Страница 17 из 48
Да, вроде бы это кричали люди. Интонации и ярко выраженные чувства в криках, вместе с отсутствием всякой магии прямо указывали на это. И всё же… Я отлично знала какой коварной бывает нечисть и по-настоящему тёмная магия. В отношении чёрного колдовства содержание фразы «худшее из зол то, что добром прикидывается…» наиболее точно соответствует действительности.
Мы подъехали ближе. Ночная тьма шарахнулась прочь от факелов в наших со Святославом руках. Я придирчиво, с подозрением осмотрела завал. Довольно высокий проход в пещеру, чуть ли не в три человеческих роста, был обильно завален крупными камнями и пластами земли, а сверху лежал чуть согнувшийся пополам толстенный дуб.
— Ну и как их так угораздило? — с сомнением спросил Святослав.
Я приложила палец к губам и вытряхнула содержимое из небольшого гранённого флакона. Бесцветные гранулы на воздухе тут же испарились и осели густым нежно-персиковым облаком, окрашивая в свои цвета снег, камни, деревья и прочие части лесного окружения.
Из-под завала, в ответ на вопрос Ставра, громче прежнего зазвучали новые людские крики.
— Помогите нам! Добрые люди!!! — послышался зычный мужской голос.
— Пожалуйста! Именем Сварога-Кузнеца! Просим вас: вызволите нас отсюда! С нами тут дети и больной старец-волхв!
— Старец-волхв? — удивлённо переспросил Ставр и снова посмотрел на меня.
А я всё ещё придирчиво всматривалась в оседающую персиковую пыль. Ничего. Никакого намёка на магию — хоть обычную, хоть тёмную.
Надо отметить, что чёрной или тёмной магией считалась та, что наносила непозволительный и слишком большой вред человеку. Ну, то есть, если очень нужно для особого ритуала, не считалось большим злом угробить пару коров или тягловую лошадь у живущих неподалёку крестьян. Даже, если у твоего заклятия побочным эффектом выступает простуда аль массовая диарея, что накроет ближайшее поселение — такое всё зло вполне допустимое. А вот, если кому-то из ворожей взбредёт в голову на детишек повесить нити сосущие года жизни или побочным эффектом идёт какой жуткий мор, пожары, наводнения — то это клеймо мраковедьмы и потенциальная охота богатырей-клятвенников за головой такой ведуньи. А для таких богатырей мраковедьм или мраковолхвов резать — дело святое, приятное и богоугодное. Клятвенники за такое ещё больше божественной благодати получают, сильнее становятся и живут дольше. А чем мощнее будет колдун, ступивший на тёмную сторону и богатырём убиенный — тем больше для воина и награда от Сварога и детей его.
— Всё в порядке, — сообщила я Святославу. — Будь добр, сообщи Коцелу, чтобы сюда людей прислал. — Надо как-то разобрать этот завал.
— А поколдовать лень? — хмыкнув, спросил Святослав.
— Я и так поколдую, — пожала я плечами. — Без магии этот завал не разобрать. Но ежели я сейчас здесь все силы потрачу — как потом от упырей и другой мрази отбиваться?
Святослав, чуть поразмыслив, кивнул, признавая логичность моих рассуждений.
* * *
С завалом справились довольно быстро. Несколько молодцов Коцела конечно подзапыхались и вспотели, но я дала им испить восстановительного зелья, с приятным яблочно-грушевым вкусом, а потом парни быстро вернули себе бодрость и силы. Из всего завала, конечно же, мы разобрали только часть. Равно столько, чтобы люди внутри пещеры могли хотя бы по одному выбраться наруж. Их там оказалось не мало, на четыре человека больше дюжины. Судя по одежде — деревенские жители, и довольно зажиточные. С ними и правда было восемь детей, которые выглядели ослабевшими и перепуганными.
Пришлось всем пленникам завала дать всё то же восстанавливающее зелье, которое, конечно же, очень быстро закончилось. Причём больше всех выпил тот самый старик-волхв, облачённый в красно-серую мантию, с широким кожаным поясом, бесчисленными количеством маленьких сумочек на замочках-петельках. Старикан ходил с набитой книгами сумой за спиной и с белым ольховым посохом, украшенным вырезанными на дереве птицами, листьями, бе́лками, оленями и огромным количеством магических угловато-квадратных узоров. Судя по количеству колец узоров на стволе посоха и богатой резьбе, колдун был весьма сильный. Правда, какой-то замученный и несчастный, с бледным лицом и запавшими глазами. Я собралась оказать ему дополнительную помощь, но тут заговорил крепкий статный мужчина в овечьем кафтане с пышным воротником и с не менее пышными тёмными усами под крупным носом.
