Прекрасное отчаяние

Из его груди вырывается удивленный смех. Затем его голубые глаза сверкнули, а на губах появилась злая ухмылка.

— О, я позабочусь об этом.

Молния пробегает по моей коже.

Он еще раз ухмыляется, а затем разворачивается и идет к камину. Я с поднятыми бровями наблюдаю, как он складывает в него дрова, а затем зажигает.

Может, он и правда переживет зомби-апокалипсис?

Оранжевое пламя мерцает в очаге, когда дрова разгораются. Я перехожу на мягкий коричневый ковер перед очагом и сажусь. Но мое тело истощено после ночи танцев и стояния, а также после того, как Александр набросился на меня в ванной, поэтому я ложусь на бок.

Александр все еще наблюдает за огнем, проверяя, действительно ли он разгорается. Когда он, видимо, удовлетворен, то делает шаг назад и чуть не спотыкается об меня. Слегка споткнувшись, он поворачивается и смотрит на меня, приподняв брови.

— Вон там, в спальне, стоит отличная кровать, — замечает он.

— Я так и предполагала. Но оттуда не видно огня.

Он с веселым смешком качает головой. Но затем он снимает пиджак и вешает его на ручку коричневого дивана рядом с собой, а затем закатывает рукава рубашки. Я удивленно поднимаю брови, когда он опускается на ковер и ложится позади меня.

Тепло разливается по всему телу, когда он обнимает меня за талию и прижимает к себе. Я чувствую, как его грудь прижимается к моей спине, когда он делает глубокий вдох. Напротив меня весело потрескивает огонь.

— Я рад, что ты пошла со мной сегодня вечером, — пробормотал он, лаская своим дыханием мою шею.

— Опять же, я не думаю, что у меня был выбор, — поддразниваю я.

Он тихонько хихикает.

— Верно подмечено.

Мои мысли возвращаются к вечеринке. К тому, как все это было невероятно отрепетировано. Словно одна из тех шикарных фотосессий, которые иногда можно увидеть в журналах. Или реклама какого-нибудь дорогого парфюма. Все, вплоть до мельчайших украшений, идеально, и все ведут себя идеально. Как будто они следуют сценарию. Несмотря на то, что особняк был совершенно потрясающим и красиво украшенным, дом казался невероятно пустым.

— Там всегда так? — Спрашиваю я в конце концов.

— Ты о чем?

— Твой дом. Рождественский праздник. Он всегда такой... идеальный?

— Ты имеешь в виду бездушный.

— Я этого не говорила.

— Нет, но ты так подумала. — Он выдыхает долгий вздох, который щекочет мне шею. — И ты права. Потому что ответ - да, всегда.

Боль скручивает мое сердце, и я не могу не задаться вопросом, неужели вся его жизнь была такой. Моя семья тоже не идеальна, но, по крайней мере, наш дом был живым.

Он убирает руку с моей талии и переворачивается на спину. Прижатие его тела к моему - как удар в живот. Я тоже переворачиваюсь на спину и поворачиваю голову так, чтобы наблюдать за ним. Он поднимает руку и проводит пальцами по волосам, выпуская длинный выдох.

— Прости, — шепчу я, изучая его профиль. — Я не должна была спрашивать.

— Нет, все в порядке. На самом деле я тоже об этом думал. — Он опускает руку на грудь, но не сводит глаз с темного деревянного потолка над головой. — Сегодня вечером я впервые почувствовал, что вечеринка... Ну, что наш особняк как будто... живой.

Мое сердце неровно бьется о ребра.

— В нашем мире мы всегда должны поддерживать определенный фасад. Особенно на публике. Но не только это... — Наконец он поворачивает голову так, чтобы встретиться с моим взглядом. — Ты будешь насмехаться над этим, и справедливо, но дело вот в чем. У меня есть все. Все, что я захочу, я могу просто щелкнуть пальцами и сделать так, чтобы это произошло. И это делает практически все бесполезным. Бессмысленным.

Я не насмехаюсь над этим. Потому что я понимаю, к чему он клонит. Ему никогда не приходилось ни над чем работать. Он никогда ничего не желал. Ни на что не надеялся. Потому что он уже получил весь мир на блюдечке с голубой каемочкой. И это делает любую награду, любую цену, любое достижение, по сути, бессмысленным.

