Страница 4 из 5
– А такие вот рыбацкие сапоги, как твои, я за двадцать тысяч на базаре видел. Двадцать тысяч, с ума сойти! – сказал больной инфляцией вошедшей.
Мисс икнула.
– Звиняйте, господа. Эти рыбацкие сапоги я за долля́ры покупала, старче, а сколько в рублях будет я не рублю.
– Долла́ры! – возмущённо и гневно вскричал её сосед. – Кто их видел, долла́ры эти?!
– Деньги, как деньги, – зевнула и улыбнулась мисс Эдди, —а я тебя, где-то видела, только не помню где.
– Боже, да это ты, несравненная Лилия?! Я тебя боюсь, ты меня преследуешь? Мы с тобой ехали в одном купе, дорогая, в Москву, – толкнул Эдди локтем бухгалтера, уже давно смотревшего зачарованно в глубокий мысок на аппетитной груди мисс. Представь, и в столице я тебя видел. Как очередной конкурс прошёл? Поклёвка в таких сапогах хорошая была? Побила конкуренток?
– Одной стерве старой фингал засандалила, – хохотнула мисс, – не понравилось ей, как я говорю. Чё не так? Говорю, как все. Та ну их, тощих селёдок: всё куплено было, малыш, своих проталкивали, шлюшек столичных.
– Крутой у тебя ана́басис выходит, Лилия, без компаса и карт, за какой-то месяц несколько тысяч километров покрыла. На Восток теперь? Азию покорять, Кавказ…
Румяный не дал ему окончить. Драматично вытянув к нему руку, он пылко выдохнул:
– Семьдесят пять тысяч телевизор!
Глянув на него задумчиво, Эдди сказал:
– Вселенная возникла в результате флуктации физического вакуума в точке сингулярности.
– А там и в Японию, может быть, покоришь, – продолжил он разговор с мисс.
– Домой еду. Устала я от этих конкурсо́в. У вас выпить чего-нибудь есть? – до хруста потянулась Лилия.
– Только чача осталась.
– Давай чачу, – согласилась мисс.
Не моргнув, она выпила пол стакана, закусила лимоном и, пробормотав: «Я покемарю малость», отвалилась спиной на стенку.
Эдди повернулся к бухгалтеру, не сводившего глаз с заснувшей мисс, подмигнул.
– Проняло? Надоела холостяцкая жизнь?
Бухгалтер вздрогнул, отвёл взгляд.
– Магия какая-то. Формы, однако…
– Уверяю вас, дружище, эти формы будут расти, как тесто. Через год-три она превратится в Данаю местного разлива.
Розовощёкий старик, задумчиво глядевший в окно, ожил, проговорив:
– На тысячу купил пять пар носков. На тысячу!
Эдди строго глянул на него:
– Субъективная сторона объективного восприятия материального мира через духовные практики астрального тела ведёт к полной иллюзии причастности своего эго к высшему проявлению метафизического начала через конец его отрицания в стадии принятия всего сущего в этом мире на веру что ведёт в итоге…
Не докончив, он выдохнул:
– Фу-у -у… ферштейн?
Старик с интересом глянул на него.
– Иностранец?
– Пожалуй, да, – кивнул Эдди.
– Немец?
– Наполовину швед.
– И почём у вас хлеб?
– Одна крона.
– Это на наши сколько будет?
– Порядка двадцати копеек, думаю.
– Вот это да! Как в СССР.
– О, да. У нас социализм. Капиталистический социализм.
– А яйца? – с загоревшимися глазами вопрошал попутчик, зарумянившись сильнее.
– Одна крона яйцо.
– Как же так? Хлеб – крона и яйцо крона. Это ж десять крон за десяток, однако!
– У нас произошёл страшный куриный мор, что и привело к таким ценам.
– Беда. А носки?
– Одна крона десять пар. Мы их не стираем, выкидываем.
– Ещё бы! Десять пар по цене буханки хлеба. Живут же, черти!
Бухгалтер еле сдерживал смех. Призывно гуднув, поезд тормозил у станции Невинномысская.
– Разбудите даму, ей выходить, – сказал Эдди старику. Тот погладил мисс по плечу.
– Подъём, барышня-красавица, нам выходить.
Мисс открыла глаза поправила причёску и симметрию груди, сонно глянула в окно.
– Щас борщеца домашнего, сальца и у койку, – потянулась она.
