Время счастья

Тетя Вера, как и многие, получала пенсию, на которую можно было, как тогда говорили, только умереть. Поэтому, когда генерал собрался затеять свою эксклюзивную VIP баню, решил попросить свою родственницу несколько раз в месяц приезжать к нему в загородный дом и «помогать по хозяйству». Многим было известно, что её муж продвигал Михалыча по службе, когда был его начальником. А любитель домашней кухни Николай Михайлович навсегда запомнил, какими вкусными получались многие блюда на кухне у Веры Павловны дома. Совсем не то, что у его жены Наташи. Поэтому Вера Павловна сочла за благо заработать к своей пенсии приличную добавку.

Мужа Вера Павловна давно похоронила, детей не нажила… С бывшими подругами Вера Павловна перессорилась. Ну, так получилось… К гипертонии и начинающемуся диабету привыкла. Считала за благо, что хотя бы Паркинсон с Альцгеймером за ней пока не гоняются. – Ну их! Погонятся – не убежишь!.. И вот теперь запас её жизненных сил заканчивался, и она чувствовала это. Поэтому мысли о смерти часто жалили её, как осенние мухи, и тревожно угнетали своей навязчивой актуальностью.

Она не знала, что ей делать: еще, ведь, никогда она не умирала по-настоящему. Смерть – это же навсегда! Хотелось даже придумать какую-нибудь красивую философию, доказывающую, что смерть – это, может быть, даже хорошо… А еще – ведь она не очень верила в Бога и, поэтому, не очень на него надеялась…

– Мало человеку себя, никак нельзя ему без обмана впереди. Маловато в жизни радости. Бог создал незаконченные жизни, как незаконченные произведения искусства. Но почему так глупо приходится их заканчивать? – рассуждала состарившаяся женщина. – И наши тела пожизненно хранят души, когда-то подорвавшиеся на минах человеческого зла…

– Вот, и Михалыч говорит, что жизнь – как рубашка маленького ребёнка – короткая и обгаженная… Да, может оно и так. Но, получается, что гадим-то мы в неё сами!.. Ох, Михалыч, Михалыч!.. Таким грубияном стал! А ведь, когда-то мог прямо с порога наговорить кучу тонизирующих комплиментов и подарить красивые цветы на день рождения… Не забывал.

А ещё тётя Вера, как и многие старики, часто думала о деньгах. Вернее, не о деньгах, а о соразмерности денежных знаков тому, что на них можно купить. Вот, например, 1000 московских рублей – это совсем не тысяча российских. Они как-то быстрее тратятся, быстрее теряются и исчезают. В России есть много мест, где на 1000 рублей простому человеку можно было прожить несколько дней. Но только не в Москве. И, вообще, зачем нужны такие деньги, на которые так трудно жить!..

Иногда она могла позволить себе лишь несколько холодных проливных плачей в месяц. Но тревожное настроение почти не покидало её. Красная жидкость, извилисто блуждающая по её кровеносной системе, уже давно не согревала.

А в её женской жизни всё-таки было, о чём вспомнить. В молодости не была особо красивой, но что-то во внешности неизменно привлекало мужчин. Бывали короткие романы, была и любовь… Но жизнь сыграла с ней самую ужасную шутку: свою жизнь она связала с одним, а душу с другим. Обоих уже не было.

Это было горе такое, горе, горше которого и выговорить нельзя. В результате, незадолго до смерти мужа она себя чувствовала словно уже не родной, а какой-то дальней двоюродной женой, которая вопреки всему поддерживала на плаву домашнее хозяйство. – Ну, зачем?.. Кому это нужно?.. – спрашивала она себя. – Значит, зачем-то нужно! – сама отвечала.

Эта оговорка всегда казалась ей смешной, как сдача с теперешнего рубля. Поэтому и выпивать стала. Втихую. Так, по маленькой… – Когда не хочешь никого обидеть, то лучше никого и не видеть…

Но потом всегда говорила: – Да, что это? Я же снова вру себе…

Организовать свою, всё ещё продолжающуюся, жизнь вокруг какого-нибудь нового мужчины не получалось. Ну, не получалось и всё! То ли мужчины уже были не те, то ли…

Поэтому она почти с радостью приняла предложение Николая Михайловича поработать у него на загородной кухне.

