Страница 1 из 13

Горный весенний ветер

Маликова Вика

Вика Маликова

Пролог

Жизнь Марка Хейза оказалась в опасности ещё за сотни лет до его рождения. Виною тому стал японский мальчик, уснувший во время ритуальной игры хяку моногатари кайданкай. А дело было в седьмом месяце по лунному календарю, когда по старинной традиции на чайных домиках вывешивали бумажные фонари.

Удушливая жара даже к вечеру не отступила от города. Клочковатые облака, предвещая грозу, пенились на тёмно-синем небе и собирались в рыхлые кучи. Сад вокруг чайного домика был неподвижен, весь в дымных тенях; азалии и дзельквы с причудливо изогнутыми ветками застыли размытыми фигурами. Космы тумана ползли между кустарниками, опутывали каменные фонарики и пожирали статуи божков.

В час Собаки[1] по тропинке, усыпанной хрустящим песком, пробежала служанка в холщовом платьице. У входа в домик она сняла деревянные сандалии и скользнула внутрь. В крохотной кухоньке на жаровне с древесным углём пыхтел чугунный котелок, от которого исходил восхитительный аромат вьюнов и тушёного лука. Служанка сглотнула, переставила котелок на красный лакированный поднос и торопливо направилась к самой большой комнате, где несколько торговцев и Сэто́ру, десятилетний внук хозяйки, третий час подряд рассказывали леденящие душу истории. Она опустилась на колени перед скользящей дверью и, поставив поднос на пол, отодвинула её. В нос ударил кислый запах морских водорослей и уксуса. Простая квадратная комната с окном в сад была выстелена татами. Торговцы обмахивались круглыми веерами и слушали старика в шёлковой хаори. Он сидел на мягкой подушке дзафу, постоянно дёргал косматую седую бороду, придававшую ему грозный вид, и низким голосом вещал:

– Клянусь, я думал, это моя жена! Она имеет привычку поздно вечером распускать волосы и долго расчёсывать их гребнем. Так вот. Я раздвинул сёдзи и вошёл в спальню. Жена сидела ко мне спиной, рядом на низеньком столике стояло блюдо с рисом и маринованной редькой. Не успел я и слова произнести, как волосы у неё на голове зашевелились, череп на затылке разошёлся, обнажив чудовищный рот с острыми зубами и языком-змейкой.

Служанка испуганно ахнула и опрокинула чашечку с тёплым вином, которую как раз подавала молодому мужчине с гладковыбритыми впалыми щеками. Но он не обратил на это внимания, а только спросил, равнодушным тоном маскируя отвращение:

– Неужто Футаку́чи? Будь она неладна.

– Она самая, – кивнул старик и продолжил. – И вдруг волосы-щупальца удлинились, схватили мисочки с едой и запрокинули в ненасытную пасть. Я от ужаса не мог и шагу ступить, раздумывая, как это демон проник в моё жилище. Зубы с противным треском перемалывали посуду, слюна стекала по спине, а из утробы вырывался болезненный стон. Потом щупальца потянулись ко мне, по халату поползли прямо к шее и принялись душить. Тут уж я очнулся от морока, попытался освободиться, стал хрипеть и звать на помощь. К счастью, в то время у меня гостил брат. Он услышал мой зов и ножом перерубил волосы Футакучи.

Дрожащая от страха служанка мельком взглянула на Сэтору, который смущённо пожал плечами. Они дружили и часто играли в саду у водоёма с золотыми карпами, а теперь вот не по своей воле оказались на жуткой церемонии.

– Иди, девочка, домой, – произнёс старик и обернулся к Сэтору. – А ты не забудь затушить очередной фонарь, как только история окончится. Мой отец рассказывал, что как-то играющие сбились со счёта. Открылся проход в потусторонний мир, и оттуда вырвались злые духи. Все жители дома бесследно исчезли, словно их и не было вовсе. Запомни, мальчик, девяносто девять, и ни историей больше, иначе случится беда.

Служанка несколько раз поклонилась, поспешно собрала грязные миски и бросилась к раздвижной двери. Сэтору затушил один из тринадцати оставшихся бумажных фонариков, что тревожно дрожали по периметру комнаты. Глянул в окно и заметил подругу, убегающую прочь от чайного домика. Её белые носочки мелькали среди чёрных кустов и булыжников. Вспышка молнии на мгновение выбелила вечер, потом сильный удар грома сотряс воздух и землю, и наконец-то хлынул ливень.

