Двинские берега

Таня поначалу дивилась, чего это Элька так возлюбила старую учительшу, потом стала даже немного ревновать и злиться. Нашла себе вторую мать, а про первую и забыла. Эля по своей привычке не делилась с матерью, но как-то Таня буквально к стенке ее приперла своими расспросами.

- Ты уж не из-за Алексея ли там все время пропадаешь? Алексею уж под сорок, он старый холостяк. Раз раньше не женился, значит не судьба ему. Так и будет бобылем век доживать.

- Да что ты, мама, причем тут Алексей? Я к Люсе и Лизавете Петровне хожу. Алексей все выходные на охоте пропадает, а если и дома – так даже к столу не выходит. Стеснительный он.

- Да они тебя в домработницу превратили, чего уж там. Я прекрасно вижу, что ты сохнешь по Алексею, а ему до тебя дела никакого нет. А старухе удобно пользоваться твоими трудами. То полы помыть, то окна протереть, а дальше что? Белье их еще не стираешь?

Тане обидно было за дочь, вот ведь бесстыжие люди, пользуются добротой ее дочери. А этот Алексей, старый холостяк, чего ему надо? Женился бы на Эле и всем бы хорошо было.

- Давай поговорю я с этой Лизаветой, может в гости их пригласить, за накрытым столом, да за рюмочкой наливки домашней, быстрей дело сладится.

- Мама, даже не думай. Не надо мне ваших старорежимных обычаев. Там семья интеллигентная, Алексей инженер и партийный, мы с ним просто друзья, понимаешь?

Таня все прекрасно понимала и видела, что Эля порой ее стыдится. Таня любила домашний уют. Вышитые скатерти, подушки на диване, кружевные накидки на пирамиде подушек, возвышавшихся на большой железной кровати. Эля считала все это мещанством, хотя в школьные годы сама же и вышивала наволочки на эти подушечки.

- Ну, конечно, мы институты не заканчивали, всю жизнь в деревне, да со скотиной – куда нам до городской интеллигенции – ворчала Таня – смотри сама, тебе жить, да только тебе тридцать лет, так и останешься одна.

В те времена в городе постоянно ощущался дефицит продовольственных товаров. Мясо, яйца, молочные продукты никогда не стояли в свободной продаже. Как только появлялись – сразу сметались с прилавков. Некоторые продукты можно было только в Москве закупить, тоже самое было и с лекарствами, хорошей обувью и одеждой. Таня получала мало, но принарядиться всегда любила. Выручало ее умение шить, рукодельницей она с детства была, вот только занималась этим не для удовольствия, а от нужды.

После окончания столичного вуза, Эля устроилась в ближайший продовольственный магазин продавцом. На удивленные расспросы матери, сухо отвечала, что надоело в очередях за бутылкой молока стоять после работы. Да и молоко как правило еще днем разбирали.

- Тебя государство выучило на экономиста, а ты за прилавком колбасой торгуешь – недовольно ворчала Таня. Вот только зря беспокоилась она, очень быстро Эля пошла на повышение, в скором времени ей предложили работу в новом магазине. Заведующей. Таня была рада за дочь и горда. Магазин в Привокзальном – новом спальном районе, который прямо на глазах рос и вытягивался вдоль железной дороги.

Каждое лето Таня старалась выбраться в Дябрино, там жили родственники по покойному мужу, а в глухой деревушке Заболотье жила сестра мужа – Варвара. Глухая и подслеповатая, она еще управлялась с небольшим огородом и держала козу. В Заболотье почти не осталось людей, только несколько старух доживали свой век. Летом там благодать, а вот зимой все заметало, автобус до самой деревни не доходил, надо было идти часть пути лесом. Вот такие забытые Богом и людьми места, еще сохранялись в области, пока жив последний старик или старуха. Потом оставались только заколоченные дома, доживавшие свой век как забытые старики.

Любовь к лесу, его особой атмосфере и тишине, нарушаемой только птичьим гомоном, осталась у Тани с детства. Весь год она ждала с нетерпением этого свидания с лесной глушью. Ехала всегда на теплоходе, хотя можно уже было и автобусом добраться до Красноборска, но встреча с рекой для нее была как встреча с молодостью. Неспешно проплывали берега, привычно кричали чайки за бортом, а Таня все сидела на палубе и не могла наглядеться. Эля тоже любила прокатиться на теплоходе, но вот деревенская жизнь ей была не по нраву, да и жить у дальних родственников ей не нравилось. Попивали там все сильно, а Эля этого не одобряла, может поэтому, Таня в одиночестве ездила на малую Родину, к знакомым берегам, лугам и просторам.

