Страница 4 из 7
– Сейчас-сейчас, дорогая, – повторял Рейнхарт. Ножи трепыхались у него на поясе, как прихваченные за лапки птицы, Рейнхарт прижал ножи руками и побежал изо всех сил. Надо спешить – на закате закрываются ворота крепости! Он вступил на мост, перекинутый через ров, заросший колючим кустарником.
Пока Рейнхарт ходил по свету, наступила осень. Шиповник облетел, и ров был доверху заполнен перепутанными, переплетёнными друг с другом колючими ветками с торчащими среди шипов продолговатыми красными бусинами.
Рейнхарт успел пройти по мосту, пока не подняли. За его спиной зазвенели цепи, упавшая решётка вонзилась в землю. Рейнхарт поднял глаза и увидел, как, отразив последний луч упавшего в море солнца, вспыхнули и разошлись створки окна верхнего этажа круглой башни, и туда упала его птица. Створки блеснули ещё раз и захлопнулись. Так вот куда так нетерпеливо вела его подруга-птица – это её родной замок!
Глава девятая. Знакомство с родителями
Рейнхарт вошёл в замок, который был совсем не похож на его родовой. Замок Рейнхарта – четырёхугольный, с высокими, в бойницах, стенами, с башнями, ориентированными по сторонам света. Ать-два, такой замок. Серый, каменный, мрачный, холодный, будто покрытый изморосью. А этот – прозрачный, лёгкий и воздушный, будто арочные мосты встали друг на друга и поднялись по спирали вверх, как морская раковина, поставленная на своё устье. Высокие стрельчатые окна глядели разноцветными глазами витражей. Каменная ограда замка шла по кругу. Плато, на котором стоял замок, круто обрывалось к морю, куда упало закатное солнце в ту секунду, когда Рейнхарт вступил на землю замка, а птица влетела в окно.
Рейнхарта приняли с искренней радостью и отвели по бесконечным спиральным анфиладам на самый верх и поместили в комнату рядом с покоями хозяев. Как только он снял верхнюю одежду, в дверь постучал слуга.
– Господина ждут в зале. Вечерняя торжественная трапеза с королевской четой и их дочерью.
– Спасибо, сейчас буду.
Рейнхарт налил благоухающую шиповником воду из кувшина в фарфоровый таз и с наслаждением умылся. Посмотрел в зеркало, подарок матушки, и на лице своём увидел ярко горящую надежду.
Слуга ждал, когда Рейнхарт закончит туалет. Тот расчесал свои тёмные волнистые, длиною до плеч, волосы, поправил ворот простой льняной рубашки, убрал за пазуху зеркало и проверил, на месте ли ножи. Всё! Готов. «Прямо жених!» – улыбнулся Рейнхарт своему отражению.
Слуга кивнул: мол, краше не бывает! Проводил наверх в пиршественный зал.
Зал принял Рейнхарта открытыми окнами, за ними над морем ещё не потемнело закатное небо. За круглым столом его уже ждал седовласый, с благородным лицом король в зелёной мантии, напротив сидела его супруга в чёрном одеянии, с белым, как бумага, лицом. А на фоне розовеющего на закате окна, на кресле, повёрнутом спинкой к столу, он увидел свою подругу-ворону. Она наклонила головку и слегка развела крылья в приветственном жесте. «Что ж, чего-то в этом роде я и ожидал», – обрадовался Рейнхарт. Он подошёл к ней и галантно предложил руку. Ворона, не мешкая, перепрыгнула. «Какая она лёгкая», – подумал Рейнхарт. Вот теперь, когда она доверяет ему, Рейнхарт может хорошенько её рассмотреть!
– Я отец этой очаровательной птички, – сказал король-отец, – её зовут Аврора. «Подходит имечко», – подумал Рейнхарт.
– Моё нижайшее почтение королевским особам, одарившим меня своим вниманием, – с достоинством поклонился Рейнхарт.
Аврора одобрительно кивнула.
– Впервые за пятнадцать лет мы слышим в этом зале голос постороннего человека, – сказал король, – и не услышали бы, если бы дочь не настояла.
Ворона наклонилась и два раза легонько стукнула клювом по кисти Рейнхарта, он улыбнулся, она встрепенулась и поправила пёрышки на крыльях. Девушка, понятное дело!
Королева-мать будто вынырнула из своих невесёлых мыслей и рассеянно улыбнулась.
Рейнхарт всё стоял с вороной на руке.
– Садитесь, юноша, мы рады приветствовать друга нашей дочери.
Ворона встрепенулась. Рейнхарту до смерти захотелось поднести зеркало к голове птицы и посмотреть на отражение, чтобы увидеть её – настоящую.
