Страница 71 из 84
Как существенную черту, не отмеченную в известных на настоящий момент характеристиках «Звездного ужаса», следует отметить то, что метрика поэмы Гумилева — 5-стопный хорей, белый стих, сплошные женские окончания — напоминает метрику бунинского перевода «Песни о Гайавате» Лонгфелло (4-стопный хорей, белый стих, сплошные женские окончания) — эпического экзотического произведения об индейцах.
Ст. 18. — В экземпляре БП, принадлежащем М. Д. Эльзону, Л. Н. Гумилев сделал пометку: «Зенды — древне-персидское слово, буквально “комментарий” (понравилось папе)». Ст. 28–29. — «Этот мощный рефрен, который, по авторитетному наблюдению А. Ахматовой и Н. Я. Мандельштам восходит к Исайе (Ис. 24:17), встречается в чуть измененной форме («Ужас и яма и петля — для тебя, житель Моава») в книге пророка Иеремии (48:43) и частично повторяется в другом устойчивом источнике Гумилева, Откровении Иоанна Богослова: «И слышал одного Ангела... говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле...» (8:13). Совокупность этих контекстов — грозные изречения Пророков и Ангела Апокалипсиса (ср. также последующие стихи Исайи: «Тогда побежавший от крика упадет в яму; и кто выйдет из ямы, попадет в петлю; ибо окна с небесной высоты растворятся, и основания земли потрясутся», и т. д., при сходном, но более политически-конкретном развертывании той же темы в Книге Иеремии) подчеркивают потенциальное злободневное значение гумилевских строк в эпоху политического катаклизма» (Баскер М. [Комментарии] // PF. P. 240). Ст. 173. — В. Эберман увидел промах в том, что «...в африканской негрской поэме “Звездный ужас” поэт говорит о ветре “с гор Ирана на Ефрате”. Скорее можно простить неточность хронологическую <...> чем этнографическую или географическую» (Эберман В. Арабы и персы в русской поэзии // Восток. 1923. № 3. С. 125).
Цех поэтов. Альманах II. Пг., 1921, ОС 1921.
ОС 1922, СС 1947 IV, Изб 1959, СС II, Изб 1986, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст ПРП, СПП, Кап, СС (Р-т) II, Изб (Х), ОС 1991, Соч I, СП (Ир), Круг чтения, Изб (XX век), ВБП, Изб (Сар) 1–2, МП, СП 1997, Цех поэтов. Вып. II–III. Берлин, 1922.
Дат.: до 18 декабря 1920 г. — по времени сдачи в «Петрополис» рукописи ОС (см.: Иванникова Н. М. Неизвестные стихотворения Н. С. Гумилева // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1994. М., 1996. С. 55).
Перевод на англ. яз. («Bird-Girl») — SW. P. 113–115; PF. P. 189–191.
«“Дева-Птица”, — по воспоминаниям И. Одоевцевой, — единственное стихотворение Гумилева, написанное по рифмовнику. Гумилев, неизвестно где, раздобыл этот рифмовник — старый, затрепанный, в голубой бумажной обложке и со смехом читал его мне.
— Отличное пособие. Я им непременно как-нибудь воспользуюсь и вам советую.
Я выразила сомнение в том, что он им воспользуется.
— Не верите? Хотите пари держать, что я напишу стихи по этому рифмовнику? <...> Через несколько дней он, торжествуя, прочел мне “Деву-Птицу”.
— Вот видите, я сказал, что напишу и написал! Вслушайтесь в качающийся, необычайный ритм. А началось с рифм: младенец — пленниц, прохладной — стадо, коровы — тростниковой, — я от них оттолкнулся и стал плести кружево, пользуясь все новыми готовыми рифмами: высокий — щеки, нагретой — браслеты; рифмоидом — жальче — мальчик и так далее, а потом привел все в порядок, кое-что подчистил, и получилось совсем хорошо. И даже глубокомысленно. <...> Мы с Георгием Ивановым, Мандельштамом и Оцупом дружно осудили эту “Деву-Птицу”, будто сошедшую, по выражению Георгия Иванова, с картины Самокиш-Судковской. И даже посмеялись над ней — конечно, не в присутствии Гумилева, а за его спиной» (Одоевцева И. На берегах Невы. М., 1989. С. 274). С. К. Маковский в своих воспоминаниях о Гумилеве писал, что в ст-нии аллегорически, в стиле Метерлинка, описано преображение поэта, ранее беспечно поющего «песню своих веселий», в момент встречи с «тайной», воплощенной в мифологическом образе «девы-птицы»: «В долах Броселианы лишь безотчетно подпадает он под ее чары и “что делает, сам не знает”, убивая ее поцелуем. Но убитая им птица позовет его из другого, преображенного мира, и тогда станет он “звать подругу, которой уже нет на свете”» (Маковский С. К. Николай Гумилев (1886–1921) // Николай Гумилев в воспоминаниях современников. С. 56). «Гумилеву знакома не только светлая природа этой певучей силы, но и ее темная, трагическая подоснова, эпически отложившаяся в фантастике “Девы-птицы”», — писал об этом ст-нии Ю. Верховский (Верховский. С. 140). С. Л. Слободнюк усматривает в сюжете этого ст-ния присутствие некоей третьей силы — дьявола, который «проник в эту сказочную страну: грубая любовь пастуха губит волшебную деву-птицу» (Слободнюк. С. 77).
