Страница 53 из 73
Брянов еще раз улыбнулся каске и стволу.
Штатский отступил к нему:
— Прошу прощения…
— Риттер. Пауль Риттер, — твердо представился Александр Брянов.
— Герр Риттер, мы вынуждены временно задержать вас…
— Никаких проблем, — ответил Брянов, законопослушно глядя штатскому в глаза.
Тот коротко кивнул каске.
— Следуйте впереди меня! — донеслось из-под забрала. — Рук не опускать!
Брянов двинулся вниз по красному ковру… и вспомнил: щель скального разлома — до самой преисподней, пульсирующее течение родника… колба из толстого, противоударного стекла… отдельный металлический футляр с яркой этикеткой:
„ACHTUNG! ESTREME GEFAHR!“
(„ВНИМАНИЕ! ВЫСШАЯ СТЕПЕНЬ ОПАСНОСТИ!“)
1939 год! Год завершения шестидесятилетнего цикла!
Пауль Риттер получил „вирус дьявола“ — тот самый, в котором вмещалась вся преисподняя!
Он там, этот вирус, — в том же контейнере! Вместе с „противоядием“!
За дверями музея Брянов вдохнул холодный воздух — и с трудом осознал, что происходит вокруг.
Мелькали огни полицейских мигалок.
Весь музей был оцеплен.
Он заметил в стороне тех американских туристок. Они что-то с жаром нашептывали офицеру — и тот с большим интересом стал приглядываться к Брянову и в свою очередь стал что-то сосредоточенно нашептывать в черный пенальчик карманной рации.
„Вот черт! — почти ужаснулся Брянов. — Этих-то я пропустил!“
Но прежде, чем его затолкали в машину, он успел любезно улыбнуться офицеру и пожилым американкам. Они удивились и вперились в него…
„Доза есть“, — усмехнулся Брянов, очутившись на заднем сиденье: ситуация была очень привычной.
Без сомнения он оказался самым вежливым из задержанных за всю историю полицейского участка. Он старался поздороваться с каждым, кто успевал обратить на него внимание. Чинов полиции оказалось не много: вероятно, основная часть бросилась отбивать у грабителей местную музейную гордость. Они изумлялись — и переводили взгляды на конвоира. Тот, на радость Брянова, пока воздерживался от комментариев, а только неопределенно хмыкал.
Попав в узкий безлюдный коридор, Брянов сказал себе: „Пора!“
И его сердце наконец заколотилось, как у настоящего живого подозреваемого…
— Извините! — тихо проговорил он. — Я бы хотел сначала в туалет… Больше не могу…
И он еще раз встретился глазами с конвоиром.
Тот хмыкнул и указал на дверь.
Брянов зашел, оценил обстановку… Здесь внутреннего замка не полагалось.
Конвоир встал вплотную к двери.
Тогда Брянов уселся на крышку унитаза — и вознес короткую молитву. Просто сказал про себя: „Господи, помоги!“ — и закрыл глаза.
Весь эксперимент заключался теперь в терпеливом и очень тихом ожидании.
Кровь стучала в висках, отмеряя мгновения…
Брянов потянулся к дверной ручке — и очень осторожно сжал ее…
Конвоир — Брянов запомнил флегматичного толстяка в униформе — переступил с ноги на ногу… и вдруг осторожно потянул дверь со своей стороны.
— Занято! — решительно рявкнул Брянов, вложив в сопротивление всю свою силу.
— Прошу извинить… — донеслось из-за последнего препятствия, и Брянов различил неторопливо, неуверенно удалявшиеся шаги.
„Сработало!“
Конвоир забыл, зачем он, собственно, торчал у двери туалета… да ему к тому же явно и не очень хотелось.
Брянов с трудом разжал онемевшие пальцы.
Пот катился с него градом, щекотал брови, уши. Он с трудом разогнул колени, спину… выдернул из ящика салфетку, утер лоб и лицо, потом, очень осторожно подняв крышку, бросил комок в унитаз… и решил не спускать воду.
„Пора!“
Вздохнув, он спокойно открыл дверь, вышел наружу, живо огляделся — и не двинулся к выходу, а напротив, стал углубляться в коридор. Шажок за шажком, почти касаясь плечом стены.
Позади послышались легкие, звонкие шаги погони.
Брянов еще раз вздохнул и принялся старательно поглаживать грудь с левой стороны.
