Страница 7 из 39
– Такому и воеводой не зазорно, – гордо сказала Нянька.
Мокошиха задумчиво кивнула.
…Пока искал бугорок и проводил рекогносцировку, вспомнил про реки. Точно, три реки. Ферлегрон – огненная, круговая, Архегрон – смоляная из Коргцита дальше в Бездну, и Стиркс – кровавая от Огня к Коргциту. Ну, ни по огненной, ни по смоляной не выплыть, а вот Стиркс… можно попробовать. Кровь не вода, конечно, но откуда за Огнём взяться воде. И лёд, значит, в Коргците такой тёмный потому, что не вода там, а смола замёрзшая. Ладно, это сейчас побоку, хотя побродить по Коргциту и поговорить… Жук же обмолвился, что они, пока искали его, предков потревожили, да и сам он сподобился беседы с первым Юрденалом, так что… взять интервью было бы весьма занимательно, Кервин сразу понял его, но и Жук прав. Мало ли чего хочется, надо выбираться отсюда. Все ему говорят, что его место там, так что… аггел, где же здесь Стиркс?
Земля всё больше напоминала городские развалины после бомбёжки и хорошей артподготовки, он спотыкался о какие-то твёрдые и даже острые обломки и осколки, и самое неприятное, что все они горячие. Вполне ощутимо припекало ступни и вообще… И только сознание, что, скатившись на дно Коргцита, самостоятельно он обратно не выберется, останавливало его от попытки свернуть туда, чтобы охладить раскалившиеся, а может, и обожжённое тело.
Сколько он так метался между Огненной чертой и Коргцитом, опасаясь сильно приближаться к Тарктау, там было слишком горячо ногам, и останавливаемый воздушной стеной на подходах к Рлиймбу? Наверное, долго, но… но он всё-таки нашёл их! Рыже-золотистый с дрожащим над ним горячим воздухом Ферлегрон, чёрный густой, кажущийся стоячим Архегрон, и, наконец, тёмно-красный, багровый Стиркс. Кровь в Стирксе была горячей, но не обжигала, так что это он вытерпит, но самое неприятное, что Стиркс протекал от Черты к Коргциту, и придётся плыть против течения, а он уже здорово устал, бегая по горячей земле, и очень хотелось пить. По берегу Стиркса он подошёл к границе Коргцита, осторожно, стараясь не оступиться, накрошил подобранным тут же обломком от чего-то деревянного, но спёкшегося и затвердевшего как железо, немного чёрного льда и натёрся ледяной крошкой, чтобы хоть так охладить тело, вернулся к Огненной черте, насколько она подпустила его, с мгновение, не больше, помедлил на берегу и прыгнул в казавшуюся почти чёрной кровавую реку.
Прыгнул по-солдатски, стоя, и тут же ухнул с головой, оттолкнулся от скользкого, как развороченное человеческое тело, дна, всплыл, плотно сжав губы, чтобы даже случайно не хлебнуть, и его властно поволокло назад, к Коргциту. Ну, Валсу ты переплывал, а она и шире, и ты в полном вооружении, и с берега по тебе стреляли, так что, давай вперёд, по-другому тебе за Черту не выбраться, плыви теперь… до упора. Либо выплывешь, либо отнесёт тебя в Коргцит, и тогда всё напрасно и всё зря…
Мокошиха и Нянька пристально смотрели на заметавшийся в плошке огонёк, не замечая тяжело задышавшего, судорожно дёргающегося тела.
– Пошёл? – недоверчиво спросила Нянька.
– Пошёл, – кивнула Мокошиха. И строго добавила: – Пока сам не выйдет, и мы не поможем.
– Знаю, – кивнула Нянька. – Как бы не упал, привязать его, что ли?
– Зачем? Сильно биться начнёт, и так удержим. Ну, кровь не вода, а плыть можно.
– Лишь бы не нахлебался, – озабоченно сказала Нянька, с мягкой, но властной силой придерживая молотящие воздух кулаки.
Плыть было тяжело, он не мог ни на мгновение остановиться передохнуть: сразу сносило назад. И он упрямо, то и дело окуная лицо в густую горячую жидкость, потому что Огненная черта уже была совсем близко, плыл вперёд. И даже не увидев, почувствовав, что вот он – заветный рубеж, набрал полную грудь горячего дымного воздуха, нырнул и, как когда-то на Валсе под горящей нефтью, поплыл в глубине Стиркса, упрямо пробиваясь против течения и стараясь не думать о том, что русло может оказаться слишком узким для него.
