Би-боп

А еще вот уже лет пятнадцать, он мечтал вновь насладиться игрой на фортепиано. Ну вот, теперь это возможно. А Сюзи во всем этом? За все надо платить, сказал он мне. Его теория расплаты за все. Он часто рассказывал мне о ней.

Дебби переоделась. Оделась по-мальчишески. В штанах ее ноги казались еще длиннее. Симону стало стыдно, что он любовался ею. Вот такие дела, сказал он себе, я расплачиваюсь, я уже плачу, я буду платить, сколько потребуется, и когда-нибудь, может быть, обрету покой, может быть.

Дебби повернула ключ зажигания. Вы слушаете «Франс Интер», в студии двадцать часов, сказали по радио. Дебби его заглушила. Как глупо. Из страха, что расскажут о Сюзи. По радио, конечно, ничего бы не рассказали. О Сюзи не знал никто.

Ее никчемная авария, происшедшая в никчемном лесу — об этом не знал никто, кроме Симона и Дебби, Анны и Жами, родителей Анны и инженера, да, он позвонил, чтобы вновь поблагодарить Симона за то, что тот спас его, его выходные, его жену и его дочурку.

Он попал на Нардиса-сына. Отца нет, сказал ему Жами, он уехал к моей матери, своей жене, в больницу, она попала в аварию, она умерла.

Его жена разбилась насмерть, сказал инженер своей, ты представляешь; может быть, я виноват, как ты думаешь, может, послать ему цветы?

Было 19:45. Затем Анна и Жами уехали с котом. Да, я сказал «с котом». Произошла невероятная вещь. На самом деле произошли две невероятные вещи. Пока рассмотрим первую.

Собираясь уже выезжать, Анна и Жами увидели, как Чок вылез из-под дивана и запрыгнул в корзину. Да, он будто понял, что никогда больше не сможет увидеть Сюзи. Что единственный шанс ее увидеть предоставляется ему только через эту корзину.

Свернувшись внутри корзины, он смотрел на Анну и Жами, как бы говоря: Только без сцен, я еду с вами. От этого они опять заплакали, после чего закрыли корзину.

В двадцать часов все втроем они уже катили по кольцевому бульвару по направлению к автостраде, ведущей к морю.

Кабриолет Дебби катил вдоль моря. Пока она еще не могла удалиться от моря. Дорога шла вдоль моря. Существовал другой путь, более прямой, ведущий к территории в глубине материка и пересекающий ее, но Дебби, заботясь еще и об эстетике, подумала, пока наступал вечер и закатные цвета становились болезненно пронзительными, что прибрежная дорога подействует на Симона умиротворяюще.

И действительно, это умиротворяло. Удобно устроившись на пассажирском месте, Симон сквозь расплывчатую сетку диких растений по обочине смотрел на океан, который медленно шевелился, вынужденный все еще поблескивать под огненным диском, наверное солнцем.

Впервые Симон уезжал с моря без досады, зная, что он вернется, не на следующий год, как всякий раз под конец отпуска, а скоро, сразу же, через несколько дней, только туда и обратно.

Он вздохнул, затем, когда они отъехали от побережья, взялся всерьез оплакивать Сюзанну. Он подумал, что, возможно, у нее не было времени вспомнить обо всей своей жизни. Он вспомнил о ней за нее. Сделал это для нее и для себя. И пока Дебби ехала теперь уже в глубь материка, он открыл свое хранилище фотографий, извлек целый ворох, всевозможных размеров, и принялся их классифицировать.

Я, должно быть, в какой-то момент заснул, сказал он Дебби. Проснувшись, обеспокоился из-за кота. Спросил себя, что станет с Чоком. Согласится ли Жами взять его к себе. Будет ли согласна Анна. Иначе, подумал он.

Ты любишь кошек? Нет, ответила Дебби, терпеть их не могу, а что? Нет, ничего, сказал Симон, еще долго? Говоря это, он вспомнил, как его Жами, еще совсем маленький, в дороге все время повторял: Ну, когда же приедем?

Он был невыносимым, сказал Симон. Кто? спросила Дебби. Твой кот? Нет, ответил Симон, наш мальчишка; едва мы отъезжали, как он принимался за свое, сначала это смешило Сюзи, я вел, поглядывал на нее, как бы говоря: Он вообще когда-нибудь замолчит?

Подъезжаем, сказала Дебби. Было 21:30. Больница спала. Смелости это не придает, кажется, что беспокоишь. И потом эта духота, когда входишь. И потом этот запах, запах парника, вивария.