Хотела бы я, чтобы мне не приходилось так чертовски много работать ради всего в моей жизни? Да. Но в то же время я не хотела бы жить так, чтобы мне вообще не приходилось ни для чего работать. Когда нет усилий, нет и радости от выполненной задачи.

— В этом есть смысл, — говорю я.

— Правда?

— Да.

На несколько секунд мне кажется, что за его глазами бушует война. Как будто он пытается решить, сказать мне что-то или нет. Он открывает рот, но потом снова закрывает его. Я просто лежу на мягком ковре, подтянувшись на руках и положив щеку на тыльную сторону ладони, и молча наблюдаю за ним.

— Я беспокоюсь, что... — начинает он, но тут же осекается. Прочистив горло, он начинает снова. — Помнишь, я говорил тебе, что моя мама умерла?

— Да.

— Она... Все думают, что она умерла от сердечного приступа. — Он сглатывает, и в его глазах мелькает нерешительность. Но затем он продолжает. — Это не так. Это была просто история, которую мы придумали, чтобы сохранить имидж нашей семьи.

Мои глаза смягчаются.

— Что случилось?

— Она покончила с собой. — Он вздохнул с содроганием. — Она покончила с собой. Она годами страдала от апатии, потому что ей не для чего было жить. Ей не нужно было работать. У нее не было хобби. У нее не было никаких интересов или увлечений. У нее не было настоящих друзей.

— Мне жаль.

— Как и у меня. — Он подавился последним словом. Затем он делает еще один напряженный вдох, и в его глазах появляется паника, когда он смотрит прямо на меня. — Я не хочу закончить как она.

Мое сердце болезненно сжимается от отчаяния, звучащего в его голосе. Протянув руку, я провожу пальцами по его лбу, а затем беру его щеку в свою ладонь.

— Ты не будешь.

— Почему ты так уверена?

— Потому что ты пытаешься. — Я поглаживаю его скулу большим пальцем. — Ты знаешь о борьбе и борешься с ней. Ты читаешь учебники по истории, ради Бога. Хотя ты никогда не интересовался историей. Но ты все равно это делаешь. Так что подумай, есть ли там что-то, что тебе нравится. Что-то, о чем ты хотел бы узнать больше. А если ты решишь, что история тебе не очень нравится, мы просто попробуем что-нибудь другое. А потом еще что-нибудь. Пока ты не найдешь то, что подходит именно тебе. Пока не найдешь то, что заставит твою душу петь. А в это время ты можешь не волноваться, потому что ты работаешь над своими проблемами. Ты пытаешься. И в этом вся разница.

Благодарность переполняет его черты. Она настолько интенсивна, настолько невероятна, что у меня перехватывает дыхание. Обхватив меня руками, он притягивает меня к своей груди, и я клянусь, что чувствую, как его сердце бьется в ритм с моим.

— Ты слишком гениальна, знаешь ли, — говорит он, его дыхание ерошит мои волосы с каждым словом.

Я хихикаю.

— Ты же знаешь, что тебе это нравится.

Он крепко обнимает меня и целует в лоб.

— Да, действительно нравится.

Искорки танцуют в моей груди.

И впервые я чувствую, что баланс сил между нами выровнялся. До сегодняшнего вечера он обладал всей полнотой властью в наших прекрасных беспорядочных отношениях. Но теперь он открыл мне секрет, который никто не знает о его семье. И он поделился со мной своими страхами.

Всего несколькими фразами он наконец-то дал мне власть и над собой.

36

АЛЕКСАНДР

Я чувствую себя легче, чем когда-либо за последние годы. Я так долго носил в себе этот секрет. Я так долг носил в себе этот страх, даже не осознавая этого. С тех пор как умерла мама. И теперь я наконец-то чувствую, что снова могу нормально дышать.

Мы с Оливией провели в этом домике три дня. Никакого телефонного сигнала. Никакого интернета. Только мы вдвоем, ревущий огонь и сверкающий снег за окном. Это было лучшее Рождество за всю мою... вечность.

И естественно, я сдержал свое обещание и позаботился о том, чтобы у нее был шанс испытать свои голосовые связки, когда рядом никого не было, чтобы услышать. Точнее, много шансов. И, ей-богу, она использовала эту возможность. Мой член возбуждается при одном только воспоминании о тех днях и ночах у огня, в постели и на кухонном столе. Я даже не уверен, что мне больше нравится - ее милое хныканье или ее задыхающиеся крики.