Страница 25 из 52
— Что? Что ты говоришь? — Свава с трудом ловит воздух, она оглядывает комнату.
— Да, детка. У него кровоизлияние в мозг или что-то в этом роде. Он был без сознания, когда мы с Аусой зашли к нему в комнату. Я тут же позвонила и врачу и Йоуну. Они сейчас у него. Его должны увезти в больницу и там обследовать. Но это безнадежно, так мне сказал врач.
— Господи, зачем же ты несла весь этот вздор, вместо того чтобы сразу сказать мне, что случилось? — Свава искренне удивлена. Ведь тяжелый камень предчувствия уже снят с ее души. Господи, какие глупости приходят в голову человеку, когда он находится во власти страха!
Мать отводит взгляд.
— Мне очень хочется, чтобы… чтобы ты была чуть-чуть внимательнее к Йоуну. Он такой чуткий, хотя на вид суровый и неприступный. Я так люблю его и ваших малюток..
— Мамочка, ну что за глупости, — говорит Свава. Но все-таки она нежно касается щеки матери, чтобы загладить раздраженный тон, каким были сказаны эти слова.
— Я должна зайти туда, может быть, надо приготовить вещи, пижаму или еще что-нибудь. Ты не уходи, мама, я очень рада, что ты пришла.
Спокойным шагом Свава выходит из комнаты. И хотя походка ее легка, она вполне соответствует той безмолвной торжественности, которая наполняет квартиру из-за близости смерти.
* * *
В десять минут седьмого автобус останавливается рядом с домом. Люди выходят через обе двери, потому что в это время в автобус обычно садится мало народу. Портниха из подвала всегда приезжает с этим автобусом. И она всегда выходит через заднюю дверь, маленькая усталая женщина, с немного испуганным видом. Водитель проверяет билеты, получает деньги у новых пассажиров и ждет, поглядывая в зеркальце, когда все выйдут, ждет с тем застывшим безучастным выражением лица, которое так характерно для его должности. Но вот выходит последний пассажир, створки двери захлопываются, и автобус трогает с места, обычно рывком, словно он через силу расстается с улицей. Иногда между створками попадает край юбки, автобус крепко держит ее, а пассажиры кричат водителю, чтобы он открыл дверь. Створки слегка приоткрываются, и автобус нехотя отпускает эту симпатичную юбку. Лицо у водителя каменное, он молчит как рыба. Никто не знает, о чем он думает. Он частица автобуса, и, когда пассажиры обращаются к нему, они как бы включают говорящий автомат.
Портниха торопится домой, в свой подвал, ей надо приготовить ужин для себя и для дочери. Как следует они едят вечером, днем у нее не хватает времени, чтобы готовить. А дочь готовить не умеет, она еще и школу не закончила. Портниха вовсе не собирается обрекать своего единственного ребенка на каторжный труд. Она твердо решила — у ее дочери будет все, чего была лишена она сама: образование, развлечения, выгодная работа, богатство, счастье. Однако трудно назвать счастливой девочку, которая ждет мать в крохотной комнатенке, настолько заставленной самым необходимым, что в ней нет места, где бы можно было проявить свое бешенство так, как хотелось бы.
Имеющееся пространство не позволяет этого, девочке остается лишь понуро стоять между столом и тахтой. Она держит письмо со штампом городской почты, лицо ее распухло от слез.
— Знаешь, что это такое?
— Нет, доченька, откуда же я могу знать?
Терпение в голосе матери только раздражает дочь.
— Это фотография! Смотри! — Дочь перегибается через стол и сует в лицо матери фотографию, на которой изображена улыбающаяся девочка, она сама.
— Да, — вздыхает мать. — Конечно, не ты одна претендовала на эту работу. У них большой выбор. Но теперь найти работу нетрудно.
— Только не мне! — рыдает девочка и рвет фотографию пополам, потом бросает ее на пол и с ревом топчет ногами. — Только не мне, дура! Ведь я такая же, как ты! Безобразная, противная, глупая, неинтересная!
— Лина, доченька, ради меня… — В голосе матери звучит мольба. — Ради меня, не говори так!
— Ради тебя! — Девочка хватает обрывки фотографии, мать пытается отнять их у нее.
— Линочка, ради меня!.. — умоляет мать.
Но девочка рвет фотографию на мелкие кусочки и швыряет их на пол. И топчет ногами. Ее брань летит матери в лицо, точно стрелы.
— Ты с ума сошла! — наконец говорит мать, у нее больше нет сил бесплодно тратить свое терпение.
