Страница 57 из 96
К. Бальмонта:
(Allain Louis. La recherche de la forme longue dans la poésie de N. S. Gumilev // Nikolaj Gumilev: 1886–1986 / Papers from the Gumilev centenary Symposium. Berkeley slavic specialties, 1987. P. 8. То же см.: Eugène Ternovsky. Essai sur l’histoire du poème russe de la fin du XIXe et du début du XXe siècle: Великолепная неудача. Lille, 1987. P. 288). «Власть и насилие терпят неудачу в стремлении снова обрести невинность молодости, и в досаде от этого усугубляется насилие, — подытоживает смысл поэмы Е. Сампсон. — Но поэма заканчивается псевдо-философической попыткой примирить противоборствующие элементы на более возвышенном уровне <цитируется последняя строфа>» (Sampson E. D. Nicolai Gumilev. Boston: Twaine Publishers, 1979. P. 53).
Полякова Марианна Дмитриевна — царскосельская знакомая Гумилева, сестра известной балерины, участницы второго дягилевского «русского сезона» Е. Д. Поляковой.
Ст. 41. — Дева Солнца — «жена, облеченная в солнце» (Откр. XII:1), в христианской традиции — Дева Мария или Истинная церковь; в соловьевской традиции в русской культуре начала XX века трактовалась как София, апокалипсический знак божественного воплощения. В этом качестве Дева Солнца у Гумилева может быть связана с символикой древних мистерий, прежде всего — с Исидой, богиней Луны: «Точно так же, как луна блестит отраженным светом солнца, так и Исида, подобно Непорочной Откровения, облечена в славу солнечной светоносности» (Холл. С. 149). Ст. 55 — реминисценция из «Тройки» Н. А. Некрасова. Ст. 65 — реминисценция из «Демона» М. Ю. Лермонтова (ср.: «Он слышит райские напевы» — ч. I. XV). Ст. 96–97 — созвучие с символикой А. Белого («Золото в лазури», 1904).
ПК.
СС I, СП (Тб), СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), оформлена при публ. как цикл стих., Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, ОС 1989, опубл. первая часть, без поясн., Изб (М), Изб (Слов), опубл. «Песнь Дриады», без поясн., СС (Р-т) I, Изб (Х), Соч I, СПП, СП (Ир), ОЧ, Изб 1997, ВБП, Душа любви, отрывок.
Автограф в собрании М. С. Лесмана; загл.: «Осенняя песня. Поэма Н. Гумилева. Посвящается Анне Андреевне Горенко».
Дат.: 1903 г. — до октября 1905 г. (см. комментарий к № 14).
Первоначально поэма была истолкована в условно-аллегорическом ключе: «“Осенняя песня” довольно стройно задуманное, хотя сбивающееся на аллегорию, изображение олицетворенной осени — Дриады, ее брака с Принцем Огня и т. д. Все это — уже попытка сказочно-эпического построения; в “Песне дриады” достижения уже относительно-изысканного ритмического звучания» (Верховский. С. 109). А. Волков обратил внимание на поэтические особенности «Осенней песни»: «Стихи Гумилева первого периода (творчества) отмечены еще основным преимуществом символической поэтики. Характерно стремление к тропам, не конкретизирующим содержание, а, наоборот, романтически преображающим действительность <цит. ст. 16>» (Волков А. Поэзия русского империализма. М., 1930. С. 124). Как аллегорическое изображение смены времен года трактовал вслед за Ю. Верховским «Осеннюю песню» Л. К. Долгополов в монографии «Поэмы А. Блока и русская поэзия конца XIX — начала XX веков» (М., 1964). Л. А. Смирнова отмечает, что поэма «населена» «трудно совместимыми образами»: «Юная дриада» <...> и «печальная жена». Но все, по-разному контрастные и фантасмагорические картины овеяны одной мечтой: «узнать сон вселенной», увидеть «лучи жизни обновленной», выйти «за пределы наших знаний» (Изб (М). С. 11–12). «В поэме “Осенняя песня” Гумилев осваивает лирическую поэму Бальмонта как цикл стихотворений. Так же как и в “Деве Солнца”, в этой поэме нет отчетливого сюжета: “юные дриады” резвятся в царстве “Вечного молчанья”, одна из них мечтает о “принце огня”, о “женихе”, прекрасном, как “радостный костер”, с которым она совершает “...великий брак, Безумный крик всемирных оргий”. Все эти поэмы, так же как и “Сказка о королях”, в которой образы молодых королей, бледных цариц, мрачных всадников и Неведомых невест — не более, чем освоение наиболее распространенных символистских образов» (Eugène Ternovsky. Essai sur l’histoire du poème russe de la fin du XIXe et du début du XXe siècle: Великолепная неудача. Lille, 1987. P. 289).
