Страница 23 из 33
– Тогда проводите проверку прямо у Алтаря чистоты, – заметил Кенсай.
– На публике?
– А что тут такого?.. – удивился Кенсай. – Устраивайте по одному сжиганию по выходным, в полдень. Бескожие будут приводить обвиняемых прямо к Пылающим камням, на месте можно и проводить проверку, а любого, кто даст ложные показания, тоже можно сразу сжигать на костре.
– Второй Бутон, проверка обычно проводится скрытно… Есть особые обряды, правила, которые необходимо соблюдать. Думаю, неразумно…
– А я думаю, что неразумно позволять мятежникам беспрепятственно бродить по зданию капитула, правда?
– Конечно…
– Назначь самого доверенного – кого-нибудь из сятеев – для расследования. Пусть все перевернет вверх дном.
– Как скажете, Второй Бутон.
– Остальные, выполняйте свои обязанности. В свете событий в городе Йама к маломальскому неадекватному поведению надо относиться с подозрением. Член Гильдии, уличенный в пособничестве мятежникам, станет жертвой максимально чудовищной жестокости, на которую мы способны. Уяснили?
– Хай! – ответили собравшиеся в один голос.
– Завтра я отправляюсь прямиком к Землекрушителю. А от каждого из вас зависит, сохранится ли капитул в целости и сохранности во время моего отсутствия. Лотос должен цвести.
– Лотос должен цвести. – Собравшиеся кёдаи встали и покинула зал в облаке дыма и подозрений.
Все, кроме одного: на противоположном конце стола остался сидеть кое-кто в атмоскафандре, сияющем блеском новенькой шлифованной кожи.
– Пятый Бутон, – прорычал Кенсай. – Разве тебе нечем заняться?
Взгляд юноши вспыхнул, а кабели, тянувшиеся из загубника, заскрежетали друг о друга, пока он качал головой. Вьющийся дымок, изображенный на наплечниках и перчатках, словно затрепетал в стылом воздухе в такт движениям молодого человека, а из глазной пластины лился кроваво-красный свет.
– Я им не доверяю, – сказал Кин.
– Кому конкретно? – откинулся на спинку кресла Кенсай.
– Инквизиции.
– Доверие – редкость в эти ночи, Киоши-сан. О, извини меня… ты же отказался от имени отца? Примерно в то же время, когда покинул капитул.
– Вы никогда не простите меня? – повесил голову юноша.
– Если бы решать пришлось мне, ты бы уже превратился в удобрение.
– Это была ошибка, дядя…
– Дядя? – Кенсай усмехнулся. – Что за безумие такое?
– Вы и мой отец были как братья. Когда он умер, вы относились ко мне как к родному сыну. Почему вы вините меня за то, что я думаю о вас как о дяде?
– Мы были как братья, он и я. – Кенсай наклонился вперед. – И уж поверь мне, если бы твой отец был жив сегодня, твои действия стали бы таким позором для него, что он бы покончил с собой.
– Я никогда вас не подведу!
– Я дам тебе драгоценный шанс.
– Вы можете доверять мне больше, чем любому члену капитула.
Глухой взрыв безрадостного смеха.
– Неужто?
– Мой отец никогда вам не рассказывал? Про то, что я увидел во время церемонии Пробуждения? Про мое славное будущее, открывшееся в Палате Дыма?
– Мы никогда не обсуждали подобные вещи. Это неприлично.
Кин говорил как будто заученно, голос зазвучал плотным, несколько раз отраженным эхом:
– Не называйте меня Кином. Это не мое имя. Зовите меня Первым Бутоном.
Кенсай почувствовал себя так, словно его ударили кулаком под дых, выбив из легких весь воздух, заставив схватиться руками за край стола.
Кин? Первый Бутон?
Юноша встал, издавая кремниевое шипение поршней, преследуемый выхлопом чи. Он подошел к Кенсаю, мягко положил руку ему на плечо.
И его взор горел жаром тысячи солнц.
– Однажды я сяду на Трон машин, дядя. И буду править Гильдией. Возможно, вы забыли, что когда-то верили в меня, но я до сих пор верю в вас и сделаю все, что в моих силах, дабы искоренить раковую опухоль в Гильдии. И когда вы и Землекрушитель сожжете Йиши дотла, душой я буду там, рядом с вами. – Кин развернулся, чтобы уйти, стуча тяжелыми ботинками в такт пульсу Кенсая. – Сожгите их ради меня, дядя.
