Страница 54 из 124
Он притянул ее к себе, морально готовый в любую секунду снова оказаться на земле. Впрочем, теперь мы еще посмотрим, кто кого. Его руки как бы сами собой легли на обманчиво хрупкие плечи: женщина изучила внимательным взглядом эти его руки… однако ничего не случилось, и тогда он прошептал:
— Я и правда хочу, чтобы ты разделась. А потом — чтобы раздела меня.
Когда Жилин тащил Рэй к зарослям акаций, она хохотала, как деревенская дурочка, и шаловливо задирала свою кислотную маечку, под которой ничего, кроме загара, не было.
«Экспресс-люкс» уносил его прочь из страны, где люди, не желавшие жить иначе, принялись вдруг думать иначе, и у них все получилось. Где деньги под матрацем воспитывали не алчность, а бескорыстие; где выгода стала двигателем нравственного перерождения. И где, наконец, доктор Опир читал лекции по макробиотике с той же страстью, что и призывал дураков семь лет назад быть веселыми.
В так называемом одноместном купе отлично разместились два человека. Фрау Семенова спала в гостиной на диванчике; милая была бабуля, совсем не обременительная для одинокого рефлексирующего супермена. Иван Жилин, увы, не спал, хоть и полагалась ему роскошная откидная полка, кстати, двуспальная. За окном мелькали неоновые стрелы направляющих линий. Бежать, думал он. Куда? Обратно в Космос? В том Космосе я уже был, хватит. Прав был Бэла, когда советовал мне не обольщаться. Вовсе не наш Космос, в муках осваиваемый героями пространства, управляет этими удивительными людьми и этой планетой, которая пока им не принадлежит. Да, Главное — на Земле. Но из этого, как ни странно, следует, что Главное все-таки в Космосе. В том, которого никто никогда не видел. А на Земле что ему делать? Какие еще цели может поставить себе человек, у которого было Слово? Если подняться к небу и взглянуть на все сверху, оставив внизу бессловесное тело, тогда не придется бежать. Однако не будет ли и это бегством? И не украдут ли тело вездесущие шакалы в зеленых галстуках?
Кофеварка возле бара слабо жужжала, выдавая эспрессо по капельке. Когда одноразовый стаканчик был почти полон, Жилин встал и остановил процесс. Других звуков, мешающих мыслям, не было, как не было и тряски: абсолютный комфорт. Естественный Кодекс на территории поезда пока не действовал.
Так какая у меня теперь цель, напомнил себе пассажир. Каков смысл? Смысл чего? Да всего! Боже упаси, только никакого пафоса, испугался он; это устройство, вживленное в мозг каждого писателя, вечно путает обертку с конфетой. Да выключите же пафос! Жилин сунул голову в гостиную и посмотрел на спящего агента Рэй. Дружище Эммануэл, узнав, что друг Иван направляется в эту страну, попросил навести справки о его возлюбленной, канувшей в здешнем соленом воздухе. Товарищ председатель, как выясняется, решал своей просьбой множество попутных задач, но пусть это останется на его пролетарской совести. Жилин выполнил и перевыполнил просьбу, да только Рэй уже не была возлюбленной Эммануэла. И чтобы похитить ее, не понадобились десантники и психоволновые игрушки. Она сама вошла в «Экспресс-люкс», сама спряталась в этом купе… Так какое желание я загадал, пристыдил себя Жилин. В придачу к тем масштабным сценам, где каждый человек грядущего получает свою порцию счастья, — что за тень мелькнула на заднем плане? Он смотрел на женщину. Честно ли это? Творя чудо, совмещать личное с общественным — достойно ли это богоизбранного коммуниста?
Но главное, главное — может ли стать Смыслом обычное купе со спящей в нем женщиной?
Жилин не решался произнести ответ. Есть все-таки вещи, которые сильнее твоей воли, — впервые Жилин узнал это. Он допил стаканчик кофе, седьмой по счету, и спросил непонятно кого: что дальше?
Сбежавший из интерната Пьер Семенов наверняка обнаружится на каком-нибудь планетолете. Обычное дело. Куда еще бегут искатели приключений, не вышедшие из мальчишечьего возраста? Рэй будет заниматься сыном, никуда не денется, кукушка хренова. Пока дети воспитываются без родителей — не ждите Будущего, и никакая фантазия вам не поможет… А я напишу новую книгу: ИВАН ЖИЛИН, «ТРИНАДЦАТЫЙ КРУГ РАЯ»… нет, только без слова «тринадцатый»! Межпланетники жутко суеверны, чего уж там… «РАЙ БЕЗ БОГА»… нет, такие двусмысленности не годятся, поди потом доказывай у каждого лотка, что рая без Бога не бывает… «НОЧЬ В РАЮ»… да и в названиях ли дело? Нет более острого чувства для все испытавшего человека, чем дописать в новой книге последнюю главу. Вот он — настоящий Смысл! Какой еще тебе нужен?