Митиа́ки, молодой торговец сыром, зловеще прошептал:

– Гроза во время хяку моноготари – плохая примета. Но ещё хуже – прийти ночью на перекрёсток. Обязательно повстречаешься с каким-нибудь призраком. Недавно я видел юрэя. Это была женщина в белом погребальном саване, длинные волосы полностью закрывали лицо, а вместо ног – пустота…

…Сэтору внимательно считал истории. У опьяневших от саке торговцев заплетался язык, и они так и норовили перескочить на другую тему. Например, им чудилось, что снаружи кто-то ходит. Быть может, рассуждали они, дух дождя бродит по пустынной улице.

Комната постепенно погружалась во мрак. В воздухе стоял тяжёлый аромат сандалового дерева и жасмина (зажгли курения), дождь монотонно стучал в окно, и Сэтору закрыл глаза. Всего на мгновение. Так ему показалось. Усталость накатила, к тому же голоса убаюкивали. Встрепенулся и посчитал фонари – горело два.

А если я ошибся? Господин Така́си рассказывали про ака-намэ, который слизывает грязь в бане. Дальше говорил господин Юкихи́ра. А потом… Что же я наделал? Дыхание у Сэтору участилось, руки задрожали.

На лица торговцев, окружённых тьмой, легли резкие тени. Митиаки как раз закончил очередную историю и посмотрел на Сэтору, но тот так трясся от страха, что стало понятно: случилось непоправимое – мальчик сбился со счёта.

Через несколько мгновений прямо посреди комнаты возникла каменная арка. Пространство под ней затягивала сияющая серебристая пелена, похожая на треснувшее огромное стекло, дрожащее на ветру. Откуда-то издалека, словно из-под земли, доносились многоголосый гул и глухие взрывы. Торговцы ошарашенно молчали.

Лучше бы ругались, – подумал Сэтору. С его лба срывались мутные капли пота, на щеках они перемешивались со слезами.

Полупрозрачная штора из странной стеклоподобной ткани немного сдвинулась, и в образовавшейся прорехе появилось затравленное девичье лицо. В нём было что-то дикое, наводящее жуть. Незнакомка пересеклась взглядом с Сэтору, бледным как смерть, и обречённо выдохнула.

Као́ри бежала, не разбирая дороги. Ленты тумана обволакивали её, вились вокруг, словно живые. Босые ноги, израненные острыми камнями, уже не чувствовали боли. Из лёгких вырывался свистящий хрип. Паника сдавливала со всех сторон, душила, ещё мгновение – и проглотит.

Бежать! Бежать! Чтобы не раствориться в кромешной тьме, не отравиться её ядовитым смрадом.

Каори споткнулась и распласталась на земле. Рука скользнула по влажной траве и наткнулась на что-то твёрдое. Каори пригляделась и крепко прижала к губам кулак – только бы не закричать. Прямо на неё пустыми глазницами пялился человеческий череп с островками изъеденной червяками плоти. Запах стоял тошнотворный. А впрочем, всё это проклятое место было пропитано гнилью и смертью.

Внезапно на спину запрыгнуло чудовище, впилось когтями в поясницу и схватило за волосы. Вскрикнув, Каори извернулась, стряхнула его с себя и рванула прочь. Жуткая боль прожгла затылок – клок волос остался в когтистой лапе.

Плевать! Лишь бы подальше отсюда!

– Остановись! Жех-жех. Думаешь, можешь спрятаться от меня? Вернись и закончи обряд посвящения! – вопила тварь высоким скрежещущим голосом.

– Я… хочу домой… к отцу… прошу… отпусти меня…

Каори вновь споткнулась и лбом ударилась о плоский камень. Горло сдавило удушьем. В нос шибануло затхлым душком отсыревших трав. Заметила движение над головой – нависла огромная тень. Горбатый силуэт, покрытая слизью шкура и горящие зелёным глаза. Где-то поблизости завывали и собирались другие монстры – будто учуяли падаль.

Согласно китайскому календарю, период с 19 до 21 ч.