Versipellis

— Деви? — позвал он и старушка боязливо выглянула из зала. — Мы уезжаем? Сможем похоронить?

Старейшина кивнула.

Через считанные минуты всё было готово к побегу. Это даже не обсуждалось: оставаться в рассекреченном, пусть и уже мертвым агентом, логове нельзя. Первой шла Деви с сумками, вела их через пожарный выход, вторым — Арес, чьё лицо оставалось каменным, но энергия, исходящая от него, дрожала, словно натянутая струна, Алекс был позади всех и нёс Викторию, которая так и не пришла в себя. Он на миг обернулся, когда проходил коридор и увидел, что Брут сидит на коленях перед пятном крови. Он молча плакал и, казалось, не видел вокруг больше ничего, кроме багровеющей жидкости.

Оборотни покинули бизнес центр. Они ехали в сторону свалки, где старушка сможет оставить машину и они уйдут на безопасное расстояние. А в это время в окне логова блеснули красно-синие огни. Они отразились в пустых глазах вожака, альфы, почти что старейшины, мужа, отца, брата… лгуна и предателя Брута.

Глава 15. Ты не вой

Ночью небо разразилось громом, ливень начался неожиданно и сильные порывы воды сбивали с ног прохожих. У метро, как и последние три дня, орали громкоговорители: "Граждан просим соблюдать спокойствие и не создавать паники. Ситуация с разумными видами существ под контролем. Если вы увидели особей с ориентировки — немедленно позвоните по телефону или обратитесь к ближайшему сотруднику полиции или федеральной службы контроля. По возможности — оставайтесь дома". Журналистка благотворительного центра "Лапа в руке" презрительно фыркнула, проходя мимо. Приминая намокший дождевик, она быстрым шагом добралась до здания правительства. Развернув плакат, закричала что есть силы:

— Оборотни и люди равны! Адаптация — это рабство! Государство поработило их — поработит и нас!

Прохожий, укрывавшийся от ливня портфелем, сплюнул ей на ноги. Но девушку это ничуть не тревожило, она продолжала:

— Власти пытают в интернатах, изоляторах и на строгой адаптации! Оборотни не имеют права присутствовать в судах по своим же делам! Мы должны остановить Себулу пока в клетках не оказались мы!

Мужчина, выбежав откуда-то из-за её спины, схватился за плакат, разрывая его. Первый удар пришелся в нос: "А ты хочешь, чтобы твои дети жили в страхе как мы?", второй — в предплечье, силящейся защититься, журналистки: "Их истреблять надо и таких как ты!", прохожий замахнулся в третий раз с криками: "Молиться на правительством ещё будешь!". Но его оттащили. Двое полицейских в полном обмундировании схватили нападавшего, а третий рывком поднял девушку на ноги. На запястьях щелкнули наручники. Её, шатающуюся и всё ещё сжимающую обрывки плаката, усадили в машину. Упав лбом на холодное стекло, она увидела, как мужчину отпускают и он уходит в метро. Служебный автомобиль уносил её всё дальше и дальше.

В восточной резиденции Леонарда Себулы…

Броневик остановился на подъездной дорожке. Трое вооруженных сотрудников охраны достали и понесли к дому металлический короб из которого доносился тихий шорох. Министр "Новой политики" без особого интереса наблюдал за тем, как изуродованных детёнышей вываливают, словно мусор, в клетку. Они немного подросли с тех пор, когда он последний раз проводил эксперимент. Материал был ему больше не нужен и тот факт, что щенки неоднократно подверглись воздействию минералов охранной системы, его не беспокоил. Воняющие, гниющие заживо, истощенные и сломленные, они смотрели на него своими мутными глазами. Тот, который больше собратьев походил на человеческого младенца, маленькой ручкой пытался ухватиться за прутья решетки, но обжигался и также молча отдёргивал её, суя себе в рот. Охранники уже давно ушли, а Себула продолжал смотреть на щенков. Горькая досада обвила его разум и теперь он чувствовал её особенно явно. Он успел привязаться к своей пленнице, извращенно, жестоко, но по-настоящему. Надобности в том постановочном ролике, который показывали Алексу действительно не было. Это идея пришла Леонарду случайно, и он сам почти что поверил, что сделал это для того, чтобы посмотреть на изумруд в действии — понять, какие исходят сигналы при внедрении ложного воспоминания. Но истинная причина была не в этом… Мужчина тряхнул головой, отгоняя непрошеное признание самому себе и вышел, оставив четверых детёнышей в холодной затхлой подвальной комнате. Он поднялся в свой кабинет, уронил рамку с фотографией и, открывая вторую за утро бутылку спиртного, включил фильм, игнорируя десятки входящих на рабочую почту. Не успел он наполнить бокал, как ему поступил звонок:

— Леонард Себула, может хватит прятаться? Наворотили делов и теперь хвост поджали? Сегодня же я хочу вас видеть, — отчеканил председатель правительства. — Конфиденциально решим, что с вами делать.

За городом, ранее вечером…

Деви, попрощавшись с Клер, вытащила сим-карту и выбросила телефон из окна движущейся машины. Уже через полчаса мы были на месте. Группа из десяти оборотней, весь прошедший день уничтожавшая рубины по периметру, принялась мне отчитываться:

— Алекс, на Марка мы вышли. Пришлось, правда, привлечь информатора из людей, но иначе никак нельзя было, — тараторил Фред. — Последний раз его видели на заправке недалеко от ферм.

— Человека привлечь? — скептически переспросил я.

— Да, из "Лапы в руке". Но, они не знают, что именно мы волки, — чуть помявшись, он продолжил. — Девушка одна хотела у Марка взять интервью, чтобы плакаты на митинг распечатать с его словами. Вот и ездила по пригороду, наткнулась пару дней назад.

Я аж прыснул от такого заявления. Какая милая наивность: если таких бастующих подростков — а я почему-то был уверен, что это подростки, не разгонят дубинками в первые десять минут, то точно запинают другие же люди. Я читал комментарии на новостных сайтах, я знаю, что у них очень тонкая грань между пренебрежительным принятием и открытой ненавистью ко всему нашему виду. И этого я в людском роде, наверное, не пойму никогда.

— Алекс? — Фред неловко помогал у меня перед лицом. — Так что, будем в той местности искать?

— Будем, но с утра. Скажи остальным, что мы идём в чащу и там заночуем.

Шутливо отдав воинское приветствие, оборотень отвернулся, чтобы уйти.

— Интервью-то девушка взяла? — крикнул я.

— Нет, не догнала.

Он направился к своей группе, а я остался с важной, но так и не разрешенной дилеммой: как не допустить жертв? И инфантильность, и глупость, и даже ненависть имеют право на жизнь. Как их, так и наша. Но эти вещи были просто несовместимы между собой. Мы начнем идти в атаку — половину перебьют силовики, а оставшуюся — простые граждане. Попробуем назначить переговоры — в лучшем случае плюнут в лицо, в худшем — первый сценарий. Просто решим уйти раз и навсегда из города — во-первых, многие не смогут или не захотят, во-вторых, скорее всего, "Новая политика" повториться. Волки ведь тоже не без греха: кто-то действительно отстаивал свое право на лес, а кто-то забавлялся погромами и убийствами ещё до сопротивления, до вырубки и пожаров. И вот, я снова в замкнутом круге.

Ночью, под начавшимся ливнем, мы похоронили Еву. Арес молчал всё время и лишь тремор выдавал то, насколько ему тяжело сейчас. Конечно, мне было очень и очень жаль его, но грешная мысль о том, что теперь он будет ещё более идейным в революции из жажды мести, всё равно прокрадывалась в сознание. Я не стал строить из себя хорошего друга и навязываться с поддержкой, ведь мы и не были друзьями. Союзники — вот, кто был нужен мне, как вода. Уже засыпая, я думал о волонтерах, о всех тех, кто не видел в нас, оборотнях, монстров. Быть может, их больше? Быть может, если город увидит другую сторону — не расправу над силовиками, и не побеги из изоляторов, то мы сможем хотя бы вернуть то отношение, которое было раньше? Сплотиться вместе против тех, кто пропагандирует ненависть? А может, я просто слишком высокого мнения об обеих сторонах и эта борьба будет лишь одной из многих, пока мы не перебьем друг друга окончательно?