Страница 17 из 19
– Да, можно пробовать. – ответил ему инженер. – Всё готово.
– Брат Аполлинарий, ты научи меня работать с этим объективом, – Варганов отложил бинокль. – С камерой я в принципе знаком. Как вставлять пластины и выдерживать, всё знаю.
– Ну, тогда и проблем не будет, иди сюда, брат.
Брат Вадим подошёл и наклонился к видоискателю – и тут же восхитился:
– Ишь, ты! Вот это оптика.
– Да уж, Цейс в этом деле силён, – согласился брат Аполлинарий.
– Всё как на ладони. Все усы видно вон у того господина.
Он говорил о важном господине, который вышел из ворот проходной и к которому тут же подкатил конный экипаж.
– Ну что? Попробуем? – спросил Квашнин, беря в руки первую фотопластину и снимая с неё обёртку.
– Давай, брат, начнём, – согласился с ним Варганов, не отрывая глаза от видоискателя камеры.
Инженер вставил пластину в камеру и, оставив её на попечение товарища, сам проследовал к первому окну и взял бинокль. Посмотрел, как важный господин с усами и в бежевых перчатках, усевшись поудобнее в коляске, что-то говорит другому человеку.
– Снимай, брат, этого в экипаже, – произнёс Квашнин, глядя через бинокль на происходящее.
– Так это сто процентов немец, на кой он нам сдался? – сомневался брат Вадим. – Только потратим фотопластину.
– На пробу, на пробу сделаем один снимок. Попробуем… Поглядим, какое при этом свете получится фото, да ещё и с этим новым объективом, – отвечал ему брат Аполлинарий.
Честно говоря, инженер, как и положено всякому человеку, знакомому с техникой, ко всем остальным людям относился насторожённо и даже со скепсисом. И поэтому, говоря товарищу про свет и про объектив, он, скорее всего, хотел проверить, как брат Вадим сделает снимок. А тот не стал пререкаться и запустил процесс.
***
Доктор Мюррей просил принять его, и герцогиня, понимая, что он пришёл по делу, не стала заставлять его ждать, а попросила у Камелии Анны Уилсен Фоули и Дженнет Рэндольф Черчилль, с которыми она пила кофе в гостиной, извинения и прошла в соседнюю от столовой залу, где и ждали её Мюррей, его мерзкий Сунак и ещё один из безымянных, но не менее мерзких прислужников доктора.
– Если вы позволите, герцогиня, я могу сделать вам несколько инъекций, всё уже готово, – он указал на целый поднос шприцев, заполненных какими-то жидкостями, что лежали на передвижном столике из блестящей стали.
– У меня гости, – отвечала леди Кавендиш с некоторым сомнением. Она, конечно, с нетерпением ждала операции, но оставить малознакомых дам наедине на целых полчаса было невежливо. А времени на инъекции ушло бы никак не меньше, так как ей пришлось бы здесь раздеваться для этой долгой процедуры. – Может, попозже?
– Миледи, если я сделаю инъекции сегодня, сейчас, завтра утром я уже смогу снять с вас мерки, а значит, приступить к подготовке донорского материала. Мне, признаться, надоел вой этой кобылы. К тому же она ничего не ест и время от времени начинает биться в клетке, ей приходится вводить успокоительное, я всё время боюсь, что она испортит материал. Мне бы хотелось снять с неё кожу побыстрее.
– Ну хорошо, – согласилась герцогиня, – будьте тут, через полчаса я освобожусь и приду.
Доктор молча кивнул: как прикажете.
А леди Джорджиана, вернувшись к своим подчинённым в гостиную, по их лицам поняла, что ничего особо страшного в её отсутствие не произошло, дамы весьма мирно беседовали; как оказалось, они соседки, у них у обеих имеются поместья возле Брайтона. Но это миролюбие оказалось недолгим; едва хозяйка дома появилась в салоне, леди Анна, чей предок был одним из тех, кто заставил Иоанна Безземельного в тысяча двести пятнадцатом году подписать великую хартию вольностей, сделавшую английскую знать неподсудной ни при каких обстоятельствах, задала леди Рэндольф очень нехороший вопрос, который был к тому же бестактен, если не груб, как, например, вопрос про бородавку на лице какой-то дамы, с которой вы не очень близки:
– Дженнет, дорогая, я слышала, что вы из Америки?
– Да, родом я из Америки, – отвечала та, насторожившись. Она сразу поставила чашку на стол. Кофе ей больше не хотелось. От расслабленного состояния у неё и следа не осталось. Этот, казалось бы, невинный вопрос как бы намекал ей: и что же вы здесь с нами за одним столом делаете, дорогуша? При этом леди Анна ещё и улыбалась со всей обворожительностью настоящей красавицы. Леди Рэндольф была немного ошеломлена: вот только что они обсуждали свои поместья на берегу канала – и вдруг такой вопрос. Леди Дженнет поджала губы, и это выражение лица женщины ещё больше подчеркнули тяжёлый подбородок, который был присущ всем членам её семейства.
