Простая речь о мудреных вещах

Михаил Петрович Погодин, видя это ненормальное положение, взял на себя труд создать своего рода противоядие от подобных сочинений: критически разобрать наиболее модные из современных ему течений общественной мысли и те умонастроения, которые влекли за собой тяжелые духовные болезни русской интеллигенции. Можно с уверенностью утверждать, что интеллигенция не простила столь прямого и четного указания на ее нравственные проблемы: несмотря на известную популярность «Простой речи…» в первые годы после выхода в свет (за двенадцать лет, с 1872 по 1884 гг., книга выдержала четыре переиздания), она была забыта уже в начале XX столетия. После революции в России она и вовсе сделалась ненужной и опасной, поскольку в ней серьезно и убедительно доказывалось обратное ключевым положениям коммунистической пропаганды, а именно: бытие Божие, происхождения мира не путем эволюции, а путем Творения, Божественное достоинство человека, невозможность умственного и душевного совершенствования человеческой личности вне Бога.

Однако «Простая речь о мудреных вещах» обрела другую жизнь в сочинениях богословов, проповедников, литераторов конца XIX – начала XX вв. и русского зарубежья, среди которых был весьма популярен второй раздел книги, повествующий о различных явлениях покойников, предчувствиях, предвидениях (сон декабриста, предсказание судьбы А.С. Пушкина цыганкой и др.) Книга Погодина стала первым примером собирания т. н. «случаев» – живого опыта соприкосновения человечества со сверхъестественным и мистическим, с духовной реальностью. И такие фрагменты часто и широко, на разные лады цитировались и цитируются в религиозных, философских, филологических работах. Вот только сам Михаил Петрович считал более существенными в своем труде первый и третий разделы, которые посвящены вопросам бытия Божия, доказательству богосотворенности мироздания, а также критическому разбору тех «модных философских толков», которые автор объединяет понятием «нигилизм». Под «нигилизмом» Погодин понимал все течения общественной мысли, так или иначе уводящие человека от Бога, от переживания божественности происхождения окружающего мира и самого человека. Нигилизм есть отрицание – отрицание православного понимания цели и смысла жизни, т. е. отрицание духовного преображения и обожения человека через общение с Богом. Нигилизм есть и отрицание Богоданности мира, и отрицание предназначения человека как венца Творения. И примеры чудесных явлений, предъизображений и предсказаний лишь подкрепляют высказанные Погодиным соображения и замечания.

Сегодня мы возвращаем читателю «Простую речь о мудреных вещах» в ее полноте: не разобранной на цитаты, без утраты того основного смысла, который закладывал в книгу сам автор. Она ничуть не потеряла своей актуальности по сей день. Большинство суждений, наблюдений и оценок событий и мыслей, высказанных здесь, до сих пор поразительно свежи, точны, емки и могут быть успешно применены к нашей действительности, а иные воспринимаются так, будто высказаны сегодня. Невольно возникает вопрос: не обладал ли М.П. Погодин даром предвидения, не помышлял ли он, что пишет не только и не столько для современников, но и для далеких потомков, не было ли ему открыто и доступно нечто неведомое? Во всяком случае, читая «Простую речь…» нельзя не согласиться с мыслью, которая была высказана историком ещё в молодости, и которую он пронес через всю жизнь, напитав ею и свое итоговое сочинение: «Каждое происшествие имеет два смысла, или, лучше, имеет свою душу и свое тело, божественную идею и скудельную форму; одной оно относится к высшим законам, законам необходимости, другой – к личностям человеческим, к законам свободы».

Д.И. Болотина

Предисловие автора

Жизнь, смерть, начало, конец, добро, зло, счастье, несчастие, душа, бессмертие, другой мир, вера, вечность, вселенная, человек, Христос, Бог… о каких выспренних предметах осмеливаюсь я повести речь свою![1]

Но какие другие предметы ближе их к человеку? Какие предметы должны больше всего занимать его? С какими вопросами теснее соединено настоящее бытие наше, и будущая участь, какая бы ни была она – ничтожество, по мнению модных философов, или вечная жизнь, по учению христианскому!

Напрасно особые науки – философия, богословие – присвоили себе исключительно эти предметы, ставя их крайней целью своих исследований. Напрасно, потому что они должны сопутствовать всякому человеку, грядущему в мир, занимая его ум, питая сердце, направляя волю, – одним словом, составляя сущность его жизни: всякий человек должен думать о том, для чего он живет; и только по этим понятиям он может устраивать свою жизнь так, а не иначе; без этого знания чем же он будет? Куклой, животным!

Разделение знаний и исследований, как разделение труда, разделение занятий, принесло пользу в свое время, но вместе послужило препятствием к развитию большинства. Сделавшись достоянием науки, взятые из жизни в школу, эти вопросы подчинились ее отвлеченным условиям и требованиям, уподобились почти алгебраическим буквам в понятии ученых, привилегированных специалистов, в роде Египетских жрецов, потеряли свою жизненность или обмерли, и под хламом так называемых сведений, наполнивших библиотеки, без приложения, утратили для многих свое настоящее назначение, смысл свой для жизни. Они сделались трупом под ножом прозектора, который может делать над ним исследования с различными успехами, но с трудом может вообразить по нем живого, мыслящего человека, и еще менее научить его, как ему жить, – да и сам не научается.

