Страница 21 из 24
– К сроку и умело, – повторил Яков Васильевич мысль сына. – Согласен с тобой. Но это важно не только для вас – журналистов. Для всех важно. Для крестьян – тоже. Вот погляди на виноградную лозу: можно ее сейчас прикапывать или нет?
Валентин внимательно осмотрел куст, разведенный на четыре стороны и аккуратно подвязанный тонким лыком к деревянным столбам. По-местному такую разводку называют «донская чаша». Листьев на побегах почти не осталось. Виноградные кисти срезали еще в начале сентября.
– Наверное, можно, – не очень уверенно проговорил он.
– Ошибся, Валентин Яковлевич, – озорно блеснул глазами отец, – подзабыл крестьянскую науку. Если его зарыть в сырую, не выстывшую землю, либо сгниет, либо прорастет. Позжей надо. Ближе к заморозкам. И соломой проложить или полынью, чтоб суше было и теплей.
– Сдаюсь, батя. – Валентин игриво поднял руки вверх. – В агрономии я действительно не силен. Детская практика забылась, а новых познаний не приобрел. Негде было. Да, честно сказать, не думал, что на приусадебном участке особая наука хозяевам нужна. Казалось, ковыряются люди из поколения в поколение в земле по наитию. Чего тут мудреного?
– Грамотей, однако! Это вы, писатели, придумали, что земля на Дону и Кубани сама рожает. Ткни лопату – пустит корни и зацветет. А на деле с землей, как с девицей, повозитса надо, помороковать, как угодить. Тут на авось не пройдет. Деревья и кусты сами по себе здоровыми и плодовитыми редко бывают. За ними постоянный уход требуется: подкормка, обрезка, лечение от болезней и вредителей всяческих. Это, товарищ полковник, – тоже наука!
– Твои бы слова, отец, да президенту в уши.
– Подтруниваешь над стариком? – Яков Васильевич недоверчиво покосился на сына.
– Без шуток говорю. Главковерху не пристало бухать изо дня в день, уподобляясь некоторым нерадивым мужикам. Его задача – быть садовником. Сорняки с корнем вырывать. Культурные растения обихаживать. Вновь бы зацвела Русская земля, перестала бы, на потеху всему миру, завозить продукты из Китая, Австралии и черт знает еще откуда!
– Это ты верно гутаришь. Нету у нас нынче садовника в стране, вот тля и заедает народ.
– А был ли он вообще в двадцатом веке?
Отец ответил не сразу. Некоторое время они молча шли между абрикосовыми и грушевыми деревьями по направлению к проданному флигелю. Не доходя до него несколько метров, остановились. Яков Васильевич с тоской оглядел бывшее семейное гнездо, ставшее летней отрадой дачников, потом повернулся лицом к сыну:
– Меня эта думка всю жизнь донимает, как заноза, а обсудить ни с кем не мог. Сам ведаешь, сколько подобных умников в вечную мерзлоту полегло.
Про царя много не скажу. Плохо его помню. Старики гутарили, мягковат был, излишне часто жену слушал, а та – Гришки Распутина советы да россказни. Это многих в верхах власти против него настроило. Но в станице был порядок. Это – факт. Дурачки и горлопаны не верховодили. Выбирали в местную власть заслуженных казаков. Народ не спивался. Трудились все от мала до велика. Службу казачью несли исправно. Чижало было справить всю амуницию и коня на свой кошт, но зато податями всякими не душили. Башковитый и мало-мальски грамотный казак мог станичным атаманом стать, как и мой дед, твой прадед – Кирилл Яковлевич.
Помню, как Февральскую революцию и отречение императора станичники обсуждали бурно. Старшина, кто дворянство выслужил, сумовали. Гутарили чуть ли не про конец света. Окопники же, кормившие вшей не один год, трагизму не почуяли, ожидали даже каких-то перемен к лучшему, как в начале нынешней перестройки.
Старик о чем-то задумался и, растерянно улыбнувшись, сказал:
– Получается, что мы в феврале – марте 1917 года первый раз наступили на те грабли, что Горбачев нам сызнова подсунул?
– Яков Васильевич, да ты еще и философ ко всем прочим талантам? – без иронических ноток произнес Валентин. – В корень зришь!
– Токо что осенило.
– Видишь, как полезно гулять на свежем воздухе?
– Притомился я с отвычки. Посидеть бы.
