Страница 26 из 50
Старый жрец краем взора заметил Посланника на пороге, но не повернулся к нему лицом. Край взора не расчленяет предмет на обманчивые пестрые детали, выхватывая из его бытия главное: форму и направление движения - в этих признаках таится источник движения. Встречай гостя краем взора - узнаешь, кто он и каким духом послан. Старый жрец никогда не изменял этому правилу, постигнутому еще в пору отроческого учения, - дожидаясь Посланника, он стоял неподвижно...
Он заметил, как в проем двери поднялась известково-белая фигура, как, вступив в дом, она словно обуглилась: запыленные одежды Посланника разом впитали в себя сумрак, отчего силуэт показался вдруг темнее стен, показался тенью, вызванной из глубин ночи невольным заклинанием. И в этот самый миг Посланник замер на месте.
"Это плохой знак, что он так вошел, - подумал жрец, ощутив тяжесть в груди. - Плохой знак... плохой..."
С трудом остановив старческое коловращение мысли на одном месте, жрец медленно повернулся навстречу гостю.
Тот склонил голову:
- Чистые Помыслы приветствуют тебя, отец.
- Фиас и Великий Город приветствуют тебя, Посланник Чистых Помыслов.
Перс поднял голову. Лицо его было широким и почти до самых глаз заросшим коротко стриженной курчавой щетиной. Глаза перса были мелки, но ровный их, стойкий взгляд выдавал человека, живущего решительным замыслом, хищного и спокойного.
"Старик знает, как бальзамироваться живьем, - с беззлобной усмешкой подумал Посланник. - Духу смерти он уже сводный брат".
"Мне испортили ученика, - вспомнив юность Посланника, подумал без всякой досады старый жрец. - Привычка "освящать пороги" и принимать поклоны привратников взрастила в нем не силу духа, но тщеславие".
- Сондарзий, твои труды не проходят для тебя даром, - сказал старый жрец. - Ты, вестник, уже заслужил собственного вестника.
Перс постарался сдержать удивление и улыбнулся, выказывая почтительное внимание.
- За час до твоего прихода во дворе, у самых врат, поднялся вихрь в человеческий рост и побежал через двор к ступеням.
- Лестно, когда родные стены ждут тебя, - несколько озадаченно ответил перс.
- Вот лучший виноград Боспора, кепский, - указал жрец на стол, тонко наблюдая за Посланником в надежде заранее раскрыть истинную цель его появления.
Посланник оторвал от грозди одну ягоду. Сосредоточенность, с которой он разжевал ее, выдала сильный голод.
- С утра у тебя на языке не было и крошки, - заметил жрец.
Перс остался невозмутим, однако приподнял бровь.
- Сетями честолюбия можно опутывать сердце, но не желудок, - улыбнулся жрец. - Он не признает гордости хозяина. Проси. - Жрец чуть приподнял руку, и перед Посланником появился раб.
- Кусок мяса. Жарить на сильном огне, - приказал перс. - Залить уксусом. Побольше маслин. Вина - полегче и покислее.
- У тебя появился римский вкус. - Жрец с укоризной качнул головой. - Откуда?
- Два месяца в начале года я провел в Риме, - ответил перс, садясь в кресло.
- Я неоднократно передавал верховному понтифику знаки Чистых Помыслов, - сообщил он, развалясь. - Раз от разу он встречал меня все более почтительно. Полагаю, что наступает день Персии, потому я сам, Посланник и перс по крови, избран Чистыми в качестве условного знака. Суматоха в Риме - надолго. Там ходит предсказание, что порядок наведет человек из Аравии или Парфии.
- Твой рассудок, Сондарзий, огорчает меня. - Жрец снова отвернулся от перса, оставив его на краю взора. - Он отравлен римскими искусами - пирами и болтовней римских умников... Я учил тебя, я, Аннахарсис, жрец Сераписа, а не эллинские ротозеи. И что же? Двадцать лет учения погребены под двумя месяцами разврата? Ныне ты - Посланник, ты - на самом острие меча. Не твое дело, куда направляют удар глаз и рука хозяина, однако простые истины ты обязан различать под позолотой любых событий. Ты забыл, что должен быть не только вестовым, но и добрым учеником своего учителя... Рим никогда не был и не станет Средоточием Чистоты. Мы всегда держали его за дальнюю, глухую провинцию. Рим - большой и шумный козий загон, хорошая приманка для степных хищников. И Рим, и Вавилон - не более чем козьи загоны. Если же второй заблеял вдруг громче первого, то о наступающем дне Персии говорить слишком наивно, это уж совсем... по-афински.
