Страница 6 из 94
Перед гробницей пророка Исы, шагов за тридцать, не меньше, кафир встал на колени и двинулся дальше, оставляя за собой на снегу две темных борозды. Когда он скрылся в сумраке пустого склепа, я остановился и стал ждать.
Рыцарь не заставил меня долго мерзнуть. Он покинул склеп также на коленях, спиной к выходу. Потом резко, хотя и с некоторым трудом, поднялся на ноги, развернулся и двинулся мне навстречу решительным шагом.
Я не знал, о чем молился он своему пророку и какой получил ответ. Однако теперь мои плотские глаза вполне прозревали, что англичанин не собирается огорчить повелителя правоверных.
- Веди меня к султану! - не просто попросил, а повелел мне он и решительно двинулся в обратный путь, по своим большим следам, глубоко отпечатавшимся на улицах Священного Города.
Глава 3. О присяге королю призраков и клятве повелителю здравствующих
- Я готов принести вассальную клятву султану, - сказал рыцарь, вновь представ перед повелителем правоверных, - но лишь в пределах одной службы: в поиске и спасении моего короля, Ричарда Льва.
Как раз в этот час лихорадка стала отпускать султана. Это казалось добрым знамением. Его лицо приобрело живой цвет, и в глазах светилась благосклонность.
- Таковой службы с тебя довольно, кафир, - изрек он. - Вспомни обычай своего народа, и да будет так! Говори своими словами. Мой катиб поправит тебя, если будет затруднение.
С этими словами султан поднялся с креслица и, выказывая свое знание чужого обычая, протянул вперед сложенные ладонями руки.
Удивление отразилось на миг в светло-серых глазах рыцаря. Однако уже в следующий миг он двинулся навстречу султану, опустился перед ним на одно колено и осторожно вложил, а точнее осторожно просунул свои огромные кисти в руки султана. Затем он торжественно, с долгими расстановками - верно, боялся оговориться, и напряженно вспоминал сочиненную по дороге клятву - стал произносить священные слова:
- Я, Джон Фитц-Рауф, приношу клятву великому султану Египта, Сирии и Месопотамии Салах ад-Дину Юсуфу ибн Айюбу в том, что буду верно служить ему против всех мужчин и женщин, которые могут жить и умереть и которые будут препятствовать возвращению в Англию законного короля Ричарда Плантагенета и утверждению его законной королевской власти.
- ...кроме тех мужчин и женщин, которыми повелевает великий султан и которые верно служат своему господину, - добавил катиб аль-Исфахани.
Руки рыцаря дрогнули в руках султана. Он немного растерялся, скорее чутьем, чем рассудком, ощущая противоречие в такого рода клятве.
- Имад! - обратился к катибу султан, крепче сжимая в своих руках руки кафира. - Того, что он сказал, вполне довольно. Где в пределах дар аль-харба * этот доблестный воин отыщет моих слуг, которые будут препятствовать моему же велению? И как таких слуг можно называть "верными"? Ты запутался сам, Имад, и путаешь нас... Я принимаю твою клятву, воин,- обратился он тут же к англичанину, не дожидаясь извинений катиба. - Встань.
Теперь, если следовать христианским законам, господин должен был поцеловать своего вассала. Но, по счастью, рыцарь снова проявил догадливость и вместе с ней - уважение к обычаю Востока. Поднявшись, он сам, немного склонившись, прикоснулся губами к плечу султана, резко и гордо выпрямился и сразу отступил на три шага.
- Отныне ты - воин султана, - с очень довольным видом изрек повелитель правоверных. - Вплоть до окончательного исполнения своей службы. Хотя ты остаешься кафиром, я даю тебе и воинам, которых ты изберешь себе в помощь, право садиться в седло на всех подвластных мне землях. Ясно, что одному тебе не справиться. Я позволяю тебе выбрать из других пленных кафиров воинов, которых ты знаешь и которым можешь доверять. Они должны принести клятву верной службы лично тебе, и тебе самому придется держать за них ответ. Вместе с тобой их не должно быть больше девяти.. Девять - благоприятное число. Девятерых вполне достаточно, чтобы все оставались у тебя на глазах. Ты волен освободить их от присяги и отпустить сразу после спасения малика Ричарда. Остальное сообщит тебе Дауд. Его слово будет моим словом. Он отправится вместе с вами.
