Страница 2 из 9
«Мое появление, – пишет Виталий Кате в конце июня 1926 года, – было квалифицировано здешними кумушками, как приезд второго, нелюбимого или нелюбящего (уж не знаю!) мужа той особы, к которой я собственно приехал на каникулы, с одной стороны, очень скромной, c другой, сорокалетней, а с третьей, бывшей когда-то воспитательницей моих старших Geschwister. Это (как, впрочем, и все окружающее меня здесь) вот уже несколько дней подряд приводит меня в сильно юмористическое расположение духа» [15].
Смех смехом, но даже в самом развращенном уме не родились бы такие предположения, если бы Виталий подобно многим своим сверстникам выглядел большим ребенком. А он в свои семнадцать выглядел кавалером под стать зрелой особе. Другое дело, что Виталий совершенно не стремился производить такое впечатление и впадал в сильное смущение при встрече с местным бомондом, уже сложившим о нем свое авторитетное мнение. Завернувшись в плащ, он старался поскорее скрыться от пытливых взоров и потеряться за городскими стенами в непроглядных брянских чащах.
«Очень Вам благодарен за строчки о Марусе, – пишет Виталий в следующем письме к Кате. – Я от нее до сих пор не получил еще ответа на свое письмо. Может быть, в этом виновата почта» [Прил. № 2].
Маруся не балует Виталия письмами и в целом держится в рамках «договора о дружбе», но проницательная Катя всё же подметила, что Маруся на самом деле к Виталию тоже неровно дышит. На это замечание сестра с жаром ей возразила:
«Это – опять? Б-р-р-р-р-р-р-р-р-р! Катя! Да возьми ты его себе… Ведь ходила же ты с ним на «Пиковую даму». Я уже радоваться стала. Он ведь хороший мальчик. Неглупый. Очень начитанный и умеет хорошо говорить. Младенческий же возраст его, сама знаешь, – незаметен. Ну будет о Виташке. Довольно как-то напачкали чернил…» [18]
А ведь и вправду трудно сжиться с мыслью, что твоим избранником может стать человек, во многом тебе противоположный. Маруся не любила бывать в обществе, предпочитая общение тет-а-тет; Виталий был человеком светским, компанейским, ориентированным на социум; Маруся была чутка к людям, немногословна и осторожна в словах, письма писать не любила; Виталий обладал стремительным, напористым темпераментом и способностью переживать несколько впечатлений одновременно; он был разговорчив, к словам относился достаточно небрежно, письма писал с легкостью, часто, и притом письма длинные и обстоятельные. Маруся ощущала себя верующей; Виталий был атеистом, увлеченным революционными теориями. Очевидно, что при таких различиях в мироощущении неизбежны тягостные минуты взаимонепонимания.
К тому же Виталий и сам не стал бороться за место в жизни Маруси и как будто охотно согласился на роль друга. Вероятно, здесь сказалась его неопытность в делах сердечных и ориентация на глобальные цели. Главным в жизни он считал служение отечеству и участие в каком-то важном общем деле, а всё личное отходило у него на второй план. Письмо Маруси, где она яростно отрицает свой интерес к Виталию, относится к 1926 году, когда он уже примкнул к группе оппозиционно настроенной молодежи, считая, что монополистическим устремлениям большевиков необходимо противопоставить новую общественную силу.
«Я почти физически чувствую, – пишет Виталий Марусе в начале августа 1926 года, – как все теснее и теснее сжимаются звенья или для того, чтобы вознести нас на небывалую высоту, или чтобы задушить безжалостно и спокойно, как душат на войне газами. Я не вижу в своей чистоте никакого смысла, если она ни на что не направлена» [14].
Виталий был убежден в том, что все таланты человека, все его способности, всё, что ему дано, и даже самое стремление к нравственным идеалам обретают ценность лишь тогда, когда воплощаются в реальном действии. Общественная жизнь захлестнула Виталия с головой, а Мария через год вышла замуж за Петра.