Дебби предложила оставить Симона одного. Ни за что, сказал Симон, нет, пожалуйста, останься со мной, если, конечно, тебе не в тягость. Да нет, сказала Дебби. Она поцеловала его.

Тетка, дежурившая в приемной, должно быть, видела, как они поцеловались. Вы родственники? спросила она.

Я ее муж, ответил Симон. Тетка кивнула, затем посмотрела на Дебби. Муж не этой дамы, сказал Симон, а мадам Сюзанны Нардис, которую вы поместили куда-то в ожидании, когда я приеду.

Войдя в пустую комнату, Симон чуть не потерял сознание. Было темно. Зажглись неоновые лампы. Симон, повернувшись к тетке, спросил у нее, почему она до этого выключала свет. Вы думали, я не приеду? Вы оставили ее в темноте? Тетка не ответила и удалилась.

Какая тишина. Неоновые лампы потрескивали. Симон чуть не осел во второй раз. Дебби сильно сжала его ладонь. Горе заставило его выпрямиться. Моя милая Сюзи, сказал он. И приложился губами к холодному лбу, после чего, ужаснувшись, отпрянул.

23

Двадцать два часа. Было темно. Анна и Жами находились еще только на полпути. Жами ненавидел водить ночью. Он все время повторял: Я ничего не вижу. Затем добавлял: Во сколько приедем? Он обращался к Анне, не глядя на нее. Глаза его невротически следили за фарами гипнотически. Анна ему уже не отвечала. Сначала она отвечала: Увидим, потом не отвечала ничего.

Ты не отвечаешь? Тебе наплевать? Ты спишь? Это ведь не твоя мать, вот оно что. Если бы это была твоя мать, ты бы задумывалась о времени, как я. Раньше полуночи там не будем. Я это чувствую. Слышишь? Я это чувствую. В одиннадцать, сказала Анна, или в полдвенадцатого. Жами: Думаешь, они нас впустят? Да, сказала Анна, они открыты всю ночь.

Внезапно Жами почувствовал, что сдает. Чок в своей корзине постоянно мяукал. Жами сказал: Вытащи его. Каждый знает, что жалобное мяуканье кошки похоже на плач ребенка. Это невыносимо, когда ты вымотан и измучен.

Освободи его, сказал Жами, оставь его в покое, я его знаю, он ляжет под сиденье и будет смирно лежать. Да, Чок? спросил он, не оборачиваясь.

Анна развернулась и протянула руку. Корзина стояла слишком далеко. Остановись, сказала она, мне не дотянуться. Нет, сказал Жами, не остановлюсь, отстегни ремень и дотянись, черт, ведь это несложно.

Они съехали с автострады. Им пришлось ее оставить, чтобы свернуть к городу, где находилась больница. Теперь они ехали по проселочным дорогам. Плохо обозначенным. С нечасто отмеченными поворотами. Редко указанными направлениями. Изнуренный Жами боялся сбиться с пути. Анна, перевесившись через сиденье, открыла корзину.

Едва освободившись, Чок хрипло мяукнул и, прыгнув на плечо Жами, уцепился когтями за его шею. Жами вильнул в сторону первый раз. Осторожно, крикнула Анна. Она пыталась пристегнуться. Жами, выровняв машину, старался избавиться от кота, который продолжал царапать ему шею.

Взбешенный криками, нервозностью, напряженностью ситуации, Чок сорвался с плеча Жами и прыгнул на пол, сначала в ноги, а потом под ноги. Жами, пытаясь его отогнать, вильнул в сторону второй раз. На этот раз еще дальше. Машина съехала с дороги. Ничего страшного. Там не было канавы, плоское и свободное пространство. Больше испуга, чем ущерба.

Жами вне себя открыл дверцу и вышел. Чок воспользовался этим, чтобы дать деру. Жами в свете фар увидел, как тот убегает. Иди сюда, болван, заорал он, вернись немедленно. Он попытался бежать за ним. Остановился там, где заканчивался свет от фар, было темно. В конце концов, мне наплевать, подумал он. Затем вернулся, сел в машину и от усталости заплакал: Что я скажу отцу?

Когда Симон не возвращался домой, Чок всегда спал с Сюзи. Он спал с ней на кровати. Он прижимался к ее животу, сворачивался в клубок у ее бедра. Именно так, в такой позе, его и нашли. На этот раз по радио об этом рассказали.

Вы слушаете «Франс Интер», в студии тринадцать часов. Перед тем как перейти к программе второй половины дня, небольшая история, которую я со своей стороны нахожу очень трогательной и которая, надеюсь, взволнует вас тоже и, возможно, сделает всех нас чуточку лучше.