Серпантин

Он поднял на неё взгляд. В глазах метались тени, прежде обитавшие где-то на дне души, а теперь разбежавшиеся из-за неожиданно охватившей его беспомощности.

И он кивнул.

Вика старалась не думать о том, в какую сумму ей обойдётся поездка в пригород. Впрочем, из чего было выбирать? Не могли же они в самом деле дожидаться электрички, а потом трястись в душном вагоне. Ничего, где-то сэкономят. Есть же вещи поважнее денег.

Пока ждали машину, Вика села плечом к плечу с Максом. Какой длинный день.

— Покурить бы, — протянул Макс, глядя на датчики дыма на потолке. — Как думаешь, работают?

— Давай не будем проверять? — устало откликнулась Вика, хотя идея ей отнюдь не претила. — Или хочешь полную коллекцию городских служб по твою душу?

— Это мои дивиденды за честно уплаченные налоги.

— Все в один день? Я, пожалуй, не готова к такому.

— Ты же первая и начала.

Вика повернула к нему голову и отчего-то улыбнулась. Поймала себя на мысли, что какую бы чушь ни нес человек, она всегда лучше необратимого молчания. Горло вдруг онемело, покуда из живота поднималась горячая волна слез облегчения. Говори, говори, Щербаков, шути, сколько влезет, обвиняй, не жалко, ничего не жалко, лишь бы только никогда не входить снова в эти дикие воды.

— Ты чего, Синицына? — Видимо, выражение лица у нее стало слишком уж выразительным. — Радуешься, что я коней не двинул и не бросил твои проекты на произвол судьбы?

— Идиот, — беззлобно проронила Вика.

— Да ладно, тебе ведь понравилось.

— Смотреть, как ты мучаешься?

— Быть спасительницей. Да если б я хоть на секунду поверил, что ты меня отпустишь, мы бы тут с тобой не болтали. Но ты же не такая, да?

Вика порывисто встала. Одновременно мурлыкнул телефон — подали такси. Макс сверлил ее взглядом, оставляя ноющие раны на сердце. И почему она решила, что он ничего не понял? Понял прекрасно.

— Ты мог умереть. И до сих пор можешь.

— Знаю. И что?

— Обычно людей это пугает.

— Ну значит, я не обычный. Или не человек.

— Вот уж точно.

Вика колебалась: желание отменить такси, отменить поездку, отменить Макса застило глаза. Она злилась, чего с ней давно не случалось. Но все же протянула ему руку, помогая подняться. Макс ответил не сразу, и Вика успела пожалеть, что снова поддалась самой себе.

Но и он снова поддался ей.

Заняв переднее сидение, Вика то и дело украдкой подглядывала в зеркало — Макс улёгся на бок, свесив ноги, и, кажется, уснул.

— Не блеванет? — хмуро спросил усатый и зеркально лысый таксист.

— Вряд ли, — успокоила его Вика, а сама написала матери сообщение, что вернётся не одна.

Когда машина начала вихлять по раскатанной колее меж двухэтажных загородных домов, Вика обернулась и потрясла Макса за руку. Он встрепенулся, будто от испуга, но потом расслабился, вспомнив, где и как оказался.

Машина встала как вкопанная покосившегося забора, за которым тихо тлели окна Викиного дома. Макс тут же выбрался на воздух и доковылял до ограды, за которую уцепился, как за крохотное деревце на горном склоне. Вика сунула водителю две тысячных купюры. «Шкода» взревела, будто нарочно обрызгав со спины до самых плеч, и Вика убедилась, что сегодняшний день точно проклят.

В сумерках деревянный двухэтажный дом довлел над покосившейся оградой: отец все собирался подновить старые клинья, но не хватало денег и сил. Янтарный фонарь над крыльцом ласково оглаживал волну плотно сбитых рыжеватых бревен. Пока шла к Максу, Вика разглядывала дом с открытой верандой как впервые. Всего здесь касалась рука отца: и сплетенной из ивового прута скамейки, и клумбы в распиленной надвое винной бочке, и крошечного пруда, в котором одно лето даже жил настоящий карп. Как теперь со всем этим справиться? Как не разрушить?

— Я все понял, — хрипло проговорил Макс, когда Вика остановилась перед ним. — Но если ты хотела избавиться от моего тела, не обязательно было вести меня в такую глушь.

— Я здесь живу, — возразила Вика невозмутимо и кивнула на забор. — Сам отлепишься или помочь?

Макс самостоятельно отделился от ограды и добрел до Вики, пошатываясь, как на палубе в бурю. Она едва устояла, когда он обхватил ее за плечи и навалился всем солидным весом.