А на скрытый, не прозвучавший вслух вопрос леди Анны решилась ответить начальница дам:
– Да, леди Дженнет из Америки, но мы рады видеть её среди нас, нам нужны дамы с талантами её уровня, откуда бы родом они ни были. Вы согласны со мной, леди Фоули?
– О да, конечно. Конечно, – теперь Камелия Анна Уилсен Фоули улыбалась самой герцогине. Улыбалась обезоруживающе. Но… древность рода Уилсен Фоули могла потягаться в древности с именем герцогини, урождённой Спенсер, и, наверное, поэтому Камелия Анна Уилсен Фоули продолжила задавать вопросы, которые в данной ситуации становились всё более и более бестактными. – А родители ваши кто?
– Мой батюшка – сэр Джером. Он финансист.
– О! Сэр Джером? – уточнила леди Анна, делая ударение именно на слове «сэр».
– Да, сэр Джером, – твёрдо произнесла американка.
Герцогиня решила прервать их эту беседу, но не успела, леди Фоули смогла опередить её, задав следующий вопрос:
– Говорят, Америка очень красивая страна. Я там, к сожалению, никогда не бывала.
– О да…, – сразу ответила ей леди Рэндольф. – Но в США, помимо прекрасной природы, проживают ещё и очень хорошие люди. Очень храбрые и необыкновенно свободолюбивые.
«Храбрые и свободолюбивые». Да, это был тонкий намёк американки двум англичанкам, что сидели перед нею. И те сразу поняли, что эта американская выскочка намекаем им на знаменитый чайный инцидент, произошедший в Бостоне почти сто лет назад. Теперь леди Рэндольф тоже улыбалась, хоть и не так лучезарно, как её собеседница. Улыбалась и продолжала: – Уверена, мисс Фоули, американцы вам понравятся.
Улыбка леди Анны чуть поблекла, англичанка уже собиралась что-то сказать американке, но герцогиня встала, чтобы не дать этой тлеющей неприязни возгореться, и произнесла:
– Дамы, прошу извинить меня, но, к сожалению, у меня появились неотложные дела.
Леди Дженнет и леди Анна сразу поднялись со своих мест, почти синхронно сделали перед начальницей книксен и засобирались. А герцогиня произнесла:
– Леди Фоули.
– Да, герцогиня, – красавица остановилась.
– Прошу вас, задержитесь на секунду.
– Конечно, герцогиня.
Они обе весьма вежливо и добродушно попрощались с леди Рэндольф, и когда та покинута салон, леди Кавендиш произнесла, не скрывая раздражения:
– Дорогая моя, какая муха вас укусила? Я же просила вас быть более доброжелательной с нею.
– А мне кажется, я с нею была мила, – с фальшивым удивлением отвечала ей молодая подчинённая. – Впрочем, американка эта дурно воспитана.
Леди Кавендиш несколько секунд смотрела на неё пристально и разглядела в ауре леди Анны некий намёк на обиду – и вдруг всё поняла:
– Ах, ну конечно же… Её поместье под Брайтоном больше вашего, или слуг у неё там больше! Или ещё что-то подобное.
Леди Анна лишь вскинула подбородок в ответ. И герцогиня махнула на неё рукой: идите уже.
А леди Рэндольф уже покинула дворец и едва не бежала по ступеням к своему экипажу; она была в бешенстве, её лицо горело, словно её били по щекам. Она не могла понять, почему эта милая на первый взгляд англичанка стала так себя вести, как с цепи сорвалась. Ни с того ни с сего, а ведь так приятно общались, нашли прекрасные темы для светского разговора…
«Нет, с этими гадинами невозможно договориться. Они как змеи. Лежат, свернувшись в калачик, словно пригрелись на солнце, и вдруг без всякого предупреждения совершают бросок. И вот уже их яд отравляет тебя, растекаясь по венам. Эта родовитая сволочь не понимает языка миролюбия. Только бостонский способ общения с британской знатью может дать результаты. Или…, – леди Дженнет подумала, что лишь успех в деле поможет ей укорениться среди этих гарпий, которые до сих пор не принимали её просто органически. Успех и продвижение по службе. И поэтому американке был нужен удачный акт, который мог привести к благодарности руководства или даже к повышению по службе. – И уж тогда никакая мерзкая леди Фоули не осмелится спрашивать у меня про моих родителей».