Страница 43 из 48
Значит, теперь брать ноги в руки и шлепать в магазин, чтобы взять объяснение с продавцов, а самое главное — с завмага. Так что, беру и шлепаю. Женщины мне знакомы, улыбаются, пожимают плечами. Интересуюсь — а почему дверь-то в подсобку оказалась открыта? И кто конкретно отвечает за безопасность вверенного имущества? Вздыхаю — мол, девушки, я вас всех очень люблю, но теперь придется писать «телегу» в Горпищеторг. Понятное дело, что милиция должна преступников искать, но ведь и двери следует изнутри запирать! Напоминаю, что в нашем Уголовном кодексе есть еще и статья под номером сто, которая подразумевает ответственность «за недобросовестное отношение к охране государственного или общественного имущества».
Вот тут завмага понять можно. Дилемма: с одной стороны, неизвестного злоумышленника, что пытался украсть из ее магазина муку наказать бы надо, и плюху от вышестоящего начальства получать не хочется.
В конце концов, финалом трудного разговора является документ от директора магазина о том, что все ТМЦ[24] на месте, с персоналом проведена работа о необходимости всемерного обеспечения сохранности социалистической собственности и т.д. и т.п.
Теперь можно эту бумагу вкупе с моим рапортом представить начальнику для списания в наряд и вернуться к разговору о днях для поездки к родителям.
Спасибо Семёнову, он в очередной раз подтвердил, что хозяин своему слову. И вот я приступил к исполнению предсказания цыганки о приятной поездке. До Вологдыдоехал на пригородном поезде, который у нас «шпионом» зовут, так медленно он крадётся с остановками у каждого столба. А иначе никак. По субботам взять билет на автобус почти нереально, кассы берут штурмом, зато успел перескочить на поезд, идущий до Данилова. Час езды до станции Волоцкой, а там по шпалам. Но два километра до нашей деревни Столбово — ерунда.
Шел и думал, что последний раз я шел так лет… пятьдесят назад. Нет, наверное, чуть поменьше — сорок шесть или сорок восемь. И ничего, и плевать, что мне на самом-то деле шестьдесят пять, но и одышки нет, курить бросил.
Ну вот и моя деревня. Суббота, но отец на работе — он у меня ветеринар, поэтому его могут «выдернуть» в любое время, зато у матери, что работает почтальоном, выходной. Опять-таки, какой выходной, если живешь в деревне? Корову с утра подоить, выпустить в стадо, на огороде еще дела остались, да и дома — делать не переделать.
У нас в семье как-то не приняты ни объятия, ни поцелуи. Но все-таки, мама не удержалась, обняла своего непутевого сына. А я, если раньше бы засмущался, отстранился бы поскорее, то теперь просто стоял и молча гладил по спине свою мать. Нет, все-таки маму. Ту самую, которую похоронил много лет назад, что лежит в земле рядом с отцом, а я каждый год приезжаю на кладбище, чтобы навестить их могилы.
Нет, мама живая. Настоящая. А еще — удивительно молодая. А как же ей быть не молодой, если ей и всего-то сорок пять лет? Я, нынешний, старше ее на двадцать лет. Как-то даже неловко называть молодую и красивую женщину мамой. Чтобы скрыть смущение, пробормотал:
— Мам, а я гостинцев привез.
Принялся выгружать из сумки и сгущенку, и «Птичье молоко», и пошехонский сыр.
— Лешка, а чего ты тратился-то? Ладно еще конфеты — их только у вас такие вкусные делают[25], а сыр-то с сгущенку и нас продают, — покачала головой мама.
Ну да, ну да. Что-то у меня малость сдвинулось в черепушке. Год-то нынче не восемьдесят шестой, а только семьдесят шестой, а в магазинах, пусть и нет такого изобилия, как в двадцать первом столетии, но все вполне себе неплохо. И в нашем сельпо все есть.
— Лешка, я как чувствовала, что ты приедешь, пирогов напекла! — радостно сказала мама. — Умывайся, в бане вода еще теплая должна быть — вчера топили, а потом кормить тебя буду. Только всю воду не трать — отцу оставь. Его еще спозаранку на ферму вызвали — корова в Стеблеве растелиться не может.
Странно. В деревне Стеблеве — от нас это километров двадцать, тоже имеется ферма, но там и свой ветврач есть. Почему отца-то вызвали?
Мама выдала мне чистые трусы и майку, и я отправился в баню.
Вода, правда, была еле теплая, но все равно, вполне нормально, чтобы сполоснуться.
Вышел в предбанник, раздался стук в дверь.
— Леша, ты оделся? Я тебе спортивки принесла и рубашку.
— Ага, — отозвался я, спешно натягивая трусы.
