Вся моя надежда

Ноги у Кирилла пьяно заплетались. Пот валил градом. Остановился. Какая-то необъяснимая сила повернула его к битумной. Не обращая ни на кого внимания и никого не стыдясь, помутневшими глазами уставился на Луизку, мотая головой, тоскливо, бездумно твердил:

— Дура ты, дура, дура…

В лязге и грохоте железа она не расслышала его слов. Но по выражению лица поняла, что ему очень плохо. Она не стала думать, отчего ему плохо, но почувствовала, что нет в душе к нему зла. И обрадовавшись этому, безотчетно метнулась к мотору, сбросила в форсунке пламя. Тут же, буквально через секунду, на площадке оказался Степан и чужим, разъяренным голосом закричал:

— А ну, включи!

Луизка не тронулась с места. Тогда он сам дернул рычаг, битум расплавленной массой начал выплескиваться в котел, у которого сразу же закрутился диск с насаженным шпулем бризола.

— Или работать, черт возьми, или в глазелки играть…

Она нашла в себе силы улыбнуться:

— Брому надо пить, начальник. Успокаивает нервы.

Степана всего передернуло. Спрыгнул с установки, подозвал к себе Кирилла.

— Давай-ка, дружок, на станцию за трубами. Все равно от тебя тут никакого толку. Наряд оформишь, с собой несколько прихватишь. — И, протянув ему пачку квитанций, провел ребром ладони по горлу: труба вот так нужна.

Кто как понял этот жест. Одни: что и в самом деле без трубы — труба. Другим показалось иное: не мешайся-ка ты, парень, под рукой, и без тебя тошно…

Вскоре небольшая, для многих так и оставшаяся незамеченной, заминка улеглась. Гремучая кавалькада медленно удалялась в степь. И только один человек время от времени отрывался от работы и, вскидывая голову, смотрел в ту сторону, куда укатила грузовая машина с прицепом. Сашка Пастухов хоронил свою надежду.

«Теперь все, — думал он, — там, на станции, учитель получит трубы, отправит на трассу, а сам — в поезд. И поминай как звали. Что его теперь здесь удерживает? Рюкзак с книгами под полкой?..»

17

Скорость была на пределе. Прицеп кидало из стороны в сторону. Но Кирилл все равно торопил Зайца: нажми, нажми. Ему все время казалось, что в городке что-то непременно случится. И причиной тому будет он сам. Сейчас, когда чуть поутихла головная боль и поослаб, развеялся кошмар прошедшей ночи, он вспомнил, какими глазами смотрел на него Пастухов, когда он садился в машину. Сколько презрения и предчувствия беды было в них. Эти глаза теперь будут всю жизнь преследовать его, будут сверлить ему спину. А тут еще Герматка похвалялся по случаю вызова и предстоящего отъезда закатить «банкет», И вот теперь вызов пришел, и значит, это будет сегодня. Кирилл представил себе Пастухова напившимся, валяющимся у крыльца, и голову снова начало раскалывать на части. Припомнилась история с мотором от старого «газика». Все на него рукой махнули, оставили лежать за оградой. Пастухов же сам, по личной охоте, перекантовал его к вагончику-мастерской, перетирал клапаны, что-то подгонял, шабрил, пропадал в мастерской вечерами. Над ним и посмеивались: деньгу зашибаешь?.. Он не отвечал, только улыбался: пусть думают, что за деньги. А сам рад был, что есть на что время убить, скоротать еще десяток долгих, томительных своим бездельем степных вечеров, что есть, наконец, предлог отказаться разделить компанию за бутылочкой «Москванын ашакры», кем-нибудь сноровисто прихваченной на Центральной по дороге с трассы. В общем-то с мотором все равно ничего не получилось, потому что надо было его везти в город и то ли сдавать в утиль, то ли в самый что ни на есть капитальнейший из капитальных. Пастухов не отчаивался, искал себе новое заделье, но чтоб было понадежней да чтоб подольше можно было с ним провозиться. И Степан Гуряев видел, и все видели: забродило в человеке что-то доброе, хозяйское. Может, от тоски забродило, а может, от надежды. Но проклюнулось, заиграло, как цвет по весне… И вот теперь что же, все это коту под хвост? И не то стало жаль Кириллу, что столько трудов его собственных и надежд на ветер летит, а что сам человек пропасть может. Ведь зацепить только, одной единой рюмочкой зацепить… И он запросил, зауговаривал Зайца:

— Нельзя ли газку побольше, чтоб к вечеру обернуться, понимаешь?