Трещал и метался в плошке огонёк, дёргались на стенах чёрные причудливо изломанные тени трёх сцепившихся в схватке тел. Судороги, выгибавшие, сотрясавшие его тело, были настолько сильны, что Нянька с Мокошихой вдвоём еле удерживали, не давая упасть или разбиться о стену. Его лицо налилось кровью, стало багровым, вздёрнулась, собралась к носу верхняя губа, обнажив белые острые зубы, дыхание стало громким и хриплым, стон прорывался воем…
… нет, он не сдастся, нет, он выдержит, надо выдержать, кровь горячая, как кипяток, значит, он как раз под Огнём, нет, ну же, давай, слабак, мозгляк, сумел вляпаться, сумей и выбраться, ну же, не сдавайся, нет, нет, не-ет…
– Ну, давай, парень, – еле слышно приговаривала Мокошиха. – Держись, держи человека в себе.
– Ещё и это, – вздохнула Нянька.
– Раньше… бывало… с ним?
Мокошиха говорила медленно, разделяя слова, потому что все силы уходили сейчас на то, чтобы удержать его.
– Чтоб… перекидывался… не… видела, – так же раздельно ответила Нянька.
– Эк в нём злая кровь бушует, – Мокошиха ловко перехватила его запястья, сжала их, прижимая к дрожащей частым дыханием груди. – Да ещё в крови плывёт.
– Лишь бы выплыл, а порчу снимем.
– Наведённое снимем, а это родовое, видать.
– Ну, так силу дадим, чтоб владел, да по пустякам не выпускал.
– Это потом. Сейчас пускай, она силу ему даёт, пускай.
…Грудь сдавливает, нечем дышать, глаза щиплет солёным, он зажмурился и плывёт, плывёт, бросая тело вперёд и с ужасом, нет, со злостью ощущая, как между бросками его стаскивает назад. Нет, он не сдастся, нет…
Когда, в какой момент, как ощутил, что черта позади и можно всплыть? Или просто уже не хватало дыхания, но он всплыл, высунул голову, жадно глотнул горячий, но уже… да, другой воздух, открыл глаза.
Стиркс стал шире, течение медленнее, и впереди… то ли островок, то ли топляк. И он поплыл уже поверху не к берегу – до него далеко, а силы на исходе, надо передохнуть – а к этому островку. Доплыл, цепляясь за обломки, осколки, обугленные брёвна, выполз, вытащил себя из кровавого потока и замер не в силах шевелиться, уткнувшись лицом в липкую чёрную грязь.
Он так внезапно обмяк тряпочной куклой, что Нянька и Мокошиха чуть не столкнулись головами.
– Прошёл? – удивлённо спросила Нянька, выпрямляясь.
– Первую дверь только, – кивнула Мокошиха. – Ещё две надо. Пусть отдохнёт.
– Глотнёшь? – предложила Нянька, заправляя под головной платок выбившиеся пряди.
– Давай, – согласилась на этот раз Мокошиха. – И его попоим.
– И оботрём заодно.
– Рано. Ему ещё идти.
– Ну, как скажешь.
Нянька достала из-под платка бутылку и рюмочку, налила до половины тёмно-золотистой жидкости и протянула Мокошихе. Та, кивнув, взяла рюмочку и долгим медленным глотком осушила её.
– Хороша.
– И забористо, и не жжёт, – согласилась Нянька, принимая рюмку и наливая себе.
Огонёк в плошке стоял ровным высоким язычком, переливаясь жёлто-красным светом.
Отдышавшись, он осторожно приподнял голову и огляделся. Вроде всё спокойно? Тёмно-красный, местами алый Стиркс, чёрные угрюмые берега, горячий ветер сзади… И тут же бешено выругался, сообразив, что пока он лежал, островок поплыл по течению назад к Огню. Вот уж и впрямь: ты от Огня, а Огонь к тебе. Ну, нет, хватит лежать: принесёт обратно к черте, а сил совсем мало осталось. Надо пробиваться к берегу, и дальше пешком. К какому тут поближе?
Он встал, примериваясь, и островок качнулся под ним, ускоряя ход. И уже не выбирая – куда вынесет, туда и вынесет – он сильно оттолкнулся и прыгнул вперёд и вбок, стараясь хоть на этой малости выиграть расстояние, и поплыл наискосок к чёрному, как обугленному, крутому, но не отвесному обрыву ближнего берега.