Страница 23 из 96
94
Неслышный, мелкий падал дождь Вдали чернели купы рощ, Я шел один средь трав высоких, Я шел и плакал тяжело И проклинал творящих зло, Преступных, гневных и жестоких. И я увидел пришлеца: С могильной бледностью лица И с пересохшими губами, В хитоне белом, дорогом, Как бы упившийся вином, Он шел неверными шагами. И он кричал: «Смотрите все, Как блещут искры на росе, Как дышат томные растенья, И Солнце, золотистый плод, В прозрачном воздухе плывет, Как ангел с песней Воскресенья. Как звезды, праздничны глаза, Как травы, вьются волоса, И нет в душе печалям места За то, что я убил тебя, Склоняясь, плача и любя, Моя царица и невеста». И всё сильнее падал дождь, И всё чернели купы рощ, И я промолвил строго-внятно: «Убийца, вспомни Божий страх, Смотри: на дорогих шелках Как кровь алеющие пятна». Но я отпрянул, удивлен, Когда он свой раскрыл хитон И показал на сердце рану. Из ней дымящаяся кровь То тихо капала, то вновь Струею падала по стану. И он исчез в холодной тьме, А на задумчивом холме Рыдала горестная дева. И я задумался светло И полюбил творящих зло И пламя их святого гнева.95. Озеро Чад
На таинственном озере Чад Посреди вековых баобабов Вырезные фелуки стремят На заре величавых арабов. По лесистым его берегам И в горах, у зеленых подножий, Поклоняются страшным богам Девы-жрицы с эбеновой кожей. Я была женой могучего вождя, Дочерью властительного Чада, Я одна во время зимнего дождя Совершала таинство обряда. Говорили — на сто миль вокруг Женщин не было меня светлее, Я браслетов не снимала с рук. И янтарь всегда висел на шее. Белый воин был так строен, Губы красны, взор спокоен, Он был истинным вождем; И открылась в сердце дверца, А когда нам шепчет сердце, Мы не боремся, не ждем. Он сказал мне, что едва ли И во Франции видали Обольстительней меня, И как только день растает, Для двоих он оседлает Берберийского коня. Муж мой гнался с верным луком, Пробегал лесные чащи, Перепрыгивал овраги, Плыл по сумрачным озерам И достался смертным мукам; Видел только день палящий Труп свирепого бродяги, Труп покрытого позором. А на быстром и сильном верблюде, Утопая в ласкающей груде Шкур звериных и шелковых тканей, Уносилась я птицей на север, Я ломала мой редкостный веер, Упиваясь восторгом заране. Раздвигала я гибкие складки У моей разноцветной палатки И, смеясь, наклонялась в оконце, Я смотрела, как прыгает солнце В голубых глазах европейца. А теперь, как мертвая смоковница, У которой листья облетели, Я ненужно-скучная любовница, Словно вещь, я брошена в Марселе. Чтоб питаться жалкими отбросами, Чтобы жить, вечернею порою Я пляшу пред пьяными матросами, И они, смеясь, владеют мною. Робкий ум мой обессилен бедами, Взор мой с каждым часом угасает... Умереть? Но там, в полях неведомых, Там мой муж, он ждет и не прощает.96
Как труп, бессилен небосклон, Земля — как уличенный тать. Преступно-тайных похорон На ней зловещая печать. Ум человеческий смущен, В его глубинах — черный страх, Как стая траурных ворон На обессиленных полях. Но где же солнце, где луна? Где сказка — жизнь и тайна — смерть? И неужели не пьяна Их золотою песней твердь? И неужели не видна Судьба — их радостная мать, Что пеной жгучего вина Любила смертных опьянять. Напрасно ловит робкий взгляд На горизонте новых стран. Там только ужас, только яд, Змеею жалящий туман. И волны глухо говорят, Что в море бурный шквал унес На дно к обителям наяд Ладью, в которой плыл Христос.97. Игры
Консул добр: на арене кровавой Третий день не кончаются игры, И совсем обезумели тигры, Дышат древнею злобой удавы. А слоны, а медведи! Такими Опьянелыми кровью бойцами, Туром, бьющим повсюду рогами, Любовались едва ли и в Риме. И тогда лишь был отдан им пленный, Весь израненный, вождь алеманов, Заклинатель ветров и туманов И убийца с глазами гиены. Как хотели мы этого часа! Ждали битвы, мы знали — он смелый. Бейте, звери, горячее тело, Рвите, звери, кровавое мясо! Но, прижавшись к перилам дубовым, Вдруг завыл он, спокойный и хмурый, И согласным ответили ревом И медведи, и волки, и туры. Распластались покорно удавы, И упали слоны на колени, Ожидая его повелений, Поднимали свой хобот кровавый. Консул, консул и вечные боги, Мы такого еще не видали! Ведь голодные тигры лизали Колдуну запыленные ноги.