Страница 57 из 165
— Вскоре ты отправишься в длительное путешествие.
— Да.
— Ты уйдешь вверх по линии.
— И это верно.
— В Византию.
— Да, в Византию.
— Эта страна не для старцев, — вскричал чей-то голос из дальнего конца комнаты. — Юные обнимающиеся пары, птицы на деревьях…
— Византию, — прошептала совершенно выбившаяся из сил танцовщица, валясь распростертая у моих ног.
— Там дивный блеск сверкающих камней, — вскричал Сигемицу. — Алхимикам внимают ювелиры…
— Пьяная солдатня императора дрыхнет без задних ног, — изрек я.
Эмили, вся дрожа, прикусила мне ухо и прошептала:
— Там, в Византии, ты найдешь предмет своих самых сокровенных вожделений.
— Сэм говорил мне то же самое.
— И там же ты его потеряешь. И будешь страдать из-за этого, раскаиваться в этом, сожалеть об этом, и станешь ты совсем другим по сравнению с тем, каким был раньше.
— Вот это уже кое-что серьезное, — произнес я.
— Остерегайся любви в Византии! — пронзительно вскричала ясновидица.
— Остерегайся! Остерегайся!
— …зубов, кусающих, опаснейших когтей! — пропел Сигемицу.
Я пообещал Эмили, что буду крайне осторожен.
Но свет ясновидения внезапно пропал в ее глазах. Она села, ничего не понимая, моргнула несколько раз, как-то нерешительно улыбнулась и произнесла:
— Кто вы? — при этом она при этом крепко обхватила мою левую руку.
— Почетный гость этого дома. Джад Эллиот.
— Я с вами не знакома. А чем вы занимаетесь?
— Я курьер времени. Будущий. Завтра начинается первый в моей жизни самостоятельный маршрут.
— Вот теперь, кажется, я вас припоминаю. Меня зовут Эмили.
— Да, я это знаю. Вы работаете в генетическом ателье?
— Кто-то здесь уже обо мне разболтался!
— Не очень. Что вы там делаете?
— Я расщепительница, — поведала она. — Я отделяю один от другого гены. Видите ли, если кто-нибудь является носителем гена рыжих волос и желает передать его своим детям, но ген этот связан, ну скажем, с геном гемофилии, то я расщепляю эти гены и удаляю вредный.
— Мне это кажется очень трудной работой, — отважился заметить я.
— Нет, если, конечно, представляешь себе, что ты делаешь. Я прошла шестимесячный курс обучения.
— Понятно.
— Это очень интересная работа. Она способна очень многое поведать о естестве человека, помочь разобраться в том, какими родители хотят видеть своих детей. Видите ли, далеко не все согласны с тем, чтобы производилось, так сказать, редактирование, улучшение генов. И у нас бывают такие поражающие воображение заказы!
— Как я полагаю, все зависит от того, что считать улучшением, — сказал я.
— Ну, видите ли, есть же определенные стандарты внешности. Мы считаем, что лучше иметь густые, блестящие волосы, чем вовсе не иметь их. Мужчине лучше быть двухметрового роста, чем коротышкой ростом в один метр. Лучше иметь ровные зубы, чем кривые. Но вот что бы вы сказали, если бы к вам пришла женщина и заявила, что она желает, чтобы у ее сына не опускалась мошонка, и кое-что не болталось между ногами?
— Но почему кому-то вздумалось обзавестись именно таким ребенком?
— Ей претит мысль о том, что сын ее станет волочиться за девчонками,
— сказала Эмили.
— И вы выполнили ее заказ?
— Заказ этот по шкале генетических отклонений был на целых два порядка ниже установленной нормы. Все такие заказы мы вынуждены отсылать в Совет по рассмотрению генетических проблем.
— И они взялись за его выполнение? — спросил я.
— Нет. Они не дают санкций на осуществление мутаций, препятствующих продолжению рода.
— И значит, этой бедняжке пришлось довольствоваться нормальным мальчонкой с кое-чем между ногами?
Эмили улыбнулась.
— Она может еще обратиться к подпольным расщепителям, если ей так уж хочется. Они согласны сделать все, что угодно с кем угодно. Неужели вы ничего о них не слышали?
