Прекрасное отчаяние

— Почему ты здесь, Оливия?

Она опускает взгляд на ковер перед своими ногами. Кровь приливает к моему члену. Мне нравится видеть ее такой покорной.

— Чтобы просить... — Подняв подбородок, она снова встречает мой взгляд, а затем прочищает горло. — Я здесь, чтобы попросить тебя о помощи.

Я поднимаю бровь и смотрю на нее.

Она неловко переместила свой вес, а затем снова прикусила губу, пока ее пальцы суетливо теребили подол рубашки. Выдохнув с силой, она опускает руки на бока, как будто наконец готова внести поправки в свое предыдущее заявление.

Так оно и есть.

Не сводя с меня взгляда, она говорит:

— Я пришла просить тебя о помощи.

17

ОЛИВИЯ

Я нуждалась в защите. Когда я решила разоблачить Томаса, я совершила ужасную, ужасную ошибку. Теперь я это понимаю. Я ожидала, что он разозлится. Я не ожидала, что он действительно попытается меня убить. И когда он сказал мне, что вернется, чтобы закончить работу, я без сомнений поняла, что он это имел в виду.

Учитывая мой статус в кампусе, никто не посмеет встать между Томасом и мной. Я, наверное, могла бы заявить на него в полицию. Но, как и большинство людей в этом кампусе, Томас – выходец из богатой и влиятельной семьи. Мое слово будет против его. А в этом мире, куда я попала, такие люди, как Томас и Александр, даже не играют по тем же правилам, что и я. Если я сообщу об этом, то, скорее всего, все будет замято. Или, по крайней мере, отложено до тех пор, пока Томас действительно не сможет меня убить. Он выглядит как человек, способный скрыть убийство. Да и вообще, кто будет по мне скучать? Студентка-стипендиантка, которую никто не любит. Поэтому я не могу положиться на других людей в кампусе и не могу обратиться в полицию. Но если я ничего не предприму, то не доживу до следующего восхода солнца.

Мне нужна защита. И есть только один человек, способный спасти меня.

Стоя босиком на ковре, в одной лишь одолженной рубашке, я смотрю на человека, в руках которого сейчас находится моя жизнь.

Александр Хантингтон.

Когда мои слова доходят до него, клянусь, я вижу, как в его бледно-голубых глазах искрится восторг.

— Ну... — Он усмехается и бросает укоризненный взгляд на пол. — Если ты пришла просить, то должна стоять на коленях.

Проглотив вспышку гнева и унижения, я опускаюсь на колени на мягкий ковер и умоляю:

— Пожалуйста.

— Что пожалуйста?

— Пожалуйста, помоги мне.

— С чего бы это? — Он пренебрежительно махнул рукой. — С того самого дня, как ты ступила на порог моего кампуса, ты только и делаешь, что проявляешь неуважение ко мне.

— Он убьет меня, если ты этого не сделаешь.

— Я знаю. И опять же, почему это моя проблема?

Отчаяние сквозит в моем голосе.

— Пожалуйста, ты должен.

Его взгляд ожесточается.

— Я должен?

Я вздрогнула.

— Нет, я не имела в виду... Я просто хотела... — В конце я жалобно произношу: — Пожалуйста.

Кожа застонала, когда Александр резко поднялся на ноги. Направляясь к двери, указывая на меня запястьем:

— Убирайся.

Паника накатывает на меня, как бронепоезд. Вскочив с пола, я бросаюсь к дверному проему и скольжу по полированному полу из красного дерева так, чтобы оказаться там раньше, чем он успеет уйти. С отчаянием, подступающим к горлу, я вскидываю руки, чтобы преградить ему путь.

Он останавливается в двух шагах от меня. Окинув мое тело насмешливым взглядом, он насмехается. Затем на его губах появляется смертоносная улыбка, и он снова смотрит на меня.

— Правда? Ты так хочешь это сделать?

У меня голова идет кругом от страха. Я не могу позволить ему отослать меня. Завтра я буду лежать мертвой в канаве, если не смогу убедить человека, который меня ненавидит, спасти мне жизнь. А судя по выражению его лица, ему абсолютно все равно, буду я жить или умру. Мне хочется кричать. Или плакать. Но я не могу сделать ни того, ни другого, поэтому я делаю единственное, что могу.

