Прекрасное отчаяние

Белокурые локоны Оливии развеваются в воздухе, когда я кручу ее вокруг себя, а затем притягиваю к себе. Она слегка спотыкается, но быстро приходит в себя. И все это время она держит подбородок так, словно ничего не произошло.

Это заставляет меня улыбнуться уголками губ.

— Бальные танцы – это обязательное внеклассное занятие для всех богатых детей или что? — Спрашивает она, бросая быстрый взгляд на пары, танцующие рядом с нами.

Из моего горла вырывается тихий смешок.

— Что-то вроде того.

— Черт. А я тут тратила время на углубленную математику.

Я поднимаю брови.

— Ты изучала математику? Я думал, ты ботаник по истории.

— Я ботаник по истории, спасибо большое. Но мне также нужно было стать лучшей, чтобы получить стипендию, а это значит, что я должна была быть отличницей во всем.

В ее голосе нет горечи. Это меня немного удивляет. Я получил весь мир в тот момент, когда родился, а ей пришлось влить кровь, пот и слезы во все, что она делала, только чтобы иметь шанс на будущее. Если бы меня заставили так много работать, я бы наверняка испытывал горечь по этому поводу.

— Почему ты не злишься из-за того, что тебе пришлось приложить столько усилий к учебе? — Спрашиваю я, потому что ничего не могу с собой поделать. — Когда ты могла бы заниматься другими делами?

— С чего бы это? — Она смотрит на меня с таким искренним открытым и любопытным выражением лица, что я чуть не пропустил следующий шаг в танце. — Никакие знания не пропадают зря. Начитанность по целому ряду предметов всегда будет преимуществом, чем бы я ни занималась.

— Полагаю, ты права. И это, безусловно, пригодится мне, когда я стану управлять империей.

На ее лице промелькнуло удивление, и я понял, как это прозвучало. Планы на будущее. Это не то, что мы обсуждали раньше. К счастью, песня заканчивается прежде, чем кто-то из нас успевает сказать что-то еще, и мы останавливаемся.

Какое-то время мы просто стоим и смотрим друг на друга.

Затем она прочищает горло и делает шаг назад. Подняв руку, она указывает на столы у стены.

— Я просто собираюсь взять что-нибудь выпить.

— Да. Я... э-э... подожду здесь.

Кажется, она собирается сказать что-то еще, но потом просто качает головой и разворачивается. Я смотрю, как она уходит, а потом поворачиваюсь в другую сторону и ухожу с танцпола. Проводя пальцами по волосам, я издаю протяжный вздох.

Неуверенность переполняет мою грудь. Это одновременно ошеломляет и злит меня. Я никогда не бываю неуверенным. Но с тех пор, как я встретил Оливию Кэмпбелл, я начал испытывать всевозможные эмоции, которых раньше никогда не испытывал. Хотя я уверен, что это не так уж и плохо.

— Что она делает? — Шипит женщина откуда-то сзади меня.

— Она просто не знает, как вести себя в обществе. — Бормочет кто-то другой.

Подозрение пронзает меня. Подняв брови, я оборачиваюсь, чтобы проверить, в чем дело.

Из моего горла вырывается удивленный смех. Он настолько громкий, что двое наследников Сэндаллов оборачиваются и смотрят на меня. Но я не могу заставить себя беспокоиться. Я просто смотрю на Оливию с другого конца комнаты.

Она стоит перед главным столом с едой и разрезает причудливо украшенный рождественский торт.

Никто никогда раньше не разрезал торт. У нас всегда есть такой торт каждый год, но никто никогда его не ест. Это как негласное правило для всего нашего круга общения. У большинства людей на вечеринках и торжествах обычно есть большой торт, но он служит лишь для украшения. То есть, он вполне съедобен. Но его просто... не едят.

Совершенно не обращая внимания на изумленных людей вокруг, Оливия отрезает себе кусочек и вываливает его на маленькую тарелочку, которую поставила рядом. Ягода из красного марципана скатывается с отрезанного листа остролиста, также сделанного из марципана, когда торт падает на тарелку. Оливия в бешенстве роняет посуду на скатерть и хлопает рукой по ускользающей ягоде, останавливая ее прежде, чем она успевает перевалиться через край.

