Страница 44 из 49
Конвент, в котором доминировали жирондисты, шел навстречу требованиям санкюлотов. Принимались соответствующие декреты, но осуществлять на практике их положения власти не спешили.
Жирондисты не имели силы, чтобы подавить народное движение (этот противник оставался во многом основой их собственной власти), не смогли они и подчинить народное движение своему влиянию.
Что послужило причиной политической слабости жирондистов? Их большая, чем у якобинцев привязанность к имущественным интересам буржуазии? Меньшая гибкость политического мышления? Слишком устойчивая приверженность принципам либерализма? В чем-то Робеспьер оказался более глубоким и умелым политиком, чем лидеры Жиронды? Поражение не всегда признак слабости. Жирондисты сошли с политической арены еще и потому, что попытались воспротивиться объективному ходу вещей, который устремлял страну к диктатуре.
* * *
Как совместить всепожирающее честолюбие и стремление к общественному благу? Макиавелли писал: «Люди всегда дурны, пока их не принудит к добру необходимость»{216}. Неужели он прав? И один из величайших революционеров Неподкупный Максимилиан Робеспьер подтверждает своей жизнью мысль Макиавелли. Осторожный политик, противник войн, народолюбец превратился в тирана, уничтожающего в борьбе за власть даже тех людей, политическое бытие которых служило гарантией существования политической тирании и самого тирана. Достигнув апогея могущества, Робеспьер ослеп. Он стал уничтожать противников, не представлявших реальной угрозы для его власти. Он, являвший собой на протяжении всех лет революции воплощение бесстрастного разума, превратился в жертву подсознательных импульсов. Декрет от 10 июня 1794 г., ради принятия которого Робеспьер использовал всю силу своего авторитета, с точки зрения государственной необходимости абсурден. Он за пределами добра и зла. Уже гильотинированы Эбер, Шометт, Дантон, Демулен, уже армии Республики одерживают победы на всех фронтах, уже подчинено контролю Комитета общественного спасения движение санкюлотов. И тут принимается декрет о реорганизации Революционного трибунала, определяется, что он учрежден для того, чтобы наказывать врагов народа. А врагом народа, согласно декрету демократа Робеспьера, может быть признан любой без исключения гражданин Республики — ибо: «Врагами народа объявляются те, кто силой или хитростью стремятся уничтожить общественную свободу… Врагами народа объявляются все, кто пытается помешать снабжению Парижа продовольствием или же вызвать голод в Республике… Врагами народа объявляются лица, виновные в том, что ввели в заблуждение народ и народных представителей с целью склонить их к поступкам, идущим вразрез с интересами свободы. Врагами народа объявляются лица, пытавшиеся вызвать упадок духа, для того чтобы способствовать замыслам тиранов, составивших союз против Республики. Врагами народа объявляются лица, распространявшие ложные слухи с целью посеять в народе раздор и смуту. Врагами народа объявляются лица, старавшиеся ввести в заблуждение общественное мнение и препятствовать народному просвещению, а равно и те, кто старался развратить общественные нравы и общественную совесть, ослабить энергию и чистоту или остановить развитие революционных и республиканских принципов, будь то путем контрреволюционных и злостных сочинений или же путем всяких других махинаций…»{217}. Наказанием за все преступления, подлежавшие ведению Революционного трибунала, являлась смертная казнь.
Робеспьер добился принятия чудовищного декрета и почти перестал вмешиваться в дела управления: он не появлялся ни в Конвенте, ни на заседаниях Комитета общественного спасения. Тем временем усиливались противоречия как внутри Комитета общественного спасения, так и между ним и Комитетом общей безопасности. Почти двадцатидневное отсутствие в политической жизни Робеспьер прервал в связи с попыткой примирения двух правительственных комитетов. И именно этому примирению воспрепятствовал. 8 термидора Робеспьер обрушился в Конвенте на ярых террористов. Но, отказавшись назвать имена обвиненных им депутатов, он испугал всех, кто мог себя в чем-то упрекнуть. Ночью был составлен заговор.
Переворот 9 термидора явился своего рода коллективным политическим самоубийством. Слабые победили сильных. Болото превзошло Гору.
