Марка из Анголы

Аркашка ждал его долго. Все надеялся, что вот-вот покажется яркий шерстяной шарф и плащ. Но когда двери магазина стали закрывать, он окончательно понял, что парня больше не увидит.

На другой день Аркашка шел в школу не через парк, а рядом с его оградой по мокрому тротуару. Деревья за ней уже стояли голыми, растопырив во все стороны свои острые сучья. Земля посерела, перемешав мелкой грязью еще видневшиеся листья. Воздух стал уже совсем холодным, и небо, тяжелое и низкое, было совсем без облаков. Оно покрыло сплошной непрозрачной пеленой все пространство и посылало на землю мелкую изморозь.

Аркашка остановился у ограды. Он вспомнил, как собирал здесь листья, вспомнил и художественную самодеятельность в пионерском лагере, Красную Пресню, дядю Митю...

«А что, если рассказать ребятам всю правду, как в ОЧИСе,— решил он, но задумался.— Простят ли они меня? Наверно, простят, потому что в ОЧИСе всегда прощали... Вообще, нужно говорить правду»,— продолжал думать он и в эту минуту, может быть, решил для себя навсегда, что теперь будет говорить только правду.

Потом он вытащил из кармана картонку с марками, взглянул еще раз на блестящие квадратики, скрытые под целлофаном, и далеко зашвырнул ее за прутья ограды.

Как и условились, они встретились у школы. Аркашка пошел в свой класс, а дядя Митя направился в кабинет к директору.

Уроки в этот день тянулись ужасно долго, а когда прозвенел последний звонок, Аркашка опрометью бросился в раздевалку. Наскоро набросив на плечи куртку, он устремился к двери, чтобы позвонить дяде Мите. Так они договорились. Но когда Аркашка уже взялся за ручку и хотел толкнуть ее от себя, услышал свою фамилию.

— Сазонов! — по вестибюлю шла старшая пионервожатая школы Рита.

Ее остренькие каблучки так и звенели по каменному полу.

— Куда это ты так торопишься? А ну-ка вернись! Убежать захотел?

— Ничего я не захотел,— растерянно ответил ничего не понимающий Аркашка.

— Как не захотел? Я в класс, а его уже след простыл... Сейчас же зайди в пионерскую комнату.

— Зачем?

— Зайди, тебя просят,— сказала со значением Рита.— Там поговорим.

Когда Аркашка вошел в пионерскую, он увидел Герку и еще нескольких ребят из старших классов, которых часто видел в школе, но не знал.

— Ну? — строго начала Рита, садясь за свой небольшой столик.— Признавайтесь, голубчики, кто из вас это сделал?

Аркашка пожал плечами и переспросил:

— Что сделал?

— Уж будто бы и не знаете...— как-то зло улыбнулась вожатая, что никак не шло к ее приветливому, доброму лицу, наполовину обрамленному золотистыми кудряшками.

— Вот полюбуйтесь еще раз,— показала она рукой на стенгазету, стоящую сейчас здесь, в пионерской комнате, на стульях.

Взглянув на плотные листочки ватмана, прикрепленные кнопками к деревянной рамке, Аркашка понял, в чем дело. Он и раньше много раз видел школьную газету «За знания», она действительно была интересной и выпускалась довольно необычно. Заметки в ней были сменные. Пройдет, скажем, в школе мероприятие, например пионерский сбор, экскурсия или сбор металлолома, об этом сразу же появляется в газете заметка. И прикрепляется эта заметка к доске кнопками взамен какой-нибудь старой, рассказывающей о том, что уже давно было.

Карикатуры и рисунки в газете тоже сменные.

Доска, на которую вешаются заметки, карикатуры и рисунки, красочная. Справа нарисован пионер с горном, слева — значок и галстук, а на самом верху выведенное большими буквами название «За знания».

Но сейчас газета, которая стояла в пионерской комнате, была испорчена. В ее заглавии предлог «За» был жирно соединен черными чернилами, а может быть, даже и тушью, со словом «знания». К тому же была и исправлена буква «я» на «е» и получалось «Зазнание».

— Ну? Узнаете свою работу? — строго продолжала Рита.— Дожили! И покритиковать уже стало нельзя... Их критикуют... а они нет, чтобы исправиться,— раз! Вот вам! Газету испортили! — И Рита резко рассекла ладонью воздух.