Рыцарь бросил на меня подозрительный взгляд.
- Дауд - не соглядатай, а воин, равный тебе, кафир, - спокойно заметил султан. - И он будет всегда, в мире и в войне, рядом с тобой, а не подглядывать из кустов и слать мне доносы. Теперь иди, воин. Не теряй драгоценного времени. Султан говорит тебе, неверному: да поможет тебе Аллах, и да просветит Он твое сердце. Иди!
- Да поможет мне Бог! - ответил рыцарь, поклонился и вышел в северные двери, куда указала ему стража.
Султан жестом задержал меня, и я услышал от него повеление, которое он отдавал мне уже не раз:
- Ты должен стать моими глазами, Дауд! Я желаю в и д е т ь. Во сне или наяву!
- Воля султана! - коротко ответил я. - Да поможет мне Аллах!
Султан зорко посмотрел мне в глаза и на миг приложил руку к моему темени. Я ушел, не знаю, что увижу повелителя правоверных всего лишь однажды - той же ночью, на Яффской дороге.
Что касается рыцаря Джона, то его дальнейший путь вновь пролегал через тюрьму аль-Баррак и - тоже в последний раз.
Нам полагалось стать если не друзьями, то временными соратниками. И теперь, почувствовав себя предводителем необыкновенного похода, он решил взять почин в свои руки.
- Так тебя зовут Дауд, - заговорил он со мной по дороге, поглядев сверху вниз, как на мальчишку. - В конце лета я видел генуэзского торговца, выходившего из Яффских ворот. Вы - на одно лицо. Не близнецы ли?
- Если ты желаешь говорить со мной на своем языке, начинай сейчас, - предложил я ему на франкском, которым владею не хуже тосканского.
- Вот как! - удивленно приподнял брови рыцарь Джон. - Значит, то было твое отражение, только переодетое генуэзцем.
- Такова моя служба, - открыл я кафиру ради будущей дружбы один из своих секретов.
- В этой одежде ты - настоящий сарацин, а в той - вылитый генуэзский торгаш, - заметил он. - Одень тебя каким-нибудь сицилийским полукровкой или даже провансальцем - тоже сойдешь. В твоей крови намешано, как вина в монашеском брюхе. Кто твой отец?
Тут в моих силах было лишь загадочно посмотреть в глаза рыцарю и тяжело вздохнуть.
- Ладно! - отмахнулся он. - Много славных королей, князей и графов изъездило Святую Землю вдоль и поперек!
- Моя мать - гречанка, - признался я рыцарю. - Взаправду знатного рода.
- Уже неплохо, - признал и рыцарь и поспешил сменить тему, явно упреждая подобные вопросы с моей стороны: - Ты знаешь, почему султану нужны девять рыцарей, ни больше и не меньше?
- А разве храброму крестоносцу не известна история учреждения ордена рыцарей Соломонова Храма в Иерусалиме? - ответил я лукаво, вопросом на вопрос.
Разумеется, ему лучше, чем мне была известна эта история о том, как почти столетие назад, когда земля Палестины находилась в руках людей Креста, девять самых доблестных рыцарей не по велению своих королей, а по своей собственной воле объединились в отряд, чтобы охранять христианских паломников, направлявшихся в Иерусалим, от своих же соплеменников, которые занялись менее достойным, но более доходным делом, а именно дорожным грабежом. Таких разбойников-христиан, бежавших от суда и казни в своих странах, во множестве развелось в ту пору вокруг Священного Города. Много их было, но с того дня становилось все меньше, поскольку множились подвиги доблестных рыцарей. И паломники распространяли о них добрую молву по всему свету. Сам глава христианской Церкви в Риме благословил их деяния. Другие рыцари, искавшие славы, стремились присоединиться к девяти отважным. Христианская знать, не решавшаяся покидать своих домов и поместий и пускаться в далекое путешествие, к святыням Палестины, считала самым богоугодным делом отписать на нужды рыцарей, что стали подобны ангелам-хранителям, часть своего богатства. Воинство ордена возросло числом. Орден стал богат, потом очень богат.