Говорил он быстро и встревоженно.
— Вы в «Бабье лукошко» собрались⁈ — воскликнул он, когда услышал ответ от Кочебора. — Да вы что! Десятник, нельзя вам туда! Мы ж это… Как раз оттудава сюда и пришли! Вы знаете чего там твориться начало⁈ Страх и ужас!
Остальные люди из пещеры согласно закивали головами.
— Так, ты не суетись, — одёрнул мужика Коцел. — Говори толком и по делу.
Усатый закивал и начал рассказывать уже немного спокойнее:
— Две седмицы назад, во время предыдущей Долгой ночи, которая три и четыре ночи тянулась, на деревню упыри напали, — начал рассказывать усач, который назвался Миляяем. — Так вот энти кровососы кривозубые треть населения порвали! Такое устроили!.. Бошки людям отрывали, горло разрывали и кишки наружу выпускали! Никого не щадили — ни старого, ни малого. Нескольких молодиц и вовсе толпами пили, а после животы им разодрали. У нас пол деревни кровью было залито!..
— А что ж вы через молчуна вашего не сообщили⁈ — ужаснувшись, спросил кто-то из дружинников.
Миляй презрительно фыркнул, скривился и продолжил:
— А ты дальше слушай! Упыри, напившись крови и нажравшись людской плоти, ушли прочь, но аккурат через двенадцать часов снова явились, и не одни. С ними ещё один упырь был. Здоровенный, патлатый, в шубе на голое тело и весь чёрными знаками да рунами покрыт. У него рожа такая демоническая, оскал звериный и клыки наружу. Токмо, в отличии от остальных упырей — волосатых и горбатых — это ходил и говорил, как человек.
Коцебол задумчиво почесал бороду и посмотрел на меня. А я же подошла ближе, села напротив Миляя и представилась:
— Меня Звениславой звать. Я ворожея, живу в Орлеце.
— Я об тебе слыхивал, — кивнул Миляй, глядя на меня с некоторой настороженностью.
Остальной люд, спасённый из пещеры, поглядывал на меня с большей опаской. Я их не осуждала, к ворожеям отношение всегда было и будет неоднозначное.
— Ты сказал, что один из упырей мог говорить и ходить, как живой человек.
— Он там такой не один был, с ним ещё такие же пришли, — начал отвечать Миляй. — Но энтот волосатый разрисованный ублюдок у них вроде как за главаря.
— Понятно, — кивнула я. — Ты не видел, у этого главаря рисунки на теле багровым светом светились? Было такое?
— Было… — медленно протянул Миляй.
Я кивнула и помрачнела. Ситуация, похоже, резко осложнилась.
— А цепи у него в руках ты видел?
— А про цепи то ты откуда ведаешь⁈ — ужаснулся Миляй.
— Твою же мать, — не сдержалась я.
— Что не так, Звенислава? — спросил Коцел.
Я поднялась и спросила Миляя уже стоя над ним.
— А свита его, другие упыри, на людей, похожие. Ты не помнишь точно, их сколько было? Случаем на чёртова дюжина?
Вот тут Миляй нервно сглотнул, поперхнулся, и вместо усача ответила его супруга, полноватая веснушчатая женщина, с вьющимися кудрями, что выбивались из-под платка.
— Всё верно, милостивая сударыня.
— Можно просто «Звенислава» или ворожея, — покачала я головой. — Так что там с дюжиной?
— Тринадцать их и было! Справа шестеро и слева семеро — мужчины и женщины! — со вздохом призналась жена Миляя. — Стояли по обе руки от убивца этого проклятого богами. Такие же высокие, худые и бледные, очень на людей похожие. Токмо они были не в шубах, аки их главарь этот кровожадный, а в балахонах каких-то с капюшонами, в рясах и мантиях, на подобии тех, что волхвы-последователи носят.
— Звенислава, — обратился ко мне Кочебор. — Кто энто такой? На упыря по описанию как-то несильно похож.
— Ератник это, он же клохтун, — ответила я, отряхиваясь от снега. — И при том сильный, раз у него свита из тринадцати пособников.