Дябрино менялось незаметно. Все та же грязь на улицах после дождей, все те же избы, правда, многие стали отстраиваться, не хотели ютиться в тесноте. Люди как прежде зарабатывали в леспромхозах, сплавляли по реке огромные плоты. Это привычная картина для Северной Двины, где плот за плотом, тянулись в Архангельск. В городе был свой целлюлозно-бумажный комбинат на Сульфате. Второй крупный комбинат располагался в Новодвинске. Много леса шло и на экспорт, но Таню не интересовала экономическая составляющая. Лес ей был дорог живым, а не в виде бесконечных штабелей, лежавших на берегу реки, и ждавших своей очереди отправится в путешествие.

- Что, Танюшка, много ли грибов то набрала? – Варвара вернулась из хлева с ведерком молока и столкнулась с Таней в дверях.

- Да, наломала корзинку – корзина с грибами стояла на лавке в сенях – сейчас перекушу, да чистить буду. Завтра снова в лес, а эти надо посушить.

- Да что ты всемя днями пропадаешь в этом окаянном лесу. Мне для Маньки надо сенца заготовить, уж подсоби. Завтра за травой пойдем, хоть сколько пожнем, да высушить надо, а то зима длинная.

Таня не перечила, с охотой выполняла любую крестьянскую работу.

Иногда ей казалось, что лес и есть ее настоящая любовь. Затеряться в его глуши она не боялась, все свободное время она проводила там, сидя на пеньке и прислушиваясь к его тайной жизни. К шуму ветра в кронах сосен, к таинственному журчанию лесного ручья. Чем старше она становилась, тем милее ей было лесное одиночество тихих урочищ и чуть заметных троп. Временами, она жалела, что не может здесь остаться навсегда, оставив городскую суетливую жизнь. Поселиться бы рядом с лесом и забредать каждый день в чащу.

- Надоест – авторитетно заявляла Варвара – зимой как метель завоет, да волки этот вой подхватят, вот тут тебя и скрутит тоска-кручина. К людям захочешь, опять, хворь приключится, куда пойдешь? В лес, к медведям? Вот то-то же. У вас там в городе и врачи и магазины. Живи да радуйся, не наша беда.

Варвара поджимала беззубый рот, не понимала она Таню, чего той не хватает. Таня привычно соглашалась, расхваливая удобства городской жизни, но в душе ее застыла печаль по этим местам. Отпуск пролетал незаметно, а печаль становилась привычной спутницей в ее жизни.

Глава 9

Таня помнит этот мартовский день во всех подробностях. Помнит, как синие тени бежали вслед за трамваем, как солнце нагревало щеку сквозь застывшее окно. Ночью был мороз, и промерзший воздух обжигал руки. Трамвай весело бежал, звеня на поворотах. Дыхание паром вырывалось из рта, но Таня не чувствовала холода. Не чувствовала неудобства, сидя на ледяном жестком сидении. Тот мартовский день был наполнен для нее чудесами и радостью. У нее родилась внучка.

- Мама, я кажется выхожу замуж – Эля стояла перед зеркалом в прихожей, густо накладывая синие тени на верхнее веко. Таня неодобрительно наблюдала за ее манипуляциями. Сама она никогда не пользовалась косметикой, разве что чуть смочит носовой платок духами «Красная Москва». Эти духи ей нравились и муж, хотя и не одобрял, но по случаю дарил их. Еще он как-то подарил ей металлическую пудреницу. На верхней крышке зеркальце, внутри светлый порошок. Таня не пудрилась, но коробочку хранила как память.

- Так выходишь или тебе только кажется?

Эля выбрала проходную комнату и последние годы Таня не раз слышала эту фразу. Ну, зачем ей отдельная, ведь она скоро выйдет замуж. Вот только зря Эля бегала на Комсомольскую, там ей были рады, но только пожилая учительша и ее хромоногая дочь. Алексей не спешил делать предложение. В какой момент Эля перестала ходить туда? Теперь уж Таня и не вспомнит, зато учительша и ее Люся стали приходить к ним. Таня удивилась, но молчала, уходя к себе в комнату. Потом уж она узнала, что Алексей женился.