— Нет, пожалуй.
— Они делают разные мутации для заказчиков, обожающих во всем авангард. Детей с жабрами и чешуей, с двадцатью пальцами на руках, с кожей, полосатой, как шкура зебры. Подпольщики вообще согласны вырезать какой угодно ген — за соответствующую плату. Но они очень дорого берут. Зато прокладывают дорогу в будущее человеческого рода.
— В самом деле?
— На очереди косметические мутации, — провозгласила Эмили. — Только поймите меня правильно — наше ателье к этому не имеет никакого отношения. Но наше поколение является последним в своем единообразие из всех, что еще будет иметь род человеческий. Необычайное разнообразие генотипа и фенотипа
— вот что нас ждет впереди! Глаза ее загорелись безумным блеском, и я понял, что медленно действующий наркотический газ только в последние несколько минут вскипел в ее венах. Плотно прижавшись ко мне, она зашептала: — А как вы лично относитесь к подобной идее? Давайте заделаем ребенка прямо сейчас, а я переделаю его генную структуру в свободное от работы в ателье время! Нужно шагать в ногу со временем!
— Мне очень жаль, — произнес я, — но я совсем недавно принял свои ежемесячные таблетки.
— Давайте все равно попробуем, — сказала она, и ее рука нетерпеливо полезла мне под брюки.
18
Я прибыл в Стамбул дождливым летним днем и тотчас же переправился в подземке через Босфор на азиатскую сторону, где размещалась местная штаб-квартира Службы Времени. Город мало изменился со времени моего последнего посещения год назад. В этом не было ничего удивительного. Стамбул фактически почти не изменился со времен Кемаля Ататюрка, а это было сто пятьдесят лет тому назад. Те же серые здания, та же архаичная суматоха на безымянных улицах, та же грязь и хрустящая на зубах пыль. И те же минареты, вознесшиеся высоко в небо над общим упадком и разрушением.
Я восхищаюсь архитектурой мечетей. Она показывает, что хоть в чем-нибудь, а были все-таки сильны турки. Но для меня лично Стамбул — скорее черная пародия на город, которая была создана над смертельно раненым телом столь любимого мною Константинополя. Оставшиеся крохотные фрагменты византийского города влекут меня куда сильнее, чем мечеть султана Ахмеда, Сулеймания и мечеть Баязеда вместе взятые.
От одной только мысли, что скоро я увижу Константинополь живым городом, без всех этих турецких наслоений, я едва не наложил в штаны.
Служба Времени размещалась в огромном приземистом здании конца двадцатого столетия, вдали от Босфора, практически напротив турецкой крепости Румели Хизари, откуда султан Мехмед Второй Завоеватель буквально удушил Константинополь в 1453 году. Меня уже дожидались, но даже несмотря на это, мне еще пришлось минут пятнадцать потолкаться в приемной в окружении разгневанных туристов, жаловавшихся на какую-то напряженку с графиком их отправки вверх по линии. Один красномордый мужчина не переставал орать: «Где здесь входной терминал компьютера? Я хочу, чтобы все это было введено в память компьютера!» А уставшая ангелоподобная секретарша не переставала напоминать ему тоскливым голосом, что все, о чем бы он ни говорил, и без того записывается на пленку, вплоть до самого ничтожного его блеяния. Два самодовольных хлыща в форме патруля времени хладнокровно пересекли приемную, в которой уже начиналась настоящая свалка, у них были угрюмые лица, все внимание их, казалось, было приковано только к выполнению своих служебных обязанностей. Я почти слышал, как они мысленно восклицают: «Вот! Вот!» К ним наперерез бросилась какая-то очень худая женщина с изможденным, принявшим форму клина, лицом, размахивая бумагами перед их сильно выступающими раздвоенными подбородками, и что было мочи завопила: «Я еще семь месяцев тому над подтвердила эти заявки! Сразу же после Рождества! А теперь мне заявляют…» Патрули времени продолжали с той же важностью шагать дальше. Затем в приемную вкатился торговый робот и начал продавать лотерейные билеты. Позади него шествовал диковатого вида небритый турок в мятом черном пиджаке и продавал лежавшие на грязном подносе медовые пряники.