"Что за огонь в глазах юнца? - гадал старый жрец. - Это - сила еще не открытой вести. Он наслаждается своим молчанием и видит меня повергнутым в прах. Что принес он в своей гнусной улыбке?"
- ...моей персидской крови, - договорил тем временем Сондарзий, и старый жрец с усилием догнал невольной памятью начало фразы: - Если я ошибся в своей высокой надежде, то в том вина моей персидской крови.
- В жилах Посланника домлжно течь не крови, а стеклу, - переходя на повелительный тон, ответил жрец. - Я отпустил тебя слишком рано. Учение - это повозка: отпустишь раньше вершины - покатится вниз.
- Следовательно, ошибся не только я, - чуть развел руками Сондарзий.
Жрец сделал глубокий вдох и задержал дыхание - лучшее средство предупредить испуг и панический удар сердца.
"Он принес Исход! - прозрел он. - Вот - страшная тень, которую я отгонял прочь шесть десятилетий!"
- Исход, - медленно прошептал старый жрец, и слово со зловещим шелестом степного смерча поднялось в человеческий рост из кресла, в котором сидел Сондарзий, и потянулось навстречу.
В лицо старому жрецу дохнуло холодом, он сощурился, с неприязнью подумав, что глаза его заслезятся, и тогда перс начнет с наслаждением прятать усмешку, - и, сощурившись, жрец взглянул на пламя светильника. Оно волновалось, распугивая по стенам тени.
"Проклятые степные сквозняки, - тяжело вздохнул старый жрец. - От них не будет спасения и во мраке гробницы".
- Прежде... - громко и отрывисто произнес он, подняв перст.
Сондарзий, едва обрадовавшись поставленному перед ним блюду, замер в недоумении.
- Прежде чем приступить к трапезе, - неторопливо продолжил жрец, - ты соизволишь наконец расстаться с вестью, с которой послан ко мне и которую до сих пор бессовестно таишь с видом нищего, что нашел на дороге перстень и вьется весь день вокруг лавки скупщика, боясь показать находку.
- Отец, не гневайся на своего недостойного ученика. - Сондарзий виновато опустил глаза. - Иные вести, выпущенные из темницы молчания, отрубают своим гонцам голову.
- Тебе придется выслушать еще одно назидание. - Жрец словно бы пропустил мимо ушей последние слова Посланника. - Прикрой веки и обрати взор на свою душу. Ты увидишь, что перед отцом фиаса сидит в кресле не Сондарзий, Посланник Чистых Помыслов, но только сама весть. Холодная усмешка, самодовольная осанка - это затаившаяся недобрая весть. Даже когда она сойдет с твоих уст, и тогда ты останешься одержим ею. Но Посланник обязан всегда оставаться самим собой - красивыми и прочными ножнами для любых вестей. Ножнами, не меняющими своего обличия. Думай, Сондарзий, если хочешь обрести силу.
- Что же остается мне делать, отец? - борясь с растерянностью, спросил перс.
- Учиться на собственной ошибке... Мне же остается спасти своего ученика и самому изгнать из него весть, которую тому не удалось смирить.
Пламя светильника застыло, вытянувшись вверх тонким лезвием.
- Исход, Сондарзий, - неожиданно тихо, как бы со стороны, прошелестели слова старого жреца, словно не он, а кто-то иной сказал из-за дверей.
Жрец заметил, как поблек взгляд перса, как потускнело его лицо и погасла в нем вся сила вести, сила, без которой персу, казалось, больше не подняться на ноги.
- С тобою послан Исход, - добавил жрец.
- Да, отец, - устало кивнул Сондарзий. - Я послан с Исходом.
Конец! Этот город им больше не нужен... Старик прикрыл глаза, дожидаясь отчаяния или боли, но не дождался - он только услышал мерный и бесстрастный стук своего сердца и подумал: душа не пожалела о потерянной жизни, - значит, ей уже готово место на небесах... Чистыми Помыслами назначен Исход - и Городу должно угаснуть, как огню на иссохшем фитиле. Камни потускнеют и затянутся плесенью и полынью.