Я умоляю.

И я торгуюсь.

Опустившись на колени перед его ногами, я смотрю на него умоляющими глазами.

— Пожалуйста, я умоляю тебя помочь мне.

Он молча смотрит на меня, его лицо - маска. У меня болит сердце и угасает гордость от того, что я так жалко умоляю своего злейшего врага о пощаде. Но сейчас мне все равно. Я переживу это унижение. Чего я не переживу, так это еще одной попытки убийства со стороны Томаса.

— Что ты можешь дать мне такого, что стоило бы твоей жизни? — Наконец говорит он.

— Чего ты хочешь?

— Ничего. — Он смотрит на меня так, словно я нечто, что он соскреб с подошвы своего ботинка. — Ты для меня бесполезна.

И с этими словами он как будто снова начинает идти. Паника пронзает мои конечности.

— Я могу быть твоей игрушкой, — шепчу я.

Александр приостанавливается. Переместив свой вес на прежнее место, он медленно поворачивает голову назад, чтобы встретить мой взгляд.

— Я могу быть твоей игрушкой, сэр, — добавляю я, потому что знаю, что ему это нравится.

Он лишь поднимает брови в немом вопросе.

— Я видела тебя, — объясняю я, и даже мне слышно, как отчаяние окрашивает мой голос. — Я знаю, что тебе нравится играть с людьми. Манипулировать ими. Заставлять их делать то, что тебе нужно. Я позволю тебе сделать это со мной.

Слабо, но я клянусь, что вижу, как одобрение пробегает по его красивым чертам. В моей груди зарождается надежда. Несколько секунд Александр ничего не говорит.

Затем он слегка наклоняет голову в сторону.

— Я слушаю.

— Я буду давать тебе один час каждую неделю, когда ты сможешь делать со мной все, что захочешь.

Он насмехается.

— Один час в день.

Мои инстинкты берут верх, и я говорю:

— Нет.

— Ладно, хорошо. Два часа в день.

— Нет, подожди...

— Хорошо, тогда три.

Я поднимаю руки, делая умиротворяющие жесты.

— Хорошо, хорошо, один час в день.

Он изучает меня умными голубыми глазами, и на мгновение мне кажется, что он собирается настаивать на еще большем времени. Но потом он пожимает плечами.

— Хорошо. Один час в день.

— Да.

— И, если я не использую его в этот день, он переходит на следующий день, и на следующий, и так далее.

В моем черепе звенит тревога. Мне не нравится это условие. Это значит, что он сможет накопить достаточно часов, чтобы отнять у меня целый день. Это может быть день, когда мне действительно нужно заниматься. Или, что еще хуже, в день, когда у меня важный экзамен. И если он прикажет мне пропустить его, я не смогу ему отказать. Мне не нравится давать ему такую власть. Мне вообще не нравится давать ему власть над собой, но это конкретное условие, похоже, может сильно мне навредить.

Облизывая губы, я пытаюсь придумать, как отказаться от этой части, не заставив его отказаться от всего предложения.

Он выжидающе поднимает брови.

Я сглатываю, но у меня все еще нет решения этой проблемы.

Фыркнув, он пожимает плечами.

— Похоже, моя помощь тебе все-таки не нужна.

Он быстро делает шаг в сторону, чтобы обойти меня. Поскольку я все еще стою на коленях, все, что я могу сделать, это протянуть руку и схватить его за штанину, чтобы остановить его.

— Нет, подожди, пожалуйста, — выдавливаю я, все еще держась за мягкую ткань его брюк. — Да, хорошо, час переходит на следующий день и так далее.

— Хорошо. — Он бросает взгляд на мою руку, а затем поднимает на меня бровь. — Если ты не собираешься спустить с меня штаны и сделать мне минет, могу я попросить тебя убрать руку с моей одежды?

Я отдергиваю руку, как будто ткань обжигает меня. Александр мрачно усмехается.

Наклонившись, он проводит пальцами по моей челюсти, а затем берет мой подбородок. Он крепко держит его, чтобы мои глаза оставались запертыми на его.

— Что ж, полагаю, мы договорились.

Из моего горла вырывается рваный вздох, полный облегчения, и я на несколько секунд закрываю глаза. Александр проводит большим пальцем по моей щеке.