Юрий Коротков

Полли с хитрой улыбкой развела руками: не слышно.

— Я! Тебя! Люблю! — прокричал Мэлс.

Поезд остановился, из открывшихся дверей на перрон хлынул народ.

— Ну пока, Мэл? — Полли шагнула к дверям.

Мэлс поймал ее за руку.

— Подожди... А ты ничего не хочешь сказать?

— Хочу... — кивнула Полли.

Поезд тронулся, набирая скорость.

— Что?.. Не слышу!.. — Мэлс со счастливой улыбкой наклонил к ней голову.

— Ты дурак, Мэл! — крикнула она.

Улыбка спозла с его лица.

— Надо было столько времени строить из себя неизвестно что, вместо того чтобы просто сказать эти слова! — крикнула она...

Они целовались у колонны под осуждающими взглядами пассажиров. Полли стояла босыми ногами на высоких ботинках Мэлса посреди натекшей с мокрой одежды лужи.

Брусницын-старший заглянул в комнату к сыну. Фред, подстелив газету, красил поскуливающего Капитала в розовый цвет.

— Пожалел бы бессловесное животное, — сказал отец. — Зеленый или желтый — куда ни шло, но розовый, согласись, уже перебор... Зайди ко мне...

Он сел в кресло в кабинете и показал Фреду, чтобы тот закрыл дверь.

— Федор, — начал он. — Я каждый раз звоню тебе с дачи перед выездом. У тебя вполне достаточно времени прибраться. Почему я нахожу в собственном кабинете этот бронежилет? — он вынул из ящика стола лифчик.

— Ну, Бетси, оторва... — прыснул Фред. Забрал у отца улику. — Извини, пап.

— Размер, конечно, аппетитный, но почему этим надо заниматься в моем кабинете? Что здесь, — оглядел он книжные шкафы и модели самолетов, — может навеять эротические мысли? Я понимаю, можно оставить в гостях заколку, шарфик... невинность, в конце концов, но объясни, как можно уйти без лифчика? И потом, Федор, однажды что-нибудь подобное найдет мама, и тогда у меня, а не у тебя, будут проблемы!

— Все-все-все! — замахал руками Фред. — Извини, пап. Сам лично каждую на выходе буду проверять! — он взялся за ручку двери.

— Подожди, — остановил его отец. — Я хочу с тобой поговорить. Сядь...

Он закурил, прошелся по кабинету.

— Теперь давай серьезно... Да убери ты его куда-нибудь! — взорвался отец. — Еще не хватало о таких вещах разговаривать с лифчиком в руках!

Фред сунул его в карман.

— Да, пап.

Отец присел перед ним на край стола.

— Федор, я вчера говорил с замминистра. Возможно — и я сделаю все, чтобы эта возможность стала реальностью — тебя пошлют на полгода на стажировку в Соединенные Штаты...

— В Америку? — подскочил Фред.

— Да. Я хочу, чтобы ты правильно все понимал. Это не увеселительная прогулка — это первая ступень посвящения. Если все пройдет нормально, ты вернешься, закончишь институт и поедешь туда на работу помощником третьего секретаря посольства. А теперь скажи — хочешь ты этого или нет?

— О чем разговор, пап! — развел руками Фред.

— Я спрашиваю — да или нет? — повысил голос отец. — Подумай и скажи мне, хочешь ли ты этого и готов ли ты сделать все, чтобы это произошло?

— Да.

— Хорошо, — отец снова прошелся по кабинету. — Тогда три условия. Первое — завтра ты снимаешь этот наряд и надеваешь одежду рядового советского гражданина. Потом идешь в парикмахерскую и меняешь этот замечательный кок на идеологически выдержанный полубокс. Второе, — он остановился перед Фредом. — Завтра ты последний раз видишься со своими друзьями!

Фред поднял на него глаза.

— По крайней мере, на эти три месяца до отъезда... Федор, ты едешь в Америку, в логово классового врага. Ты представляешь, как тебя будут проверять? Ты представляешь, сколько завистников дышат тебе в затылок и целятся на твое место? Достаточно одного доноса, одного шепотка — и ты за бортом! Пойми, я не собираюсь на тебя давить, ты сам должен — сейчас, в этом кресле — принять решение... Я в твои годы, в двадцатых, тоже отплясывал чарльстон в нэпманских кабаках. Поверь на слово, вот это ваше брожение туда-сюда по Бродвею, — указал он за окно, — это жалкая пародия на то, что было у нас! Но я вовремя ушел. А те, кто остался — ты понимаешь, что с ними случилось в тридцатые? Детскими болезнями надо болеть в детстве. А в зрелом возрасте они дают тяжелые осложнения... Извини, я говорю циничные вещи, но есть правила игры. Или ты их принимаешь — или иди точить болты на завод!..

— А третье? — спросил Фред.

— Ну, это ерунда. Тебе надо жениться.

— Тоже завтра?

— Нет, конечно... Можно на следующей неделе.

— Кого я найду за неделю? Бетси только...

— Какая Бетси? — заорал отец. — Это должна быть среднестатистическая, правоверная советская жена. Возьми хоть эту... как ее... дочку академика Куприянова. Она со школы смотрит на тебя глазами недоенной коровы.

Фред закатил глаза.

— Только по приговору Верховного суда!

— Да не относись ты к этому так серьезно! — досадливо сказал отец. — Это на уровне костюма и прически. В конце концов, разведешься, двадцатый век на дворе... Хотя мы с твоей мамой неплохо живем, правда?..

Веселая компания стиляг с Фредом во главе стремительным шагом двигалась по Бродвею, рассекая толпу одноцветных граждан. Разом встали, обернулись к витрине с манекенами, скопировали их нелепые позы и унылые лица — и двинулись дальше.

Фред первым вбежал в магазин, следом ввалились остальные, распугивая покупателей. Бетси напялила шляпку котелком с искусственными цветами, Польза жеманно завернулась в чернобурку. Фред провел пальцем, как по клавишам, по плечам одинаковых синих костюмов на километровой штанге, остановился у примерочной кабинки и вскинул руки, призывая ко вниманию. Остальные замерли полукругом.

— Дрын, тебе! — Фред сорвал оранжевый пиджак и бросил ему. — Не позорь мундир!

Тот зарыдал, уткнувшись в пиджак.

— Мэл! — Фред снял длинный галстук, накинул на шею ему и Полли и завязал узлом. — Благословляю, дети мои!.. Боб! — он стянул тугие «дудочки». — Есть повод похудеть!

Он бросил кому-то «трактора» и рубашку, взялся за трусы. Продавщицы завизжали, отворачиваясь. Фред поднял ладони: спокойно, граждане! — подтянул трусы и исчез за ширмой. Тотчас отдернул и важно вышел в синем костюме и шляпе.