– Занимайте любое место, дорогой, – сказала королева. – У нас всё по-простому. Тесная семейная компания, мы не любим чужих.
«Конечно, – подумал Рейнхарт, – такое несчастье с дочерью, понятно, что гостей принимать неловко. Все будут пялиться на королевну, клюющую насекомых с золотой тарелки на торжественном приёме».
Рейнхарт налил воды в кубок Авроры и чуть наклонил его, чтобы ей было удобней. Она поблагодарила, наклонив блеснувшую в ореоле свечи головку.
Король улыбался, глядя на молодых, и подливал себе вина. Королева, Аврора и Рейнхарт пили воду. Он только сейчас почувствовал, как голоден. Рейнхарт начал трапезу с фруктов. Ворона устроилась у него на плече, то и дело заглядывая ему в лицо. «Она ведь всегда видела меня сверху, с большой высоты, впервые она видит меня так близко», – понял Рейнхарт. Головка птицы то замирала, когда она смотрела на него одним глазом, то резко поворачивалась, чтобы рассмотреть его другим глазом. Она прижала голову к щеке Рейнхарта, как делают все девушки на свете, и он рискнул – достал зеркало. И ахнул, увидев в отражении два молодых лица – своё и темноволосой красавицы. Как мужчина и как художник Рейнхарт был сражён раз и навсегда.
Король быстро пьянел, он глядел на безмолвный разговор Рейнхарта со своей дочерью и плакал. Слёзы капали на платье короля и расплывались тёмными пятнами.
– Жаль, если я не дождусь внуков, – всхлипнул он.
Ворона вскинула голову.
– Не сердись, дочка!
На другой стороне стола заволновалась королева:
– Дорогой, не всё потеряно! Видишь, к нам пришёл друг нашей дочери!
– Друг! – воскликнул король. – Друг?! Нам нужен не друг, а муж! Отец детей нашей дочери! А кто захочет взять её замуж?
– Я захочу, – покраснел Рейнхарт.
Ворона тихонько прикусила клювом мочку уха Рейнхарта, мол, правду говоришь?
– Да, да, я готов взять Аврору в жёны. Мне она нравится.
Ворона обиженно клюнула его в щёку.
– Этого мало, – сказала королева.
– Этого вполне достаточно, – сказал король. – Только надо снять с неё чары!
– Клянусь, я сделаю всё, что в моих силах!
Ворона повернула головку и заглянула ему в глаза, будто пыталась понять, насколько он искренен.
– Но прежде я расскажу тебе, как с нами случилась эта беда, – привстала с места королева и протянула руку к вороне. Та покинула плечо Рейнхарта и перелетела на руку матери.
– Не стоит, – сказал король.
– Пусть знает, – молвила королева.
– Ты не виновата, дорогая!
– Доченька, прости! – глухим голосом сказала королева.
Глава десятая. Рассказ родителей Авроры
– Аврора была совсем крошкой, её ещё на руках носили, – королева говорила, глаза её блестели, и слёзы капали, будто нитку жемчуга перерезали ножом.
– Восемь месяцев почти непрерывного детского плача сведут с ума кого угодно! Я прилегла рядом с хныкающей во сне дочерью.
Я молилась. Боже, боже мой милостивый, сделай так, чтобы она перестала плакать! Она плачет, когда лежит у груди кормилицы, может, у неё молоко горькое? Мы давали кормилице вдоволь мёда, сахарных яблок, сладкого винограда без косточек, истекающих соком груш и персиков, покупали у иноземных купцов плоды заморских пальм – гроздья мелких сочных ягод и другие – с сердоликовой косточкой коричневые медовые финики. Давали самое жирное нежное коровье и козье молоко. Кормилица побелела, раздобрела, сама стала как сдобный пирог, а моя бедная дочь только прикоснётся к груди – опять заливается плачем. Боже, боже, сделай так, чтобы она наконец замолчала! Я так давно не спала.
И однажды, когда в открытое окно лился осенний воздух, душистый, свежий, пить можно – такой вкусный, я уснула, и мне приснился ребёнок, я и сейчас помню этот сон: это Аврора, я её узнала, хотя пухлый сытый ребёнок не плакал, а улыбался, («не похоже на мою малютку», – подумала я) во сне я точно знала, что это моя любимая дочь. Сон окутал меня сладкой негой, я и пошевелиться не могла, сон был как лекарство, как счастье, которое снизошло на меня. Вот бы это длилось всю мою жизнь – и тут сон изменил направление, повернул, как река, вспять. Ребёнок на моих руках, моя дочь, довольная и счастливая, пухленькая, открыла ротик и начала плакать. Не-е-ет! Это уже невозможно терпеть! Из уродливо распяленного рта дочери неслись пронзительные звуки, лицо скривилось, а глаза оставались закрытыми.