Расстроенный инфляцией попутчик выходил с ней. Из прохода донёсся его голос:
– Представляешь, у шведов хлеб стоит одну крону, это двадцать копеек.
Эдди с бухгалтером облегчённо выдохнули.
Совсем скоро показался седоголовый Машук, поезд подходил у Пятигорску. Пассажиры шумно одевались, доставали свои баулы, чемоданы, собираясь, наконец, ступить на земную твердь. Оделись и Эдди с бухгалтером.
Глава XXXIV. Долг платежом прекрасен, или Куры денег не клюют.
Виктор встречал друга, тиская его в медвежьих объятьях, он тараторил:
– Эдос, Эдос, у меня сын. Сын! Вникаешь? Такое чудо, он такой красивый. Ангел!
Он потащил друга к машине, усадил, протянул шкалик коньяка. Быстро набрав скорость, продолжил восторженно:
– Эдос! Если бы ты знал, как долго мы с Маришей пытались его сотворить. По врачам ездили, в монастыри, к каким-то бабкам. И вот случилось – у меня сын, маленький Эдька! Прикинь, я судьбу свою сиротскую победил, я отец, у моего сына есть семья и фамилия, у меня будут внуки с фамилией Банников!
Эдди, смеясь, постукивал друга по плечу:
– Тише, тише, не гони, отец и будущий дедушка, дорога скользкая, тебя сын с женой ждут.
Похорошевшая и похудевшая Марина, прижала Эдди к себе, провела в спальню, прижимая палец к губам. Малыш спал со скорбным личиком, еле слышно звучал магнитофон с записью диска битлов «Abbey road». Виктор обнял Эдди и Марину:
– Я хочу, чтобы он слушал с первого дня то, что мы слушали с тобой, Эд. Идём, идём, дружище, мы должны выпить за здоровье маленького Эдика, – прошептал Виктор и опять стиснул друга.
– Погоди, Баня, – Эдди вытащил из сумки толстый пресс долларов, положил на тумбочку, – это Эдьке на игрушки.
– Эдик, Эдик, у нас всё в порядке, не нужно, это лишнее, – запротестовала Марина.
– У нас в Баку так положено при рождении ребёнка, Мариш, пригодится, лишним это никогда не бывает, – приобнял её Эдди.
– Эдик, ты не приболел? Какой-то ты не такой, – посмотрела она на него пристально.
– Я обновлённый. – опустил голову он, не выдержав её взгляда.
– Ребята, пообслуживайтесь сами мне с малышом нужно побыть, – улыбнулась Марина.
Разлив водку по рюмкам, Виктор задержал взгляд на лице друга:
– Надо понимать ты всё же поставил свой спектакль, я рад, но почему-то какой-то поломанный. А тут, Эд, в твоё отсутствие произошли некоторые интересные события с человеком, которым ты сильно интересовался. Я невольно связал случившее с Оковитым и с тобой. Давай за моего Эдьку выпьем, я тебе всё расскажу после.
Когда они вышли на балкон покурить, Виктор начал с того, что рассказал о смерти Матвея Лукича, о торжественных похоронах ветерана, на которые прилетал московский зять с женой и детьми, но почему-то не было Луки Матвеевича. Сами похороны прошли в тяжёлой атмосфере. Люди перешёптывались, но вначале никто точно не знал причину отсутствия на кладбище сына. Взбудораженное торгашеское общество города судачило об этом, новость обрастала разными слухами, но в провинциальном городке вскоре всё вылезло наружу, создав ещё больший ажиотаж. Оказалось, что сразу после смерти отца с Лукой Матвеевичем случился невероятный казус: по звонку жены его в смирительной рубашке свезли в психбольницу. Обезумевший Лука Матвеевич отрубил головы всем своим курам, побросал их тушки псу и погнался с топором за женой. Она успела закрыться в доме, а он рубил входную дверь до тех пор, пока не приехали санитары и наряд милиции. Сюжет показывали по телевизору, люди до сих пор гадают о причинах сумасшествие не старого ещё и благополучного человека. Одни говорили, что так подействовала на него внезапная смерть любимого отца, другие, что он застукал жену с любовником, третьи – о проигрыше огромной суммы денег в карты. Сейчас Лука Матвеевич под наблюдением врачей, он не помнит кто он такой, твердит одно и тоже, кукую-то белиберду о курах, психиатры сетуют, что прогноз неутешительный.
– Бедные несушки, – усмехнулся Эдди. – казнил бедных и сам попал в ощип.