Не заставил себя долго ждать и первый арест Виталия, разлучивший его с Марусей на целых три с половиной года. Путь к сближению с новым избранником обернётся для нее мучительнейшей личной драмой. Переживания, которые будил в ней Виталий, сильно отличались от ее чувства к Петру и от тогда еще владевших ее воображением юношеских представлений о любви. Марии понадобятся годы на то, чтобы принять в себе это новое чувство и разорвать отношения с душевно близким и преданным ей человеком.
Супругами Мария с Виталием начали представляться вскоре после его возвращения из ссылки в конце зимы 1934 года, хотя поначалу это была скорее дань приличиям. Родители Марии были людьми строгого воспитания. Ей сложно было бы объяснить им перемены в своей личной жизни иначе, нежели вторым браком. Но еще около года после возвращения Виталия Мария продолжала терзаться сомнениями…
Сложности с трудоустройством и прочие бытовые неурядицы, с которыми неизбежно сталкиваются бывшие лагерники, Марию не пугали. Жизнь в первые годы после революции уже научила ее стойко переносить лишения. Тревожило ее только одно: любит ли он ее так же сильно, как она его? Насколько долговечен их союз? Получится ли у них с Виталием семья? Склонный к теоретизированию, устремлённый к внешним целям, да еще и жутко рассеянный, он был всегда повернут к Марии как бы вполоборота, ускользая от нее и заставляя сомневаться в прочности их отношений.
Но какое-то время спустя Мария обнаружила, что некоторая отстраненность Виталия, которую она порой расценивала, как холодность, в иные минуты была на руку ей самой. Виталий был невосприимчив к мелочам, в частности, к не самым изящным душевным проявлениям своей пассии. А ведь в молодости ей были свойственны и сварливость, и плаксивость, и вспыльчивость. Далеко не каждому такое понравится. А Виталий всегда видел в ней только нечто самое для него главное и не боялся никаких проявлений женского естества.
Положительные перемены происходят у Виталия и на трудовом фронте. Летом 1935-го он переехал в Егорьевск, где устроился на станкостроительный завод в бюро технической информации и начал преподавать русский язык на курсах мастеров соцтруда. От завода он получил комнату в коммуналке. Там и затеплился впервые хрупкий семейный очаг. Мария всё чаще приезжает к Виталию в Егорьевск и живет с ним по целым неделям под одной крышей. В последние полтора года совместной жизни они настолько сблизились, что вместе посещали куратора беременности. В этом смысле они как пара опередили свое время на многие десятилетия: совместное вынашивание было тогда большой редкостью.
Но и обиды неотвязно сопровождают отношения Маруси с Виталием. То и дело она сердится на него бурно, со слезами, по каким-то ничтожным поводам. Особенно странно это наблюдать, когда знаешь, что позади у них действительно тяжелые испытания: пятилетний срок, новый арест и сложный послелагерный быт.
Как-то летом 1936-го Виталий дал Марусе телеграмму, что приедет на следующий день. Но он не приехал и ничего не сообщил о причинах отмены своего визита. Маруся решила, что он тяжело заболел и примчалась в Егорьевск сама. И уже на другой день она строчит своей верной наперснице негодующее письмо:
«Дорогая Катенька! Всё оказалось благополучно: этот негодяй совершенно здоров. Просто у него получилось 12-го 2 урока вместо одного, и он не мог уехать. Ужасно он негодный, потому что, конечно, мог бы заранее договориться с учебной частью и перенести этот урок на другой день. Доехала я благополучно, правда, очень тесно было, но я сидела от Москвы.
И чего я всегда так мучаюсь! Ужасное какое-то свойство. Вчера весь вечер проплакала – уже от обиды на Виташку» [19].
Настроенность на обиду не покинет Марию и тогда, когда Виталий угодит на зону в третий раз.