— Это ты сошла с ума, а не я! Ты не придумала ничего лучше, чем запихнуть нас в этот подвал, где не смог бы жить ни один порядочный человек. И к тому же хочешь, чтобы я стала студенткой! Ты хочешь всего, что считалось необходимым, когда ты была молодой, потому что тогда на свете жили одни дураки. Ты вечно хвастаешься, какая у тебя способная и одаренная дочь. А над тобой только смеются. И надо мной тоже. Только выжившие из ума считают, будто очень важно быть одаренным…
— Да, да, — говорит мать и медленно подходит к тахте, чтобы сесть и дать отдых уставшей спине. — Конечно, Лина, я старомодна.
— Дура! Я хочу, чтобы ты звала меня Лили! — орет дочь. — Я тебе сто раз говорила, что ненавижу имя Лина! Сигурлина! Просто плюнуть хочется! Самое отвратительное имя, какое только можно придумать! Тьфу!
— Лина, — строго говорит мать, — образумься и перестань орать из-за пустяков. Что ты, собственно говоря, от меня хочешь?
— Я хочу быть красивой, богатой, привлекательной, понятно тебе, тупица? Но тебе этого не понять. Ты всего лишь портниха и никогда не жила так, как живут порядочные люди.
— Папа хотел, чтобы тебя назвали Сигурлиной в честь его матери. Разве стыдно носить имя женщины, которая, потеряв кормильца, одна вырастила восьмерых детей?
— Вот, вот, проповедуй! На это ты мастер! — перебивает ее дочь, захватывая тот крохотный кусочек пола, который оставлен для прохода.
— Лина, пожалуйста, успокойся, — просит мать еще раз. — Все можно уладить. Не хочешь учиться в гимназии — не надо. Обязательное обучение ты уже закончила, и я вовсе не собираюсь принуждать тебя к чему бы то ни было. Я делаю для тебя все, что могу. Вспомни, что тебе всегда советовал папа…
— О господи! — кричит девочка и затыкает уши руками. И мать вспоминает, что дочь запретила ей эти торжественные ссылки на отца. Над головой портнихи висит в золоченой рамке фотография мужа, увеличенная фотография человека с добрым лицом, сидящего в глупой позе с полуоткрытым ртом. Наверно, тогда было модно фотографироваться именно так по контрасту со старыми фотографиями, на которых люди изображались с застывшими лицами и плотно сжатыми губами, словно дали обет никогда не открывать рта. Портниха поднимается и устало идет на кухню, чтобы приготовить еду. Она кладет в кастрюльку несколько картофелин, ставит на огонь сковородку, чтобы поджарить котлеты, которые они обычно едят вечером, и все время думает о дочери, о собственной бедности и беспомощности. Это верно, ее труд плохо их обеспечивает. Она не может дать Лине многое, что есть у ее подруг. Уже не раз она подумывала о том, что хорошо бы найти жилище немного побольше и не в подвале. Если бы у нее был какой-нибудь диплом, например для того, чтобы открыть швейную мастерскую. Но ведь она никогда ничему не училась, у нее нет никаких дипломов. Она не может открыть швейную мастерскую, несмотря на то что она первоклассная портниха и шила все годы с тех пор, как потеряла мужа, то дома, то в мастерской у других. Да и где взять деньги, чтобы самой вести дело? Нет, ничего другого ей не остается, на ней еще висит долг в пять тысяч, которые ей пришлось уплатить вперед за этот подвал. Комната, правда, вполне приличная — два окна, на юг и на восток, отдельный вход, кухня, разрешение пользоваться прачечной и туалетом, где есть душ, так что они могут мыться, как все люди. Разве она не экономит каждую копейку, чтобы дать девочке все, что та пожелает? Не думает о ней в первую очередь? Плохо к ней относится, бранит ее? Может быть, только в последнее время, когда Лина совсем от рук отбилась. Во всяком случае, без причин — никогда. Пока девочка была маленькая, все было хорошо. Они прекрасно понимали друг друга, и девочка любила рассказывать матери, что она для нее сделает, когда вырастет. Но дочь росла, и они все больше и больше отдалялись друг от друга. Нет, она никогда не станет предъявлять Лине каких-либо требований, она не намерена быть ей в тягость. Обременять ее чем-то. Лишь бы девочка хоть изредка давала матери почувствовать, что она понимает, как мать выбивается из сил, чтобы выполнить любое желание своего единственного ребенка. Но требования дочери растут быстрее, чем мать может их выполнить, хотя она работает, как каторжная. Может, следовало бы попытаться выйти замуж за состоятельного человека?.. Есть один такой на примете… Портниха вздыхает и переворачивает котлеты. Она никогда не умела устраивать свои дела. И все потому, что слишком щепетильна. Лина права — она старомодна, мать согласна с дочерью. Нет, надо набраться решимости, у нее есть один план, хотя осуществить его не так просто. Вот если бы она не заняла у него эти пять тысяч… Если бы она вообще не уступила ему, а сохранила верность своему покойному мужу, как сперва собиралась…