Кивок.
– Сожгите их всех. Дотла.
То, что будет…
Кенсай брел по коридору к своему жилищу, снова и снова шепотом повторяя краткую фразу, и в голове роилось множество мыслей. Разве это может быть правдой? Как такое возможно? Неужели Кину суждено возглавить Гильдию после ухода Первого Бутона Тодзё? Старик правил дольше, чем кто-либо.
Никто и не помнил, когда он взошел на трон. Но и он должен в конце концов подчиниться смертному уделу. Действительно ли его место займет Кин?
Кин?
Всем гильдийцам показывали видения будущего в Палате Дыма, и они переживали их заново каждую ночь, пока спали. Кто-то запоминал обрывки и загадки, кто-то видел будущее ясно, как сквозь чистое стекло, а кто-то впадал в безумие из-за того, чему становился свидетелем.
Что касается Кенсая, то его видением оказался Землекрушитель – огромный голиаф из железа и цепных клинков, сметающий целые армии.
Видение всегда было с Кенсаем. Оно вселяло в него уверенность, на которую он мог опереться, и наполняло желанием, заставляя преуспевать. Именно он разрабатывал левиафана, убеждая другие капитулы вложить ресурсы, необходимые для создания колосса, чтобы нанести смертельный удар по Кагэ и гайдзинам. И мысль о том, что править всей Гильдией суждено Кину, стала невыносимой.
Инквизиция пыталась лишить Кенсая славы, заставить смотреть, как вместо него в рулевой рубке Землекрушителя встанет мальчишка-сопляк.
Кенсай давно предполагал, что он займет место Первого Бутона. Он был Сятей-гасирой самого могущественного капитула в Кигене. И потому вполне логично, что, если Тодзё падет, он перехватит бразды правления. Он лелеял мечты об изменениях, которые произведет. Планировал подрезать крылья необузданным спиритуалистам из Инквизиции, хотел засадить их обратно в клетки, из которых им давным-давно позволили вылетать. Мысль о том, что место Первого Бутона займет Кин, а ему придется кланяться вероломному мальчишке…
Но если дураки из Инквизиции не сумели разглядеть даже мятеж, назревающий внутри Гильдии, кто мог поручиться, что видение будущего Кина было верным?
Кто сказал, что хоть что-то сбудется?
А если не они, то кто знал о грядущем?
Кенсай выругался себе под нос и ткнул в панель управления своим жилищем. Времени на бунт пока нет…
Комната была просторной, но без особых излишеств. У одной из стен возвышалась кровать, отделанная под дуб, с шелковыми простынями кроваво-красного цвета – единственная настоящая слабость Кенсая. В дальнем углу высился большой письменный стол, заваленный отчетами: процентиль мертвых земель, прогнозы урожая, колебания цен. Рядом с пачками рисовой бумаги расположился автоматический диктограф в ожидании, когда голос оживит его.
Кенсай сел за стол, включил диктограф для записи. Устройство было изготовлено из полированной и блестящей латуни. Он видел свое отражение на гладкой поверхности, маску прекрасного юноши, которым уже никогда не будет. Теперь он превращался в мужчину, стремительно приближающегося к среднему возрасту: редеющие волосы на голове коротко подстрижены, гусиные лапки и пигментные пятна бросались в глаза всякий раз, когда он осмеливался взглянуть в зеркало, не пряча настоящее лицо под маской.
В наши дни все реже и реже.
Кожа крепка. Плоть слаба.
Наклонившись, он заговорил в микрофон:
– Кенсай, Сятей-гасира капитула Киген. Доклад седьмой…
Взрыв разорвал фразу в клочья.
Диктограф разлетелся на куски, швырнув Кенсая через всю комнату. Он врезался в дальнюю стену, почувствовал боль от удара о кирпичи, ощутил вкус крови во рту. Рухнул на пол, и на него нахлынула чернота, заглушая нарастающую боль и запах обугленной плоти. Легкие заполнило дымом, он с трудом смог кашлянуть, тыча пальцами в мехабак, – заикающаяся, неуклюжая мольба о помощи на аварийных частотах.
Реальность блекла. Ускользала. Исчезала.
И все это время у него в голове протестовал тихий голосок.