Сны над Танаисом

Скил сощурился, вглядываясь в сторону пристани: далекие предметы таяли в белесой, предвечерней дымке.

- Где?.. И быки не больше мух. - Скил завистливо усмехнулся. - Моему шакальему глазу далеко до твоего, ястребиного.

Эвмар коротко оглянулся в сторону Города.

"Новая голова отросла у Гидры", - подумал он, ощутив на себе еще один далекий, злобный взгляд.

Он тронул коня.

Тихая степь с густым полынным духом потянулась навстречу, и чем ниже опускались сумерки, тем сильнее он становился, будто не от земли, а с темнеющих высот сходил этот скорбный аромат.

Покой, самое редкое в жизни Эвмара, простерся вдруг в его душе, но, подобно тому, замерцавшему вдалеке тревожному огоньку, на свет которого он теперь держал путь, в глубине покоя мерцало тревожное чувство: разве может быть тепло душе эллина в варварской степи, разве может быть эллину покойно в ней, как дома?..

"О великий Аполлон, - тяжело вздохнул Эвмар. - Кто превратил Город в лесху перед входом в Аид?.. И он живет, и ему живется совсем неплохо... Кто осудит его душу?"

Огонек приближался, обозначив собой вершину пологого холма. И рядом с огнем Эвмар различил вскоре очертания вонзенного в землю огромного меча.

Словно холодный ветер, дохнул с холма навстречу страх: там, на вершине у огня, против сарматского меча, на треть воткнутого в землю, недвижно стояла Азелек. В длинных одеждах из светлых, железного оттенка кож, с руками, поднятыми ко лбу, и разведенными в стороны локтями, она сама напоминала своей фигурой сарматский меч. Ее волосы, крашенные алой охрой, казались у огня другим, кровавым пламенем.

Вкруг алтаря, на воловьих шкурах, опустившись ниц, застыли воины в катафрактах.

"Она заклинает демонов войны... Моя дочь поднимет оружие. - Эвмар с трудом унял прилив озноба. - Зачем суждено ей родиться не в Афинах?"

В стадии от кибиток, ожерельем окаймлявших алтарный холм, арабский конь из из стойл Гитреза, зафыркав, уперся на месте, словно почуял впереди хищников. Как ни бил его по бокам Эвмар, он лишь перебирал ногами и судорожно мотал головой.

От сарматского стана показался всадник и тихой рысью устремился навстречу.

- Багарат велел встретить тебя, - сказал он, подъехав. - Возьмешь ли меч, когда поднимется солнце?

- Нет, - ответил Эвмар. - Моя забота - соединить войска.

- Тогда останься здесь. Войдешь в круг, когда позволит багарат.

Всадник повернул коня и возвратился к кибиткам.

Стояла холодная ночь без звезд и цикад, подобная Хаосу... И в Хаосе, в пасмурной степной ночи отмерялось начало всех времен только одним светом - варварским огнем, и одним чистым, высоким звуком - голосом Азелек, донесшимся вдруг, словно из дальних, необъятных высот:

- О, Атар, Атар, твои воины - твои мечи. О, Атар, подними Великий Меч!

Внутренним взором Эвмар увидел, как плавным движением рук Азелек обняла пламя и огненные язычки ласково заструились меж ее пальцев.

- О Атар, Тысячерукий, мечи в ножнах - перед тобой. Каждый воин - ножны, каждая душа - меч. Битва твоя близка, о, Атар!

Сложив руки горстями, Азелек словно набрала в них огня и плеснула вокруг - на четыре стороны света.

С холма донесся новый звук - глухой железный шелест катафракт: воины Фарзеса поднимались в рост. От алтарного огня, от рук Азелек, с вершины к подножию началось тяжелое, неумолимое движение - раздался латный гул, чуть позже - конский топот, наконец - скрип колес... Утром шестнадцатого дня горпиэя клин сарматской конницы приблизился к Городу и, обогнув его с северной стороны, вышел на береговые склоны Танаиса в двадцати стадиях от городских стен, туда, где Кассий Равенна с самого рассвета выстроил Малый Меотийский легион, сотню армянских стрелков, отряды пельтастов и легкую танаисскую конницу.

Никогда еще Эвмар не видел Равенну столь спокойным и сосредоточенным. Даже левая щека его словно подтянулась, а глаз был сух и едва не насмешливо прищурен.

"Прирожденный солдат, - усмехнулся Эвмар. - Здесь его место. В кресле городского правителя он - как медуза на камнях".