– Сейчас организуем передых. Я для тебя дровяную плаху вынесу.
Они воротились к сараю. И Валентин вытащил наружу и поставил под стену с облупившейся побелкой большой чурбак от комельной части яблоневого ствола, на котором вчера рубил дрова.
Отец умостился на нем, подставив лицо нежарким лучам осеннего солнца. Сложил ладони поверх т-образного костыля и продолжил свои неспешные стариковские размышления:
– При Ленине и большевиках все перевернулось вверх тормашки. Вначале голутвенные казаки, наслушавшись посулов про золотые горы и молочные реки, супротив домовитых поднялись. Потом кучерявые комиссары с латышами и другими инородцами наехали и начали коцать всех подряд – и богатых, и середняков, и голутву, если кресты георгиевские имели или еще как-то уважение к старой власти выказывали. Дон кровавой юшкой потек. Куда бечь? Где спасатса? Как жить, если некому стало землю обрабатывать? Тьма народу загинула. Кого порубали. Кого постреляли. Кого живьем закопали, бывало и такое. Кого тиф покосил, кого – голодный мор. Мои родители в двадцатом, после продразверстки, с голоду померли. Даже, где их могилки, не знаю, штоб вам показать да последний поклон отдать.
Старик притих, хлюпая носом, потом высморкался и продолжил говорить:
– Страшный покос уполовинил страну. Но выжившие мало-помалу начали в период нэпа хозяйства подымать из разрухи. И к тридцатым годам более-менее оклемались. Живностью обзавелись, отстроились, детей нарожали. А тут тебе – новое испытание, колхозы! Да не те коллективные хозяйства для совместной обработки земли, что люди сами начали затевать в это время, а поголовный загон в артели, с раскулачиванием и высылкой несогласных единоличников, с беспределом дуралеев от власти, с репрессиями Ежова и Берии, с новым голодомором, устроенным сверху.
Эту беду пережили, грянула война, массовая гибель народа, разруха, обнищание, опять голод. Как Гитлера и его орды одолели, а заодно и европейских прихвостней, одному Богу известно. Откуда народ силы брал? Как сумел наладить выпуск оружия, техники, снарядов, мин, патронов?
– Видимо, Сталин оказался неплохим организатором в той, кризисной ситуации? Смог собрать нужную команду соратников, народ объединить, сжать в грозный кулак. Даже с капиталистами и церковью нашел общий язык, – высказал свои мысли Валентин.
– Да, – согласился Яков Васильевич, – смог, хоть и жестокими мерами, но мобилизовал все силы на борьбу с германцами. Кнутом и пряником. Отступать без приказа будешь – свои же заградотряды расстреляют. В глотку врагу вцепишься, наградой командование не обойдет. Сам вождь сутками напролет глаз не смыкал и народ жилы рвать заставил. Так победу ковал. Так после войны поднимал промышленность, науку и сельское хозяйство. Повыкорчевал ленинских комиссаров из власти, дал подняться многим башковитым выходцам из глубинки. И страна при его жизни встала в полный рост.
– Хочешь сказать, что он и был настоящим садовником?
– Я так думаю. И не только я, а большинство людей из моего поколения, переживших войну и послевоенное возрождение страны.
– А каково мнение другой части населения, тех, кто гнил и умирал в лагерях, бесправно мучился в ссылке? Они тоже считают его садовником, а не палачом?
– Кто-то считает, кто-то не считает. Только их было гораздо меньше тех, кто искренне поверил планам Сталина в строительство могучей и справедливой страны. Люди жили общими идеями, работали на их достижение не покладая рук. А недостатки и ошибки считали неизбежными в большом деле. Общая беда и общая победа в войне, общие усилия по одолению разрухи объединили всех. Был подъем духа народа, была и вера в государство. Такой атмосферы одной агитацией за советскую власть не создашь. Братья и сестры твои в это время высшее образование получили. Как говорится, в люди вышли. Разве не так? Значит, была возможность для подъема? Сверху заботились об этом, из Кремля.
– Наверное, ты прав. Просто я еще никак не могу до конца определиться со своими оценками прошлого и роли руководителей нашей страны. Все сомнения мучают: одни так пишут, другие – эдак. Вроде и сделан колоссальный рывок в развитии страны, как писал Черчилль: «От сохи… до атомной бомбы». Но в то же время сколько несправедливости было, доносов, репрессий? Сложно понять, где – правда, а где – передергивание фактов.