Страница 30 из 36
— Я чувствую аромат роз.
— Ага.
— Можно мне посидеть в гамаке?
— Конечно.
— Ого!
— А то!
— Прекрасное место!
— Да.
— А что с ними случилось?
— С моими родителями?
— Да.
— Погибли в авиакатастрофе.
— Ох.
— Да уж.
— Сочувствую. Сколько тебе было лет?
— Семнадцать.
— Черт.
— Они много путешествовали.
— Ясно.
— И умерли, занимаясь любимым делом. Вот и все. Им очень нравилось путешествовать вдвоем.
— А ты с ними путешествовала?
— Почти никогда.
— Черт.
— Да.
— Здесь невероятно красиво.
— Благодарю.
— А ты всегда оставляешь входную дверь открытой?
— Да. Никто не сможет перелезть через этот забор.
— Это точно.
— И Свинтус любит туда-сюда гулять. Так что, если услышишь маленький рождественский колокольчик, ты знаешь, кто это.
— Хорошо.
— Мы же просто болтаем?
— Думаю, да.
— А ты знаешь, что, если сесть вон под тем деревом, когда идет дождь, даже ливень, на тебя не упадет ни капли. Тут очень густая листва.
— Мне нравится, что ты поставила скамейку возле ствола. Это же фикус такой раскидистый?
— Фикус, да. Это мой дед еще поставил ее. Обычно он сидел здесь и рисовал акварелью. Его любимое место.
— Это его дом?
— Его. У него была целая толпа братьев и сестер, родители и даже родители родителей. Они все владели недвижимостью по всей стране. Преимущественно в Западной Австралии. Держали шахты, строили дома. В начале девятнадцатого века скупили кучу земель и потом двести лет сдавали ее в аренду крупным промышленникам, продавали или ставили на ней фермы. Папин папа — единственный из всех — отправился в большой город. Он очень любил Мельбурн. В душе был художником, хотел жить поближе к галереям, театрам и всему остальному. Очень любил обедать в «Пеллегрини» на Бурк-стрит. Он там чувствовал себя, будто в Европе. Всегда сидел за стойкой возле кухни. Они готовили специально для него грибное ризотто с трюфельным маслом, которое хранилось у них в специальном шкафу. К ризотто ему подавали бокал белого вина. У него были друзья в парламенте, иногда они вместе обедали там же. Мне кажется, его вообще больше привлекали мужчины. Точно не скажу, но мне так кажется. В общем, он купил этот дом и землю, привел здесь все в порядок и потом передал по наследству отцу. Папа был единственным ребенком, как и я. Так что… Вначале здесь жил он, а теперь я.
— А где вся твоя большая семья?
— Кто где.
— Вы видитесь хотя бы иногда?
— Почти никогда.
— Даже на Рождество?
— Да.
— Ого.
— Они нормальные, с ними все в порядке. Я как-то поехала к ним в Перт на Рождество. Но слишком остро чувствовала свои потери, когда они смотрели на меня. А ведь человек может вынести сколь угодно жалости, понимаешь? Хотя дело даже не в этом. Просто с ними — это было не Рождество. Мое Рождество может быть только здесь.
— Понятно.
— Да уж.
— Представляю, как нужно было распланировать все и предусмотреть, и так по-особенному взглянуть на это место. Мне очень нравится, что здесь все ориентировано именно на растения, а не на ландшафтный дизайн. Потому что в тех местах, для которых я работаю, все ровно наоборот.
— Хочешь, покажу тебе кое-что?
— Давай.
— У тебя есть монетки?
— Ой, нету. Я вообще никогда не ношу мелочь.
— Ладно, ерунда. Идем.
— Здесь вода из скважины?
— Да. И еще три резервуара для дождевой воды.
— О, круто.
— Ого, ничего себе! Гром!
— Да еще какой!
— Ага. А теперь знакомься.
— Вот это да!
— Артемида Эфесская. Настоящая стоит на фонтане на вилле дʼЭсте в Италии. Мои родители туда ездили на какую-то годовщину свадьбы и, когда вернулись, воздвигли ее здесь.
— Бог ты мой!
— Ага.
— Нет, лучше, наверное, богиня?
— Да, лучше.
— Она такая… плодовитая.