Ст. 4. — Броселианский лес, покрывавший древнюю Арморику (Бретань), постоянно упоминается в средневековых рыцарских романах (напр. — «Бразельянский» лес в «Ивэйне или рыцаре со львом» К. де Труа). С этой местностью связывают легенду о т. н. «могиле Мерлина» — волшебника, одного из главных героев «артуровского» цикла.
ОС 1921.
ОС 1922, СС 1947 IV, СС II, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст ПРП, СПП, ШЧ, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, Изб (Х), ОС 1991, Соч I, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Круг чтения, Carmina, Изб (XX век), ЧН 1995, Ст 1995, ВБП, Изб (Сар) 1–2, МП, СП 1997, Аврора. 1987. № 12.
Автограф 1, др. ред. — РГАЛИ. Ф. 147 (Н. С. Гумилева). Оп. 1. Ед. хр. 5. Л. 1. В ст. 2 вместо «глухих» ранее было «моих». В ст. 5 вместо «уходят» ранее было: «заходят». Вместо ст. 15–16 ранее было: «Средь отчаянного <нрзб.> / Умирает павиан». Автограф 2, др. ред. (отрывок текста) — РГАЛИ. Ф. 147 (Н. С. Гумилева). Оп. 1. Ед. хр. 5. Л. 2. Автограф 3 — РГАЛИ. Ф. 147 (Н. С. Гумилева). Оп. 1. Ед. хр. 5. Л. 3. Ст. 1–4. — «Колдовством и ворожбою / В тишине глухих ночей / Леопард, убитый мною, / Занят в комнате моей» — зачеркнуты. Между ст. 8 и 9 ранее было: «И тогда куда-то вправо / Устремив стеклянный взор / Начинает он лукавый / Еле внятный разговор». В ст. 21 вместо «враг мой» ранее было: «враг, ты». Правка в тексте между ст. 24–25 дается в [ ]. Ст. 25–28. — «Нет, ты должен, мой убийца, / Умереть в краю моем, / Чтоб опять я мог родиться / Леопардом или львом» — зачеркнуты. Вместо ст. 30 ранее было: «Чары черных голосов». В ст. 39 вместо «Данакиль» ранее было: «Сомали». В ст. 44 вместо «Сам не ведая» ранее было: «Неизведанно». Автограф 4, вар. — архив Лукницкого. В архиве Лукницкого имеется также копия редакции ст-ния, в общем, повторяющая текст автографа 3, с пометой: «Переписано мной со списка, сделанного рукой Фредерики Наппельбаум». В копии имеются следующие расхождения с редакцией автографа 3. Ст. 10–12: «Устремив лукавый взор, / Начинает он лукавый / Еле слышный разговор:» Первые две строфы во вставке между ст. 24–25:
В пятой строфе вставки: «Здешний Бог не настоящий, / Где он, как тебе помог?» В шестой строфе вставки: «Раб бежавший воротился».
Дат.: до 18 декабря 1920 г. — по времени сдачи в «Петрополис» рукописи ОС (см.: Иванникова Н. М. Неизвестные стихотворения Н. С. Гумилева // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1994. М., 1996. С. 55).
Перевод на англ. яз. («The Leopard») — PF. P. 184–185.
Согласно свидетельству И. В. Одоевцевой, шкура леопарда, убитого в Африке, действительно присутствовала в интерьере квартиры Гумилева в доме № 5/7 по «пустынной Преображенской» (ныне — ул. Рылеева) — в последнем «личном» жилище поэта в Петрограде: «Он обыкновенно лежит перед кроватью в спальне, изображая коврик. <...> Леопард небольшой, плохо выделанный, жесткий и ничем не подбит» (Одоевцева И. В. На берегах Невы. М., 1988. С. 213–214). Знакомые Гумилева специально отмечают его странную, болезненную привязанность к созерцанию хищных зверей. «Постоянно бывал в музеях природы: Jardin des Plantes, Jardin d’Acclimations, — отмечает, описывая «парижский» период 1906–1908 гг. в «Трудах и днях Гумилева» П. Н. Лукницкий, — подолгу, иногда по ночам наблюдает крокодилов, гиен, тибетских медведей, птиц и других животных. Бывал в зверинце Adrian Pezon, большом, провинциальном, разъезжавшем по Франции в специальных фургонах. Читал Брема и Реклю» (Лукницкая В. К. Николай Гумилев: Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких. М., 1990. С. 55–56). «Любование красотой хищников: “меха пантер, мне нравились их пятна”, — пишет в своих заметках о Гумилеве О. А. Мочалова (это уже 1916–1921 гг.). — Сочувствие тоске их пленения — и человеком, и условиями дикого существования. И — наиболее сложное — провиденье переходных форм звериного бытия» (Жизнь Николая Гумилева. С. 116).