По поводу «Песни Дриады»: «Эти стихи... отражают основную тенденцию трехстопного дольника Гумилева, на которую указали Гаспаров и Тарановский, а именно, “изолирующую” тенденцию, тенденцию избежать те ритмические варианты, которые часто встречаются в силлабо-тонических размерах» (Sampson E. D. Studies in the Poetic Technique of Nikolaj Gumilev. Harvard, 1968. P. 61. Неопублик. докторская дисс.). О том, что впоследствии, начиная с 1911 г., Гумилев стал культивировать именно этот тип «анапестического» дольника (Sampson E. D. Dol’niks in Gumilev’s Poetry // Russian Language Journal. 1975. P. 34).
По воспоминаниям В. Виленкина, А. Ахматова утверждала, что в поэме — ст. 81–100 — создан ее «первый портрет», см.: Виленкин В. В сто первом зеркале. М., 1987. С. 193. На экземпляре ПК, подаренном Ахматовой П. Н. Лукницкому, есть помета рукой А. Ахматовой: «мне» (Жизнь поэта. С. 25).
Ст. 5–8 — возможно, реминисценция из поэмы И. А. Бунина «Листопад», ср.: «Лес, точно терем расписной, / Лиловый, золотой, багряный». Ст. 19–20 — см. комментарий к № 16. Ст. 23–24. — Ева, жена библейского Адама, считается родоначальницей человеческого рода (ее имя означает «жизнь»). Детьми Евы были Каин, Авель, Сиф, кроме того, не названные по имени сыновья и дочери (Быт. V:4). Ст. 26. — Дриады — в греческой мифологии нимфы, покровительницы деревьев; в творчестве философов-герметиков дриады (наряду с сатирами, панами, сильвестрами, гамадриадами, дурдалисами, эльфами, смугляшами) являлись лесными и древесными духами, разновидностями гномов (см.: Холл. С. 386). Ст. 27–28. — Лесные храмы свойственны мистериям друидов, которые верили в природных духов (фей, гномов, ундин) и делали им приношения. «В их храмах хранился священный огонь, а храмы эти размещались в дубовых рощах», — писал Ч. Гекертон в книге «Секретные общества всех времен и народов» (цит. по: Холл. С. 56). Ст. 54. — Символика красной розы (у розенкрейцеров): «Красный цвет розы говорит о крови Христа, а золотое сердце, скрываемое в середине цветка, соответствует духовному золоту, скрытому в человеческой природе» (Холл. С. 506). Роза ассоциировалась также с порождением, плодородием и чистотой. Ст. 59–60. — Друидизм проповедовал культ чистоты, многие друиды объединялись в группы аскетов; одежды друидов всегда были белого цвета — цвета чистоты, который они использовали для символизации солнца (см.: Холл. С. 53). Ст. 69–72 — вероятно, невольная интонационная реминисценция из оды А. С. Пушкина «Вольность», ср.: «Когда на мрачную Неву / Звезда полуночи сверкает / И беззаботную главу / Спокойный сон отягощает» — и далее. Ст. 77–80, 117 — реминисценция из ст-ния Ф. И. Тютчева «День и ночь», ср.: «На мир таинственных духов, / Над этой бездной безымянной, / Покров наброшен златотканный / Высокой волею богов». Ст. 143–144. — О символике белого цвета в религии друидов см. выше. Бог солнца Ху, умирающий и воскресающий, был верховным божеством друидов. Ст. 159. — «Золотая звезда» здесь, возможно, — Денница, в библейской символике парадоксально относимая как к Христу, так и к Люциферу. В славянской мифологии Денница оказывалась знаком «небесной свадьбы» (Мифологический словарь. С. 183). Ст. 180. — Символика «белой невесты» в контексте культурной эпохи «начала века» устойчиво адресовала к эсхатологическим построениям В. С. Соловьева и поэтов-«соловьевцев» (Андрея Белого, Блока и др.). Ст. 201–204. — «И явилось на небе великое знамение — жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на голове ее венец из двенадцати звезд» (Откр. XII:1); если учесть, что прототипом героини поэмы являлась Ахматова, то подобные библейские реминисценции полностью укладываются в традицию соловьевского «софианства» (аналог — «Стихи о Прекрасной Даме» Блока, адресованные Л. Д. Менделеевой). Ст. 207–208. — «Пифагорейцы и другие школы философии полагали, что единая божественная природа Бога проявляет себя в троичности Отца, Матери и Дитя <...> Бог Отец есть дух, Бог Мать есть материя, и Бог Дитя есть продукт этих двух и представляет собой сумму всех живых вещей...» (Холл. С. 333). В библейском контексте эти стихи могут означать Второе пришествие Христа (Бога-Сына). Ст. 209–213. — «И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, который праведно судит и воинствует» (Откр. XIX:11) «Имя ему: Слово Божие» (Откр. XIX:13). В Откровении явление Всадника означает начало Армагеддона — последней великой войны между светом и тьмой. В мистерии Апокалипсиса Армагеддон трактовался и как последняя битва между плотью и духом.