— Это точно.
— Хм.
— Загадывай желание.
— Ладно.
— Только думай хорошо. Оно обязательно сбудется. Артемида очень могущественна.
— Договорились.
— И ни в коем случае не говори мне, что загадал.
— Не скажу.
— Ух ты, луна!
— Круто!
— Загадал?
— Загадал.
— А теперь идем.
— По той же дорожке, по которой мы пришли сюда?
— Нет.
— Отлично!
47
Я не знаю, как познакомить его с домом. Хочется много говорить и рассказывать, как экскурсовод. Заскочить в свою комнату и убрать все шмотки, убедиться, что в туалете порядок, кровать заправлена, горят самые лучшие ароматические свечи, люстры приглушены, двери во все комнаты, в которые он не должен заглядывать, закрыты. Но все равно я не могу контролировать его ощущения. И не важно, сколько раковин я вычищу, где выключу свет и другое электричество, история, которую мне хочется показать ему, останется в его переживаниях.
Однажды я была в Музее старого и нового искусства, MONA, в Хобарте на Тасмании. На этот остров когда-то отправили сорок процентов всех заключенных Австралии, и, клянусь, его густые зеленые леса все еще хранят их темную энергетику. Куда бы я ни пошла, кого бы ни встретила и с кем бы ни познакомилась, казалось, все они хранят какую-то страшную тайну. Я рассматривала их дома — и там резко закрывались ставни или выключался свет. Каждую ночь я видела во сне людей в капюшонах, которые бродят по подземным переходам, отстукивают какой-то код и покрывают друг друга кровавыми татуировками. До недавнего времени ошибочно считалось, что все тасманийские аборигены, известные как народ палава, вымерли.
В тот день, когда я собиралась в музей, шел сильный дождь, и я попросила зонтик на стойке регистрации моего отеля. Женщина с акриловыми ногтями не моргнув глазом ответила мне: «Я извиняюсь, милочка, мы такого не держим. Да ты и так добежишь». Я вышла на улицу и, стоя под ливнем, оглянулась. Женщина внимательно смотрела на меня через окно.
Промокнув до нитки, я на специальном катере отправилась в музей. Служащие, одетые в черное с головы до пят, вручили мне виртуальный гид, который рассказывал об экспонатах и инсталляциях, расположенных на нескольких уровнях. Мои родители были здесь за много лет до меня и, вернувшись, взахлеб восхищались, насколько удивителен этот самый гид. Точно он и был главным экспонатом музея. «Каждый его рассказ — это просто невероятная история», — утверждали они.
Я смотрела на публику, толпящуюся в фойе и бродящую по залам. Все внимали этим устройствам в ушах и, нахмурившись, перебегали от одного экспоната к другому. Семьи, дружеские компании, влюбленные парочки. Я ни разу в жизни не видела такое количество посетителей в музее с утра в середине недели. Только потом узнала, что благодаря Дэвиду Уолшу, владельцу, для жителей Тасмании вход в музей бесплатный. Я купила билет, сделала несколько осторожных шагов с гидом в руке, а потом резко развернулась и подошла к дежурному смотрителю. «Хочу пройтись здесь голой», — сказала я и, стараясь не встречаться с ним взглядом, пошла в зал. И это стало одним из лучших решений, когда-либо принятых мною в жизни.
— Предлагаю тебе снять обувь и носки у порога. Скорее по соображениям тактильным, не гигиеническим. Хотя с гигиеной у тебя все в порядке.
— Что ты имеешь в виду под тактильными соображениями?
— Мне нравится чувствовать мрамор. Он заземляет и дарит прохладу. Говорят, в Японии к дому относятся, как к постели. Именно поэтому там снимают обувь у порога. Не полезешь же ты в кровать в ботинках! Но совсем не потому, что боятся втащить грязь. Грязь меня как раз не волнует. Но если ты против, не снимай. В общем, делай, как тебе удобно.
— О, дьявол!
— Что такое?
— Я просто положил тут свой джемпер — и он вдруг задвигался.
— Это Свинтус.
— Он же возник ниоткуда!
— Телепортация.
— Какой он огромный!
— Правда?
— Такой упитанный.
— Иди ко мне, милый. Хм. Кажется, он в тебе не уверен.