— Что, Синицына, тяжела ноша матери Терезы? — съязвил он. — Будешь думать в следующий раз.

— Уже подумала, — продолжила упорствовать Вика. — А то, что ты — неблагодарная скотина, не мои проблемы.

— Ошибаешься. Я очень даже благодарная скотина.

Уже замаячила облупившаяся дверь, уже поднялась с крыльца навстречу долговязая тощая фигура. Федька изумленно уставился на сестру, рот у него беззвучно приоткрылся. Он ошалело поморгал, попятился и, размахивая руками, кинулся обратно в дом.

— Вот это теплый прием, — хмыкнул Макс, не подозревая, какой эффект на самом деле произвел.

— Ты когда-нибудь замолчишь? — вздохнула Вика. Осталось преодолеть три ступени крыльца, но они будто стали вдвое выше.

— Нет. Или брось меня, или терпи до конца.

Единственная комнатка, в которую Вика могла определить Макса, была до смешного тесной, даже кукольной, но кровать в нее худо-бедно уместилась, а тюль развевался от ветра из приоткрытого окна. Сгрузив Макса на вязаное покрывало, Вика обернулась и увидела в дверях Федю: он продолжал таращиться на гостя, дергая за цепочку висевший у входа бра.

— Сделай нам чай, пожалуйста, — попросила его Вика, не особенно рассчитывая на отклик.

Но к ее удивлению и облегчению, Федя молча удалился, что-то невнятно промычав. Макс, сидя на тахте, проводил мальчишку взглядом, выражавшим что-то среднее между жалостью и отвращением.

— Что это с ним?

— РАС, — бесцветно ответила Вика и на всякий случай перевела: — Расстройство аутистического спектра. Он неважно говорит, но отлично все понимает, так что будь добр, не язви в его сторону.

— Ты меня, Синицина, за чудовище держишь, — Макс вроде бы обиделся, но глаза его говорили об обратном. — И не зря, конечно.

— Мне все равно, кто ты, — Вика пожала плечами, — если не нарушаешь покой в моем доме.

— Но ведь это ты меня сюда притащила! — возмутился Макс. — А теперь диктуешь условия…

— Хорошо, что мы договорились. Я сейчас вернусь.

— Но мы не…

— Сейчас вернусь, — повторила Вика и вышла за дверь.

В коридоре чуть не выдернула ящик с корнем и начала перебирать выглаженные вещи отца, чувствуя себя, будто копошится в клубке змей. Вчера думала, что никогда до них не дотронется. Но судьба — девка злая.

— Кого притащила? — раздался низкий голос с хрипотцой за спиной. — Неужели хахаля?

Вика отобрала плотную белую футболку и спортивные штаны на завязках. Обернулась к матери и взглянула в ее глубоко запавшие глаза, очерченные коричневыми кругами. Обрюзгшая, с сальными, забранными в косу почти уже седыми волосами — старуха, а ведь и полвека не разменяла. Раньше запросто полное ведро из колодца тягала, пока отец стоял на службе, а теперь как будто распухла, обмякла, словно дождь, как картонную, размочил ее.

— Коллегу, — вежливо ответила Вика, с вызовом выпятив грудь, словно подставляя ее под удары. — Ему нужна помощь.

— А то у нас калек мало, — мать преградила коридор, уперев руки в бока. — Откуда деньги на такси взяла? Видела я, как вы из машины вывалились.

— Мам, давай потом. Человек чуть инфаркт не заработал. А мне одних похорон хватило.

Мать задохнулась от возмущения, потом глаза ее заволокло слезами, и голос задребезжал, будто какая-то деталь от него оторвалась и бряцала на каждом выдохе:

— Не жалеешь мать, бессовестная. Земля еще не осела, а ты глумишься…

— Я не глумлюсь, — перебила Вика. — Он останется у нас и ему нужно в чем-то спать. Думаю, отец бы меня не осудил, а вот тебя — вполне.

— Он хоть рукастый? — с надеждой спросила мать и икнула.

— Не вздумай его к чему-нибудь припрячь, — предупредила Вика. — Мы сами со всем справимся.

Она, конечно, врала. Врала самой себе, защищая душу, как хлипким зонтиком от идущего на неё урагана. Отец и впрямь редко добавлял в общий кошелёк, но детей любил, читал им на ночь, обнимал и жалел, на что Вике никогда не хватало сил. Но что важнее — он единственный мог урезонить взбесившегося Федю, не дав ему разнести дом по щепкам и вмазать сёстрам с размаху. С похорон Федька вёл себя тихо, но Вика с тайным ужасом ждала, когда страх и непонимание переполнят его и вырвутся наружу.