Жутко болела рука, как раз в том месте, где были следы от проколов. Наверное, это означало, что поезд давно пересек границу. «Экспресс-люкс» все отдалялся, все отдалялся от созданной кем-то реальности. Это означало конец иллюзиям.
— Зачем я возвращался? — невесело произнес Жилин.
Бежать…
Никак не получалось думать о счастье для всех, и будь оно все проклято, ведь теперь вообще ничего не приходило в голову. кроме этих его жестоких слов: «НЕ ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ТУДА, ГДЕ ВАМ БЫЛО ХОРОШО, ТЕПЕРЬ ТАМ ВСЕ ИНАЧЕ, А ЗНАЧИТ — НЕ ДЛЯ ВАС. НЕ ДОСТРАИВАЙТЕ ТОГО, ЧТО НАЧАЛИ ДРУГИЕ, ТАМ ЖИВЕТ ЧУЖАЯ ДУША, А ЗНАЧИТ, УСПЕХ СНОВА УСКОЛЬЗНЕТ У ВАС ИЗ РУК.»
Николай Романецкий
БЕГСТВО ИЗ ОДЕРЖАНИЯ
Какое мне дело до их прогресса, это не мой прогресс…
На этот раз Созидалище оказалось похожим на старинное зеркало с потускневшим, но еще прочным покрытием. А лес вокруг — будто потрескавшаяся рама. С облупившимся лаком…
Откуда пришло такое сравнение, Нава не знала — в ее жизни никогда не было ни одного зеркала. Тем не менее, слово возникло в памяти. И не только слово… Следом явился образ: девушка увидела перед собой собственное лицо, столь же отчетливо, как прыгуна в пяти шагах слева. Прыгун был спокоен — дерево и дерево. И небо выглядело обычным, серо-непроницаемым, занавесившимся плотными тучами, ни малейших признаков того, что за ним прячется солнце.
А потом над Созидалищем начал сгущаться туман, и Нава поняла, что пора. Скинув хламиду, осторожно, утиным шагом, начала спускаться к блестящей субстанции. Сначала теплого и ласкового коснулись ступни, потом щиколотки, колени, бедра… Едва погрузился сразу ставший невесомым живот, Нава почувствовала, как дочь толкнулась изнутри, да так, что обмерло сердце.
В пояснице сразу возникла ноющая боль. Ступни сами собой оторвались от илистого дна, и Навино тело улеглось на поверхности озера.
Туман продолжал сгущаться, скрыл недалекий берег. Рядом раздался негромкий плеск — это приблизилась Кормилица.
Дочь шевелилась все энергичнее. Навины бедра расступились, освобождая дорогу той, кому пришло время покинуть материнскую обитель. Ноющий таз погрузился в животворное тепло, готовое принять младенца в свои объятия.
И тут Наве стало страшно — проснулся древний инстинкт, с которым в одиночку не могла справиться даже Славная подруга.
— Вдохни и тужься, — сказала Кормилица. — Во славу демиургу!
Ее торс прорисовался сквозь туман. Полные груди плавали на поверхности Созидалища, будто невиданные белые рыбы. Молока в них хватило бы на пятерых.
От Кормилицы мягким ветерком потянулся импульс желания помочь. Животворное тепло усилило его до жажды, потом до полновесной страсти.
Страх тут же исчез, сменился сначала спокойствием, потом слиянием.
Нава глубоко вздохнула, коснулась ладонями напряженного живота и принялась тужиться. Сразу же новая волна схваток, неведомой еще силы, обрушилась на ее тело. И Нава не выдержала — закричала.
В самый первый раз сравнить озеро с зеркалом Наве бы и в голову не пришло. Она словно бы спала, но все видела и замечала. Ведь в лесу нельзя иначе. Мама держала ее за руку, Наве оставалось только ноги переставлять. Она знала, что Молчун идет следом, и ей было совершенно не страшно. В случае чего он поколотит палкой толстую, которую Нава обозвала старухой, да и мама поможет, потому что это мама, хоть она сегодня и злая от жары, а то, что Наве показалось, будто мама с толстой заодно, так это просто показалось, мало ли что может показаться, когда не то спишь, не то не спишь, жаль только, что никак не повернуть голову и еще раз не сказать Молчуну, чтобы он не уходил, ведь он ее муж и должен защищать ее — хоть от воров, хоть от мертвяков, хоть от толстой толстухи…