда шла.
Она прошла мимо Кейко со вздернутым подбородком, всеми силами сохраняя спокойствие. Хотелось вцепиться в волосы несостоявшейся убийце, кричать и проклинать — но воспитание взяло верх над чувствами.
Она — Сора Моримото — дочь великого клана. Она не опустится до такого. Больше — нет.
В покоях Аюми продолжила приглушенно ворчать, на разные лады распиная наглость Кейко, а Сора погрузилась в чтение. Разложив ветхие листы, она бегло пробежалась по строчкам — очевидно, все записи сделаны женщиной: округлым, красивым и ровным почерком.
Это было нечто вроде дневника или заметок — рассортировав бумаги, Сора принялась с самой ранней, как ей показалось, записи:
«Солнце почти не заглядывает в эти земли, словно оно обижено на клан Хаттори. Я соскучилась по ясному небу — из-за туч я почти забыла, как выглядит голубой цвет. Даже цветы в саду кажутся блеклыми и невзрачными…»
Прервавшись, Сора посмотрела в окно. А ведь и правда — над поместьем почти всегда клубились тучи, небо было низким и серым. Лишь однажды она застала солнце — когда выезжала в деревню.
«Мой муж не разговаривает со мной. В чем причина его холодности, мне не дозволено узнать. Прислуга едва ли обращает на меня внимание — я совершенно одна здесь, и мне нечем заняться, кроме как бесцельно гулять по саду или же писать о своей жизни, в которой нет ничего интересного. Несколько раз я порывалась поехать в деревню, что в часе езды, но мне было отказано в сопровождении. Одной женщине моего положения там делать нечего, поэтому единственная моя отрада — это сад, а мои единственные друзья — цветы, что растут в нем…».
Сора поймала себя на мысли, что поведение супруга неизвестной ей женщины похоже на Райдена — холодность, отстраненность. Она не могла вспомнить момента, когда бы муж выступал инициатором их общения — стоило Соре попасть в беду, он оказался рядом, но без повода, просто лишь потому что…
Нет.
Райден словно избегал ее. Как будто она была чумной.
Чем больше Сора исследовала записи, тем сильнее чувствовала родство с той, кто написал эти строчки. Одинокая, несчастная — бывшая владелица дневника любила проводить время в саду, возясь с цветами, которые заменили ей человеческое общение.
Как бы Сора ни старалась отогнать от себя пугающую мысль, та с упорством воды просачивалась сквозь бреши ее защиты и звенела в голове: они слишком похожи.
В каждой букве сквозила непреодолимая, глухая тоска и обреченность — будто жизнь в поместье высасывала из женщины все силы. Не в силах больше вынести чужих эмоций, что пропитывали каждый лист, Сора отложила бумаги в сторону. Аюми как раз принесла обед — пригласив ее разделить трапезу на двоих, Сора медленно пережевывала рис, изредка поглядывая в сторону сада.
За этими ли кустами ухаживала та женщина?.. На мгновение ей почудилась женская фигура в кимоно, скользящая меж зеленых зарослей.
Сора моргнула — и видение исчезло.
— Вам нужно больше отдыхать, госпожа, — голосок Аюми ворвался в уши. — Вы столько времени проводите за чтением, что ваши глаза, должно быть, сильно устают.
— Я уже здорова, — Сора перевела хмурый взгляд на служанку.
Она уже не могла выносить заботу и трепет, с которым Аюми обращалась с ней. Будто бы Сора стала хрупким стеклом, способным разбиться от одного удара.
Отец учил ее — любые шрамы нужно носить с гордостью. Каждый шаг, каждая победа и поражение — все они имеют великую ценность, являются частью тебя.
Отравление не сломило дух Соры. Она выжила — а значит, оказалась сильнее врагов.
— Конечно, госпожа, — поспешила согласиться Аюми. — Но вы еще бледны. Я лишь выразила беспокойство.
— Все в порядке. Не стоит уподобляться Айко, — пошутила Сора.
Аюми ответила робкой улыбкой, потянувшись палочками к рыбе.
— Ты сама хорошо себя чувствуешь? Уход за мной нелегко тебе дается, — Сора с беспокойством взглянула на служанку, встревоженная ее молчанием.
Раньше, услышав сравнение с Айко, та непременно бы надулась. А сейчас восприняла как комплимент… Сора не сдержала улыбки. Неужели взрослеет?
Аюми, хоть и была старше, выглядела и вела себя как ребенок. В ней сохранилась детская беспечность и способность радоваться всему, что видно глазу — выросшая в большой, но бедной семье, Аюми ценила даже мелочи. За веселый нрав и самоотверженность Сора ее и любила.
— Со мной все отлично, госпожа. Как я могу жаловаться? — Аюми широко улыбнулась. — Я делю с вами еду на двоих. Это такая честь.
— Мы делали так раньше, — напомнила Сора. — И ты не была так счастлива.
— Многое изменилось, — отозвалась Аюми.
Сора вздохнула.
— В этом ты права. Иногда я думаю, как сложилась бы моя жизнь, не озаботься император личной жизнью Райдена. Может, я осталась бы жить возле столицы…
Она испытала тянущую тоску в груди, стоило вспомнить родной дом, шумные празднества и представления, что устраивали во дворце.
— Судьбе виднее, — сдержанно промолвила Аюми.
Сора с удивлением взглянула на нее.
— Я тебя не узнаю. Когда ты успела набраться мудрости?
Аюми покраснела.
— Не знаю, госпожа. Но вот что думаю: что толку думать о несбывшемся? Нужно думать о том, что есть.
— Твоя правда, — Сора хлопнула в ладоши. Простые слова подбодрили ее. — Раз уж время нельзя повернуть вспять, остается только обратить изменения себе на пользу. Завтра мы с тобой займемся мужским крылом и вернем слуг обратно в поместье.
— Разумно ли? Господин будет недоволен.
Глаза Соры сверкнули.
— Это и мой дом тоже. Я не хочу жить в запустении. Не спорь, Аюми. Сделаем так, как я решила.
Служанка покорно замолчала. В тишине они расправились с обедом быстрее — убрав посуду, Аюми ушла на кухню, а Сора вновь устроилась на энгаве, решив продолжить чтение.
Этот лист отличался от предыдущих — некоторые буквы сдвинулись, словно у пишущего дрожала рука. Местами остались кляксы. Нахмурившись, Сора вчиталась в строки:
«Пишу это, но сама до сих пор не могу поверить. Наверное, уединение так повлияло на меня, что я схожу с ума. Иначе как объяснить то, что я вижу?..»
Сора торопливо нашла следующий лист, жадно впилась глазами в текст:
«Женщина, что стояла в моем саду — откуда бы ей взяться? Тут из слуг только Кейко и старый Акио. Я окликнула ее, чувствуя беспокойство — часть меня знала, что мне следует бежать, но я, как и любой человек в собственном доме, не ожидала плохого. Когда она повернулась, мне сделалось дурно — ее лицо было похоже на маску, ужасную, искривленную маску, но что еще ужаснее — рога на ее лбу…