— Это не мы,— выдавил Герка.

— Подожди! — быстро оборвала его Рита.— Ты за себя отвечай. Может быть, и не ты, но вот Сазонов-то молчит.

— Да они это сделали,— пропел дискантом чей-то голос.— Кому же еще? До карикатуры на них никто газету не портил. А вот как их нарисовали, так они и решили отомстить.

Аркашка только сейчас разглядел нижний рисунок в газете. На нем были изображены какие-то два молодца с огромными кулаками, один из которых наносил другому удар в самый нос.

«Это, наверно, я»,— подумал Аркашка и прочитал надпись: «Ученики Сазонов и Листовский перед началом урока подрались».

— Я тоже это не делал,— пожал он плечами.

— А кто же тогда это сделал? — не унимался все тот же дискант.

— Не знаю.

— А честное пионерское можешь дать?

— Могу... Но только не буду...

— Ну вот, значит, это ты и сделал,— отозвался с края стола какой-то парень.

— И ничего это не значит! — вскипел Аркашка.— Ничего!

Он снова в секунду вспомнил листья, пионерский лагерь, кляссер и ту злополучную картонку с марками, которую зашвырнул сегодня за ограду, и еще горше разобиделся:

— Эх, вы! Вы даже и не знаете, что я сегодня дал себе слово...

Выйдя из школы, Аркашка очень удивился, увидев на улице дядю Митю.

— Ты что здесь? — подошел он к нему.— Мы же договорились, что я тебе буду звонить.

— А я так... Думаю, погуляю здесь, тебя подожду, а потом вместе домой пойдем.

— А куда домой?

— Да куда хочешь,— ответил дядя Митя.— Завтра воскресенье. Хочешь, пойдем к вам, а хочешь, поедем ко мне.

— Поедем к тебе.

До метро они шли молча. Молча проехали несколько остановок, а когда поднялись наверх, Аркашка не удержался:

— Ну, что тебе говорил директор?

— Плохо говорил,— не задумываясь, отозвался дядя Митя.— Да и что он мог говорить, если ты и сам знаешь, что нехорошо кулаками своему товарищу силу доказывать.

Аркашка насторожился:

— Он мне не товарищ.

— Как не товарищ? — спокойно рассуждал дядя Митя.— Ты же с ним вместе учишься, в одном классе.

— Ну и что?

— А потом ты же сам виноват,— продолжал он, как бы не слыша Аркашкиного вопроса.— Первым же заварил кашу, и первым начал всю эту историю...

И тогда Аркашка подумал, что дядя Митя прав. Ведь если бы он тогда не сказал, что у него есть марка Анголы, ничего б не было. Не крикнул бы потом Герка перед всем классом, что Аркашка наврал, а значит, не случилось бы и драки, да и дядю Митю не пришлось бы просить приезжать в школу.

«А началось все с неправды,— размышлял Аркашка.— Правильно все-таки решил я сегодня».

Утро напомнило ему многое, и он, не подбирая никаких слов и ничего не утаивая, рассказал дяде Мите все, как было: и про Герку, и про магазин, и про ту заветную испанскую марку...

Дядя Митя слушал его внимательно, не перебивая, только несколько раз кашлянул.

— Ну что же мне теперь делать? — посмотрел на него Аркашка, окончив свой рассказ.

— Да что же делать? Что можно плохого и хорошего ты уже сделал. Испанской марки ты себя лишил. Ты оплатил ею свою ложь. Ну, за то, что ты чистосердечно признался, в ОЧИСе тебя бы простили.

— А как же с маркой? Она ведь там как членский билет.

Ответ дяди Мити был совершенно неожиданным:

— А теперь членским билетом ОЧИСа будет марка Анголы. Ты напиши туда письмо.

— А что писать? И кому?

— Как кому? Ангольским ребятам. Ну, надо, конечно, хотя бы коротко рассказать в письме о своей жизни, о том, как живут ребята в Советском Союзе...— раздумывал вслух дядя Митя, а Аркашка удивлялся и только ждал момента, чтобы его перебить.

— Что ты! Что ты! — замахал он руками и даже остановился.— Ангола — ведь это же колония...

— Э-э, брат! — протянул дядя Митя.— Да, я вижу, ты совсем газет не читаешь. Сегодня какое у нас число?