Когда за прицепом остался еще один поворот, и машина выскочила напрямую к железнодорожной станции, у Кирилла потемнело в глазах. Вдоль всего полотна тянулся длинный хвост грузовых машин. Так бывает у речной переправы, когда надолго задерживает паром. Машины ждали очереди на погрузку. Впереди колонны маленький кран неповоротливо подавал на прицепы трубы.

— Хана, — с видом знатока прикинул Заяц, — до утра простоим.

— Ты подожди, я сбегаю к диспетчеру, оформлю наряды. Ну, и заодно попрошусь, объясню, далеко, мол, ехать, нельзя здесь торчать. Может, пропустят без очереди…

— Валяй… — скептически протянул Заяц.

Вернулся Кирилл очень скоро.

— Ну что? — спросил Заяц, хотя по лицу Кирилла и так было видно, что ничего он в конторе не добился.

— «Не моя компетенция…» — сердито передразнил Кирилл кого-то из тех, к кому обращался за помощью. — Компетенция, понимаете ли…

— Надо в таких случаях ключик иметь, — сказал, хихикая, Заяц.

— Какой еще ключик? — Кирилл почувствовал, что Заяц готовится сделать свое очередное о-пле…

— Вера в успех прежде всего, — подмигнул Заяц, порылся в кубышке под ветровым стеклом, вытащил пригоршню бутылочных колпачков. Ни одна не была помята. Кирилл по достоинству оценил в нем мастера откупоривания бутылок. Но все равно ничего не понял.

— Зачем это тебе?

— У каждого свое хобби. Кто марки собирает, кто спичечные коробки, кто подсвечники. Болезнь века, — засмеялся, вынул из-под сиденья пустую бутылку с наклейкой «Москванын ашакры», сказал «привет» и хлопнул дверцей кабины.

У конторы он постоял, помялся, подождал, пока оттуда вышел последний посетитель, и только потом вошел. Диспетчер казался человеком неприступным и грозным. Мясистый нос, квадратные усики, очки на лбу: строгость и озабоченность.

— Одно одолженьице, — заглянул в его деловитые глаза Заяц.

— Что тебе?

— Мы — гуряевские…

— Ну?

— Далековато, — грустно улыбнулся Заяц. — Вечереет. Пилить и пилить…

— Не моя компетенция. Порядок нужен. — Диспетчер взял в руки список «клиентов».

— Правильно, порядок. — Заяц перегнулся через барьер, ткнулся лицом в бумагу. Из-за отворота пиджака глянуло горлышко бутылки в белом латуневом колпачке.

— Непорядок! — просипел диспетчер и покачал головой.

— Правильно, непорядок, — согласился Заяц, с нахальством и мольбой посмотрел на диспетчера. Вытащил бутылку, поставил на стол. Диспетчер часто засопел, сунул бутылку в тумбочку стола, буркнул:

— Аварий мало, да?

Заяц виновато пожал плечами; конечно.

Между тем диспетчер уже звонил по телефону:

— Суконцев, слушай: тут от Гуряева приехали. Помоги ребятам. Ну да, пропусти, далеко им.

Когда он кончил говорить и повесил трубку, Зайца в конторе уже не было. Диспетчер вышел из-за стойки, выглянул в дверь. Поблизости — никого. Увидел только, что какая-то машина вырвалась из очереди, стремглав устремилась к погрузочной площадке, попятилась прицепом под кран.

— Лихач, — сказал недовольно диспетчер, повесил на дверь табличку «Пересмена», повернул в замочной скважине ключ. Вернулся к столу, достал бутылку, раскупорил, налил в стакан. Запрокинул голову, вздрогнул.

— Вода… Точно: вода…

18

Кабина сотрясается от хохота. Машина мчит по дороге, оставляя за собой задранный хвост пыли. За кабиной громыхает прицеп, груженный трубами.

— Ты артист, Заяц! — восхищается Кирилл.

— Каждому пузырь ставить — без штанов останешься.

— Ну, теперь поднажмем, да? — снова торопит Кирилл. — Как думаешь, что они там теперь делают?

Заяц посмотрел на часы. Стрелки показывали семь.

— Ну что? Все вернулись с трассы. Сегодня на час раньше, поскольку получка, Матрена выдала каждому по пачке хрустящих бумажек. Соответственно каждый в расчетном листе оставил по автографу. Ну, само собой, кто-нибудь уже сгонял на Центральную за припасами. Все нормально, — сощурил он один глаз. — Степан, тот еще не подъехал. Где-нибудь на трассе болтается. Сегодня ему лучше под руку не попадай… Ну к его приезду парни уже будут тепленькие.