Еще один смех вырывается из моего горла. На этот раз еще несколько человек оборачиваются и смотрят на меня так, будто никогда не слышали, чтобы из моего рта вырывался подобный звук. Если честно, то, скорее всего, так и было.

Я не обращаю на них внимания, а направляюсь прямо к Оливии с искренней улыбкой на губах.

Наконец она оборачивается.

Удивление промелькнуло на ее красивых чертах, когда она заметила массу людей, уставившихся на нее. Но она быстро приходит в себя и нахмуривает брови, обращаясь ко всем вокруг.

— Что? — Громко говорит она. — Вы никогда раньше не видели, как девушка ест торт?

Люди вокруг нее бросают неуверенные взгляды друг на друга, как будто не знают, как на это реагировать. Я подхожу к Оливии прежде, чем они успевают сообразить.

— Почему все пялятся? — Спрашивает она, когда я останавливаюсь перед ней.

Я просто качаю головой.

— Это неважно.

— Расскажи мне.

— Просто... Обычно на таких мероприятиях никто не ест торт.

— Что значит "никто не ест"?

Я пожимаю плечами.

— Люди просто смотрят на него.

— Но это же торт. — Держа тарелку одной рукой, она выбрасывает другую и тычет ею в сторону нетронутого стола и теперь уже уничтоженного пирожного. — Он предназначен для того, чтобы его ели. Это буквально его единственная функция.

С моего языка срывается усмешка, и я снова пожимаю плечами.

— Я никогда не говорил, что в этом есть смысл.

Она задумчиво вздохнула и покачала головой.

— Неудивительно, что у тебя всегда такое плохое настроение.

Я смотрю на нее с немым вопросом, пока она берет крошечную вилку и вонзает ее в торт. Она подносит вилку ко рту, но затем замирает в воздухе, а вместо этого озорно ухмыляется.

— Раз уж тебе всегда приходится посещать все эти модные вечеринки, так и не попробовав вкусного торта, — заканчивает она.

Из моей груди вырывается еще один оглушительный смех.

Оливия лишь подмигивает и запихивает кусочек торта в рот. С ее губ срывается одобрительный стон, и она демонстративно трепещет ресницами, словно испытывает оргазм.

Я подхожу к ней ближе.

— Разве я не говорил тебе, что это лицо предназначено только для меня?

— Ты бы так не говорил, если бы знал, насколько вкусен этот торт на самом деле. — Она двигает бровями, поднося очередную порцию к своим сочным губам. — Уверен, что не хочешь? Тебе действительно стоит его попробовать.

У меня перехватывает дыхание, когда я снова придвигаюсь к ней.

Она быстро отодвигает тарелку.

— Но только не этот! Я прошла через огонь общественного остракизма, чтобы получить этот кусочек. Тебе придется взять свой собственный.

В уголке ее рта осталась крошка от бисквита, и я не могу удержаться от того, чтобы не протянуть руку и не смахнуть ее большим пальцем. Она удивленно смотрит на меня, и на ее щеках появляется румянец. Наклонившись, я целую ее рот в то место, где раньше была крошка.

— Знаешь что? — Шепчу я ей в губы, прежде чем отстраниться. — Думаю, я так и сделаю.

Я чувствую, как отец наблюдает за мной сузившимися глазами с другого конца бального зала, когда я отрезаю себе кусочек торта, но мне на самом деле все равно. Взяв одну из этих крошечных вилок, я поворачиваюсь обратно к Оливии.

И на мгновение забываю, как дышать.

Она улыбается мне с такой безудержной радостью, что я чувствую, как она излучает ее по всей комнате. Все эти мероприятия, на которых я бывал всю свою жизнь, всегда казались мне... жесткими. Неестественными, в каком-то смысле. Как будто мы все просто выступаем друг перед другом. Поддерживаем свой социальный статус перед лицом элиты этой страны.

Но сейчас вечеринка кажется другой. Здесь чувствуется все по-другому.

Она заставляет чувствовать меня по-другому.

Просто находясь здесь и оставаясь собой, она каким-то образом смогла наполнить всю комнату светом. Присутствием. Как будто здесь, между этими безупречными мраморными стенами, теперь есть душа.