Добродетель Робеспьера оказалась сильнее его честолюбия. Он отказался от борьбы за власть, когда власть в его руках уже не могла служить добродетели. «Государственная власть, которая знает, что она есть, должна иметь мужество в каждом необходимом случае, где компрометируется существование целого, действовать совершенно тиранически», — писал Гегель, анализируя природу якобинской диктатуры{218}. Робеспьер действовал тиранически, отстаивая целое, и он его отстоял, но летом 1794 г. целое распалось. Террористы-взяточники Фрерон, Тальен, Баррас{219}, бастовавшие рабочие, торговцы, неизменно нарушавшие максимум, — это было целое? Власть ради власти привлекает людей низменных, к их числу Робеспьер не относился.
Вместо заключения
Народ во Франции XVII в. — раздробленная, разрозненная масса: разноликое крестьянство и немногочисленные бедные горожане — подмастерья, слуги, поденщики, бродяги, нищие, контрабандисты. С формально-юридической точки зрения все эти бедняки входили в третье сословие и составляли единое целое с «неблагородными» собственниками: торговцами, буржуа, богатыми ремесленниками, банкирами, низшими служащими государственного аппарата. В действительности единство было совершенно эфемерным. В первый год Фронды в Париже, Бордо и некоторых других городах сложилась пестрая коалиция, в которую вошли магистраты, состоятельные элементы третьего сословия и беднота, но то не был союз третьего сословия. Народ в годы Фронды бунтовал, оставаясь вне политики. Фрондеры, мятежные принцы, мазаринисты использовали массу как орудие своих целей, они не видели в народе ни граждан, ни личностей.
Людовик XIV своими победами и поражениями способствовал национальному сплочению французов. Он приучал дворян быть простыми подданными и тем самым сближал их с третьим сословием, вводя политическое бесправие как норму государственной жизни. Но нивелирование политическое не влекло и не могло повлечь за собой нивелирование социальное.
С эпохи Людовика XIV французское государство начало отрываться от дворянства и состоятельной прослойки третьего сословия, но оно не обретало опоры и в народе. Шават, Жамере-Дюваль, Мандрен, несмотря на всю их оригинальность как личностей (особенно двух последних), типичны в своем внегосударственном существовании.
Абсолютистское государство в XVIII в. было сильно традициями, а не идеями, обращенными в будущее. Тюрго попытался вдохнуть новую жизнь в старую бюрократическую машину, но не сумел преодолеть консервативную инерцию отторжения… Абсолютистское государство оказалось неспособным руководить развитием общества, становление гражданского общества превратилось в процесс сугубо автономный и во многом враждебный государственным структурам. Чем далее откладывалось реформирование государства, тем более радикализировалось общество. Идеи богатых и образованных о свободе и равенстве проникали и в народную толщу.
Революция сняла конфликт государства и гражданского общества, привела к стремительной децентрализации власти. Правда, либеральные рациональные схемы — разделения властей (гармонии законодательной, исполнительной и судебной власти), равновесия между столицей и периферией — не были рассчитаны на алогичные условия гигантского кризиса. Либеральные структуры уже в 1792 г. были потеснены структурами демократическими. Жирондистская попытка осуществить синтез и создать либеральную демократию провалилась. Народ создал свои политические организации, свои ячейки власти. Санкюлоты отрицали либерализм во всех его обличьях. На смену либеральной представительной демократии пришла революционная демократия. По сути своей Конвент после восстания 31 мая — 2 июня 1793 г. уже не был полноценным и полноправным представительным институтом. Принципы прямой демократии потеснили принципы демократии представительной. Народ в лице движения санкюлотов привел к власти политическую группировку, в наибольшей степени отличавшуюся вниманием к его нуждам, якобинцы-робеспьеристы были последовательными демократами, но волей обстоятельств именно они создали диктатуру. Ради утверждения демократии в будущем они начали искоренять демократию в настоящем. Несовместимость революционной демократии и революционной диктатуры породила духовный кризис как Робеспьера, так и якобинской республики. В 1794 г. революционное меньшинство — якобинцы и санкюлоты — потеряло способность руководить страной и государством. Величайший эксперимент XVIII в. слияния государства и народа завершился..