Наука сама по себе, жизнь сама по себе[2]. Жизнь осталась лицом к лицу с одной физической нуждой, и ограничилась изысканием средств в поте лица для ее удовлетворения, а потом, увлекшись, забывшись, и для искусственного умножения нужд себе на голову. Из-за средств потерялась из виду цель[3].

Может быть, иначе и нельзя было: может быть, естественный ход вещей, последовательность ступеней в таинственной лестнице истории, непостижимый теперь для нас порядок допущен в высшем домостроительстве Божием.

В наше время наступает пора распространения знаний, простейшего их изложения, облегчения общего к ним доступа.

И человечество должно приветствовать эту новую эру с благодарностью усердным проповедникам, – но да будут прокляты те, которые начинают всенародную, общедоступную проповедь с отрицаний, сомнений, осуждений, и оборачивают человеческие мысли налево, а не направо, о которых сатане нечего просить, чтоб их сеять (просевать) яко пшеницу, которые не помнят слов Спасителя: а кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше бы, если б мельничный жернов повесить ему на шею и потопить его в глубине морской (Мф. 18, 6). Надобно прийти и соблазнам; но горе человеку тому, чрез которого соблазн приходит (Мф. 18, 5).

Давно начал я записывать в особой тетради мысли и выражения о духовных предметах, приходившие мне на ум, – особенные случаи, встречавшиеся со мною самим в продолжении жизни, и слышанные от других, на кои имеются строго-критические доказательства.

Лет тридцать с лишком назад зародилось во мне желание огласить их простою речью, вне всяких школьных правил, справок и предубеждений, как представлялись мне эти вопросы среди чтений, размышлений, наблюдений, опытов, или созрели внутренне, без непосредственного моего в том участия.

Несколько раз в течение этого долгого времени при разных случаях, почему бы то ни было меня поражавших, вызывавших на размышление, представлявшихся мне как бы знамениями времени, порывался я к перу и принимался писать, но мысль внезапно останавливалась, я бывал недоволен своими приступами, не находил сил справиться с задачей, не мог продолжать и откладывал задуманную беседу до другого времени.

Года три тому назад, разбирая в своем «Русском» возмутительный Петербургский процесс по делам печати, где поносилось между прочим за религиозные верования, якобы наследованные от Московских просвирен, имя одного из моих покойных друзей, Ивана Васильевича Киреевского, человека высокообразованного и высоконравственного, я должен был коснуться некоторых мыслей этого рода, и поместил в статье выписки из моей тетради. Пересматривая ее тогда, я подумал, не лучше ли передать ее, как она есть, собрать написанные начала или приступы и все рассеянные заметки и отрывки, указать некоторые вопросы и недоумения, коими для мыслящих могут быть заменены иные положения, приведя все только в некоторый наружный порядок по предметам, не заботясь ни о какой системе, ни о какой полноте. И в самом деле! Систематизировать потребовало бы много времени, которое у меня, 72-х почти лет, уже на исходе, – да и было бы мне уже не под силу. Притом систематических сочинений много, и они при всех достоинствах имеют свою невыгоду, оставаясь непривлекательными или недоступными для большинства, как для детей бывают иногда учебные книги. Нужды нет, что собрание мое представит какую-то смесь с недостатками всякого рода, повторениями, уклонениями, вставками, отступлениями, с одной стороны с пробелами, а с другой с представлениями одной и той же мысли в разных только видах и оборотах; нужды нет, что собрание мое будет состоять из разноцветных и разношерстных, так сказать, лоскутков, сшитых на живую нитку. Дело не в искусстве, не в авторстве, не в форме, а в содержании: цель моя не строить, не предлагать системы, а произвести известное впечатление, привлечь внимание, содействовать душевному настроению, возбудить большее уважение к жизни, благоговение пред ее высокими задачами, удержать сколько-нибудь от дерзкого умничанья и легкомысленного отрицания нашу несчастную молодежь.

1

Предложенные мысли и ниже описанные случаи я посылал в корректурных листах ко многим своим знакомым, ученым и неученым, духовным и светским, богословам, философам, естествоиспытателям… Некоторыми их замечаниями я воспользовался. Прочие, начиная с частных, передаю здесь со своими ответами. – Прим. М.П. Погодина. [Замечания рецензентов и ответы на них М.П. Погодина в настоящем издании даются в постраничных сносках. – Прим. ред.]

2

«С рассуждениями об отношениях науки и жизни не во всем можно согласиться. Религиозные вопросы, несомненно, должны быть достоянием специальных исследований, и общего сознания». Ответ: Я и возражал только против исключительного присвоения, что, впрочем, оговорено и словами: может быть, иначе и было, и проч.

3

«То, что из-за средств люди потеряли из виду цель, – не может быть порядком в высшем домостроительстве Божием». Ответ: Это возражение отстраняется приложением слова «допущенный», которое мною прежде подразумевалось.