Работа оказалась несложная. Она приезжала, готовила на нескольких человек из заранее заказанных продуктов обычно то, что она хорошо умела готовить. Иногда приходилось оставаться допоздна чтобы успеть помыть посуду и прибраться. Несколько раз даже пришлось заночевать прямо там, в комнатке при кухне… Да, ничего, её же дома всё равно никто не ждёт, кроме кошки.

В ту ночь ей тоже пришлось остаться в доме. От охранников, которые появились утром, она «по секрету» узнала причины переполоха, который устроил Михалыч ночью. Искали и не могли найти какую-то девчонку, которая приехала вечером со своим дедушкой в гости к генералу, где они остались переночевать, и почему-то потерялась то ли в доме, то ли уехала куда-то сама, без деда. Вот, ведь, молодёжь!..

Как всегда, водитель Михалыча отвёз Веру Павловну домой, а через несколько дней её снова вызвали. Когда приехали, она поняла, что Михалыч не в духе… С Айболитом они тоже были давно знакомы. Заметно было, что он тоже чем-то озабочен. Но, по своей привычке, тётя Вера постаралась не докучать никому и, поздоровавшись, быстро прошла на «свою территорию» в доме, при этом не преминув заметить, что мужчины пили коньяк. А она знала, какая закуска шла у Михалыча под этот напиток. На скорую руку нарезала лимоны, набила тарталетки своей «фирменной» приправой из протертого на тёрке шоколада с сыром и овощами, достала виноград из холодильника и отдала всё это прибежавшему за закуской охраннику. Затем подошла к единственному окну в этой части дома и стала ждать. Ждать, что потребуют новую порцию закусок, или отпустят домой.

Наступал вечер. В окно сочился свет чистого ноябрьского снега. Две давно пригретые женщиной на кухне кошки неожиданно вскочили. Откуда-то из-за дальнего леса быстро появилась луна. Вера Павловна посмотрела на луну и тут же почувствовала, что она пахнет подгоревшим молоком. – Нет, это тянуло запахом из кухни. Захотелось ей самой вечерком кашки поесть на молоке, да кошечек подкормить… Ну, конечно, все подгорело!

Почему-то вместо охранника за новой порцией закусок примчался сам Айболит. С каким-то перекошенным лицом. Вера Павловна его таким ещё не видела:

– Что с тобой, Айдарчик? – сразу спросила она. Видно было, что Айдар хочет ответить, и во рту его какая-то невнятная фраза шевелится и уже щекочет язык, но никак не получается у этой фразы выйти на волю. Наконец, он решился:

– С ума сошёл!.. Михалыч с ума сошёл! Павловна, ты понимаешь?! – и тут Айболит словно обжёгся об особый, тёпло-карий взгляд её глаз, как только что обожглось убежавшее из кастрюли молоко о горячую поверхность плиты. Она смотрела на него тем самым взглядом, который выписывают иконописцы на иконах с богоматерью, по-матерински всепонимающим и всепрощающим. Айдара она знала. Айдару она почему-то всегда верила.

Он довольно сбивчиво, но понятно рассказал ей о только что услышанном от Михалыча. И тут тётя Вера словно проснулась. – Ну, конечно!.. Какой, к чёрту, дедушка с внучкой, в какие гости, в баню на ночь глядя!.. Ой, дура я старая! Как же сразу не поняла-то!? К нему же и раньше, говорят, девочек маленьких привозили!.. Ай, да, беда бедовая… В другое время за такие дела…

…Время, время! Да! И тут Веру Павловну на старости лет пронзила нетривиальная мысль: у нас же нет другого времени, кроме нашего. Мы – все те, у кого совпали по времени наши единственные в этом мире жизни…

– Айдарчик, ты иди. Вон там, на столе возьми закуски и иди, милый… Михалыч тебя ждёт. И смотри, чтобы во рту у тебя никаких таких слов об этом больше не появлялось!.. Не любит он это! Ты меня понял?..

Айдар, посмотрел на Веру Павловну как на икону, которая всегда поможет пережить трудные дни в жизни, и подчинился даже не её словам, а взгляду, который встречал только на иконах в церкви. Крещёный татарин, всё-таки…

Но Айдар не был так прост, как хотел казаться. Его печаль и отягощение сегодняшним днём были связаны не столько с генералом, сколько с тем, что он задумал. Недавно он потерял всю свою семью: любимую жену Настю и двух сыновей-школьников Ильдара и Даниёра. Они стали одними из ста тридцати погибших заложников «Норд-Оста».