— У вас есть проблемы? — раздался женский голос.
Он со страдальческим видом повернулся лицом к невысокой полицейской фрау, а может быть и фройляйн, обнимавшей папки.
— Вам плохо?
— Уже гораздо лучше, — искренне признался Брянов. — Сердце немного прихватило.
С такими внешними симптомами — бледность, крупный пот на лбу, одышка — лгать было одно удовольствие.
— Так вам нужен врач! Я сейчас позову!
— Я вас уверяю, уже не требуется. — Брянов и впрямь испугался, что переиграл. — У меня это бывает… Я уже принял таблетку. Видите ли, не каждый день у тебя угоняют машину… Не беспокойтесь, я уже заявил… и все в порядке… почти. Мне бы теперь только свежим воздухом подышать. Где у вас выход?
— Я провожу вас, — сказала полицейская фрау спасительную фразу и… за несколько секунд провела Брянова через самые опасные места.
Толстый конвоир с кем-то болтал. Остальные были поглощены оперативной суетой, вестями с мест каких-то событий и тоже не проявили бдительности.
„Сработало!“
— Благодарю вас. Теперь совсем хорошо.
— Вот скамейка, — указала своими папками дама из участка. — Посидите… Я выгляну через пару минут. Если вам будет хуже, не бодритесь — скажите сразу. Я вызову врача.
— Вы очень любезны…
Спустившись к скамейке, Брянов оглянулся.
Дама уже исчезла из его жизни, а он — из ее.
„У каждого есть дела поважнее… — подумал Брянов. — Меня здесь уже нет. И никогда не было“.
Он двинулся в сторону, совсем не торопясь, потом — почти не торопясь.
Он завернул за угол, остановился, сказал себе: „В сущности, ничего не случилось…“ — и поразился тому, что это оказалось действительно так. Конкретно с ним, Александром Бряновым, здесь, в Гейдельберге, — ровным счетом ничего не случилось. Больше всего было жаль двух пожилых американок. Они видели призрак и, наверное, очень хотели, чтобы их рассказам поверили.
Волнение стало стихать, сердце почти успокоилось — и Брянову стало зябко, и он потянулся к верхней пуговице плаща — и снова замер.
Плащ и шляпа призрака остались там — в гардеробе Новой галереи!
„Ну и черт с ними!“
И внезапно Брянов ощутил вокруг себя и над головой бескрайнюю пустоту… и пустота показалась совсем иной — вовсе не бездной чужой памяти… Его окружала пустота, словно заполненная озоном.
Свобода!
Свобода! Невероятная, не существующая в обыкновенной жизни, химически чистая свобода беспредельного выбора!
Он исчез для всех — для своих и чужих, для соглядатаев и случайных прохожих. Первые взаимно нейтрализовались, вторым было не до него.
Один паспорт — чужой — лежал у него на сердце, второй — родной — тоже в очень укромном месте.
„Только одну — пятьдесят граммов!“ — приказал он себе, волевым решением лишив себя свободы во времени.
Он зашел в бар, взял стаканчик бренди без льда, забрался в угол и переправил нагревшуюся и слегка покоробившуюся краснокожую паспортину в более приличное место — в карман сорочки.
Оставалось быстро адаптироваться и разработать стратегию светлого будущего. Он с наслаждением отпил сразу половину стакана, и, когда душа затеплилась, а заодно и подогрела мир вокруг, стратегия, как мираж, образовалась сама собой, без напряжения мысли.
1) Явочная квартира, дом и весь квартал объявлялись запретной зоной. Там, правда, были оставлены замечательный новый чемодан, сумка, электробритва „Braun“, диктофон… „Ну и черт с ними. Хорошо, что хоть фотоаппарат с собой не взял“. Денег на первую пору хватало. Небольшая часть также осталась на квартире, но зато три тысячи долларов сотками он — как чувствовал — прихватил с собой…
2) Предстояло немного приодеться: купить плащ, обязательно шляпу, сумку… нет, лучше небольшой удобный чемодан — его в последнюю очередь, еще бритву и зонтик.
3) Заехать в банк „Хайер“, и если…
Все складывалось поразительным образом — у него в кармане лежал паспорт на имя Пауля Риттера.
„А может, ну их ко всем чертям, эти Канары?!“ — обомлел Брянов… и Сво-бо-да стала вокруг него еще бескрайней.