Мама, подождав минуту, чтобы стеснительный сын успел прикрыть свое хозяйство, вошла в предбанник. Посмотрев на меня, переменилась в лице и села на лавку.
— Леша, а это у тебя что?
Блин! А майку-то я не успел надеть.
— Мам, ну это самое у меня тут, вот так вот, да ничего страшного, — залепетал я, хватая майку. В суматохе попытался просунуть голову не туда. Но мать уже успела взять себя в руки.
— Постой, — властно потребовала она. Встала, подошла ко мне и провела рукой по шраму, уже зарубцевавшемуся. Потом констатировала: — Ножевое ранение. Зашили хорошо.
Мои родители познакомились в Вологде, когда отец учился в Молочном институте[26], а мать в медицинском училище. Она даже успела поработать по специальности, а потом отец получил распределение в колхоз, а вот маме работы не нашлось, поэтому она и стала почтальоном.
Я усадил маму на лавку, сел рядом с ней и вздохнул:
— Мам, все уже позади. Полежал пару недель в больнице, выздоровел. Так что, все нормально.
А мама, уткнулась мне в плечо, обняла меня и заплакала.
Ну почему же я не помню, как все происходило в прошлый раз? Странно. Кажется, такие вещи должны запоминаться. А может, в прошлый раз мне удалось как-то скрыть от родителей факт своего ранения?
Да, точно, так оно все и было. Мама узнала о ранении спустя два года. Шрам-то все равно не спрячешь от ее взгляда. Тем более, если она медсестра, а отец — ветеринар. Они такие вещи просекают на раз-два.
— Мам, а я есть хочу, — сказал я, чтобы отвлечь мать от переживаний.
А со стороны дороги послышался рев мотоцикла. Вон, сворачивает сюда, к нашему дому. Стало быть, вернулся отец. Ну да, рев его «скакуна» я ни с чем не перепутаю. «Урал» с коляской ему выдали в колхозе, чтобы успевал ездить на всякие сложные случаи.
— Пошли, — встала мать с места. — Рубашку накинь и отцу пока ничего не говори. Ему, скорее всего, трудные роды принимать пришлось.
То, что роды были трудными, мать догадалась по затраченному времени. Если отца вызвали на чужую ферму, то неспроста, а коли супруг задержался так долго, то значит, совсем плохо.
Отец был мрачен. Конечно, моему появлению он обрадовался, но все равно, было заметно, что его что-то угнетало.
— Здравствуй Леша, — кивнул отец, уклоняясь от моих объятий. Пояснил: — Грязный я весь, и в крови. Сейчас быстренько помоюсь, переоденусь, потом…
— Коля, как там? — поинтересовалась мать.
— Хреново, — вздохнул отец. — Неправильное предлежание, теленочек крупный был, но умер. Еще хорошо, родительницу удалось спасти.
Я никогда особо не вникал в дела отца, но коли уж вырос в семье ветеринара, то знал, что правильное предлежание, это когда теленок выходит из своей мамки как положено — голова и лапы, то есть, ноги, идут вперед. А неправильное — если он идет задом. Вот тут без посторонней помощи корове не родить и человеку приходится ей помогать. Дело это трудное, грязное. Даже и пересказывать не стану. Все равно я точно рассказать не смогу, так что и незачем. А мой отец всегда воспринимал несчастные случаи очень близко к сердцу.
— Вызвали бы меня вовремя, все бы в порядке было, — устало сказал отец. — У коровы вчера вечером начались схватки, воды отошли, а мой коллега решил вколоть окситоцин. Дескать — матка откроется, к утру родит. В общем, теленка вытащили, только мертвого. Корова жива, так уже хорошо.
Отец махнул рукой и пошел в баню.
Вот я и говорю, что живя в семье ветеринара, я кое-что знал. Скажем, тот факт, что окситоцин не открывает матку у коровы, а напротив, он ее сокращает. Но коли мать удалось спасти, а теленка вытащили, стало быть, матка была открыта. Если бы ветеринар вовремя проверил, как расположен плод, то беды бы не случилось. И что там, коллега отца из Стеблева? Был пьяным или поленился проверить? Отец бы точно проверил — и ректально, а потом и через влагалище.
24
Товарно-материальные ценности.
25
В качестве авторского отступления: в советское время каждый район Вологодской области выпускал какие-то свои конфеты. В Грязовце делали «Школьные», в Шексне — ириски, в Кич-городке — карамель в виде карандашей. Череповецкие конфеты «Птичье молоко» на самом деле были самыми вкусными в СССР. Возможно, его выпускали бы и поныне, но название было запатентовано другой фабрикой. То, что сегодня продают под этим названием, совсем не то, что было в 1970−1980-е годы.
26
Ныне Вологодская государственная молочно-хозяйственная академия имени Н. В. Верещагина.