Равенна учтиво приветствовал Фарзеса и усадил его рядом, на место, по почету не отличавшееся от собственного. Видно, оно было заранее приготовлено для багарата.

"Так нам простоять пять или шесть лет, - с радостью подумал Эвмар. - И ни один чужой варвар не коснется стены".

У самых ног проносились ласточки, вычерчивая по траве неведомые призрачные письмена.

"Можно прочесть судьбу", - подумал Эвмар и поднял взгляд: вдали с небес туманными лоскутьями свисала пелена дождя, он шел стороной, но и здесь влага опускалась на землю мелкой моросью.

- Латной коннице будет тяжело, - покачал головой Равенна.

Появились двое разведчиков Фарзеса. Враг двигался навстречу двумя потоками, одним - по низу, по заливным лугам у Реки, вторым - по верху, по степи, спускавшейся к лугам извилистыми склонами. Шириною в две реки, как сказали разведчики, приближалась варварская волна.

- Как идут? - помрачнев, спросил Фарзес.

- Вороньим крылом, - был ответ.

Лицо багарата чуть вытянулось, на лбу собрались морщины. В эти мгновения тяжелого раздумья он стал разительно похож на отца.

- Придется всех перестраивать, - сказал он. - Иначе сомнут.

Эвмар перевел его слова Равенне.

- Твоему другу приходилось воевать с боранами, так ведь? - спросил пресбевт.

- Да, - кивнул Эвмар.

- Тогда пусть берется за дело.

- Склон, - коротко указал рукой Фарзес.

Его коноводы погнали вперед по склону неоседланный табун. После трех прогонов, когда кони начали скользить и сваливаться вниз, склон на протяжении двух или трех стадиев превратился в сплошное глинистое месиво, где и пеший едва ли бы сумел удержаться на ногах.

- Тяжелую пехоту оставить здесь, внизу, - Фарзес указал на римские когорты... - Пусть укрепляются. У вас мало повозок. Я так и думал, что ваши торговцы поскупятся. Я привез еще столько же, сколько у вас уже есть. Чем больше будет огня и дыма, тем лучше. Лучники пусть поддержат пехоту у края склона. Вся тяжелая конница, моя и ваша, отойдет за холмы наверху. Мы должны выйти на косой удар из-за холма - так, чтобы нас увидели только вблизи, когда большому конному строю уже не повернуться. Мы должны сбросить их вниз и перебить, как овец, копьями и стрелами. Легкая конница пусть пойдет издалека в обход их правого крыла... Я слышал, римская конница славится искусством перестраиваться на ходу.

Пресбевт, улыбнувшись, кивнул.

- Пусть прикроют меня прямой цепью, - продолжил багарат. - Потом, перед ударом, им нужно будет разойтись в два клина по бокам от меня и выпустить мой клин вперед. Удар широким трезубцем - лучший удар по "вороньему крылу".

- Да помогут тебе твои боги, - поднял руку пресбевт.

- И тебе, правитель, - силы и удачи, - ответил багарат.

Втроем с Эвмаром и Лицинием Варром, командующим римской алой, они сели на коней и повели конницу наверх, за холмы. Сам Равенна с несколькими офицерами и вестовыми поднялся на возвышенность у самого склона, место, наиболее удобное для наблюдения.

Римские турмы вытянулись в одну линию, позади них, в двух десятках шагов, замер клин сарматских катафрактариев.

- Боги смотрят и удивляются, - усмехнулся Фарзес. - Быки и волки в одной упряжке.

- Волки? - недобро прищурившись, переспросил Эвмара Лициний Варр. - Кто же здесь волки?

- Волки - те, которые будут рвать клыками, - сказал Эвмар, ответив римлянину коротким и резким взглядом. - Быки бьют рогами и весом. Думай сам.

- Пожалуй, ты прав, - скривил губы римлянин. - Воняет от твоих дружков, как из хлева.

- Трупы римлян воняют не слаще варварских трупов. Делай дело, всадник.

Фарзес, заметив, что спор на чужом языке принимает опасный оборот, поднял руку:

- Слышишь?

Эвмар и Лициний Варр приподнялись на стременах. Еще несколько мгновений ничто не нарушало тишину, но вот издали потянулся едва различимый гул. Он постепенно нарастал и как бы стелился по земле. Воины напряглись, зашелестели катафракты, кони стали фыркать и встряхивать головами.