Страница 5 из 21
В кладовых дома отдыха поскребли, и Анна Парамоновна сварила ребятам на завтрак кашу.
Следующим летом Михаил Иванович вновь приехал в Верхнюю Троицу. Встретившись с ребятами, он спросил:
— Какую же для вас, орлы, строить новую школу? И где?
Одни из мальчиков и девочек запросили семилетку, другие — десятилетку. Участок же под школу занять прежний, на берегу Медведицы. Председатель ВЦИКа согласился на десятилетку, но построить школу посоветовал на новом месте, в деревне Посады.
— Тамошние жители этого заслужили,— сказал он.— Из Посад четырнадцать добровольцев ушли на гражданскую войну, отстаивать советскую власть. Мы этого никогда не должны забывать.
Вскоре Михаил Иванович со школьниками, учителем, местными жителями пришли в сосновый посадский бор и заложили новую школу.
С весны 1933 года её начали строить, а осенью 1935 года ребята со всех окрестных деревень сели в новой школе за парты.
Прошли годы. Многие бывшие ученики Посадской школы стали видными работниками промышленности и сельского хозяйства. Но когда они встречаются в родном краю, непременно вспоминают гречневую кашу, которую варила им по просьбе Михаила Ивановича на завтрак Анна Парамоновна.
Вдовий сын
Как-то поздней осенью, постукивая по сухой земле палочкой, Михаил Иванович зашёл на тусклый, мигающий огонёк в правление Верхне-Троицкого колхоза. Там за большим столом заседало правление колхоза. Приходу Калинина все обрадовались. Председатель колхоза Василий Фёдорович Тарасов, быстрый, проворный, ещё молодой, хотел было уступить Михаилу Ивановичу своё место и сказал колхозникам:
— Гости такие редко бывают. Хорошо бы нам послушать Михаила Ивановича, узнали бы, что делается по Советской стране да за рубежом. Из московского-то Кремля дальше видно.
— Нет, нет! Что у вас намечено, то и обсуждайте,— подсаживаясь к колхозникам на длинную скамейку, ответил Калинин.— Останется время, будет слово и за мной.
— Особых вопросов у правления больше нет,— складывая бумаги в ящик, сказал Тарасов.— Может, кто о чём заявит «в разном»?
И тут одна из женщин, повязанная серым платком, в широком пиджаке с мужского плеча, Федосья Сахарова, сказала:
— Так как же, граждане, моё-то дело? Обсудите. Неужели штраф платить? Простили бы на первый раз. И без того у меня все силы надорваны!
— Это не первый раз, Федосья Васильевна,— сердито пошевелив густыми бровями, сказал один из бригадиров.— За твоим Петькой хоть милиционера приставляй. Унимать сама должна.
— Браню. По-всякому браню.
— Слов, значит, не понимает. Бывало, нас за такие дела родители и плетью наказывали,— стоял бригадир на своём.
— Опять же у которых отцы есть, а мне не поднять своего хозяина из сырой земли.— Федосья Сахарова закрыла лицо руками и заплакала.
Калинин участливо спросил:
— Это о чём же речь идёт?
— Да вот, Михаил Иванович, пять трудодней с личной книжки снимают. Будто они мне легко дались на жнитве да на молотьбе. А что сына касается, так наказываю его. Подите-ка заверните рубашку да поглядите — вся спина исполосована. Голодом морю, а он всё такой.
— Что же сделал ваш сын?
Женщина ещё пуще расплакалась и говорить уже не могла.
Все на разные голоса принялись объяснять Михаилу Ивановичу, что у Федосьи Васильевны Сахаровой растёт баловной сын, сладу с ним нет. Командует сверстниками. Видят их на огородах да на дворах, на гумнах. В руках пики и сабли из палок. Ребята прозвали Петьку Чапаем. Самая же большая вина Петьки — за лошадей. За то и штраф наложили.
Прошлой неделей послали ребят в ночное, а они взяли да затеяли на лошадях войну.
«Вперёд, за мной!» — подал команду Петька Чапай.
И все послушались да через Медведицу на конях вплавь. Переплыли да по заоколице галопом в соседнюю деревню.
А там свои бравые молодцы, такие же сорвиголовы. Те сели на своих лошадей.
Взвод на взвод — и пошла война. То, что носы в крови,— пусть. А вот лошадей загнали…
И тут все увидели, как у Михаила Ивановича дрогнули от улыбки седые усы и под стёклами очков задорно блеснули глаза.
— Вот об этом и разговор,— заключил председатель Тарасов.— Хорошо ли, плохо ли, но решение вынесено. Надо, Федосья Васильевна, подчиняться.
— А может, и не столь парнишка — вдовий сын виновен,— сказал Калинин.— Известно, на вдовьего сына все поклёпы. И мы не много сделали, чтобы защитить сирот. Шёл я тут вдоль деревни и видел, у кого дома крепкие, а у кого лишь бы голову прикрыть. Я советую обойтись вам в этом деле без штрафа.
Прошёл какой-нибудь месяц с неделей, и Федосья Васильевна получила извещение, что сын её, Пётр Сахаров, направляется в Ленинградское военное училище.
Федосья Васильевна прибежала к председателю колхоза:
— Что делать-то, Василий Фёдорович? Не думала я, не гадала, что так обернётся моя сиротская нужда. Хорошо ли там будет моему Петьке?
— Ну вот! — развёл руками Тарасов.— Председатель ВЦИКа схлопотал, определил, а ты сомневаешься. Собирай, не медли. Надо думать, будет из Петьки второй Чапай.
Портфельщики
В последние годы, навещая свой родной край, Калинин останавливался в Тетьковском доме отдыха. Это в километре от Верхней Троицы.
После завтрака отдыхающие отправлялись купаться, собирать грибы и ягоды в лесу, а Михаил Иванович шёл обычно, опираясь на палочку, в соседние деревни, к землякам, узнать, как им живётся.
Однажды в полдень, идя полем, встретил он двух девочек. Они несли ведёрко, наполненное ключевой водой.
— Это вы куда спешите, стрекозы?
— К мамкам.
— А где же ваши мамки?
— На льне. Если пойдёте за нами, то в самый раз и найдёте.
Михаил Иванович пошёл за девочками.
— Это что же вы такие непричёсанные? — спросил он.
— А мы купались: волосы сушим.
— Где же вы купались?
— В Медведице.
— Не боитесь утонуть?
— Как бы не умели плавать — боялись, а мы плаваем.
В поле запестрели белые, красные, синие и жёлтые платки. Это женщины лён теребили. За делом-то они и не увидели, как подошёл Михаил Иванович.
— Здравствуйте, землячки! — бодро сказал он им, приподняв кепку с седеющей головы.
Женщины выпрямились, заулыбались, обрадовались. Одёрнули подолы юбок, вытерли пот с загорелых лиц.
— Хорошему урожаю душа радуется.
— Не радуется, Михаил Иванович,— ответила за всех звеньевая Пелагея Бычкова.
— Что так?
— Мы, Михаил Иванович, вторую неделю поклоны здесь кладём. Богу так не молились…
— Хороший у вас лён уродился. Волокно сдадите государству первым сортом — артели доход,— подбодрил Калинин.
Женщины улыбались, но гнули своё:
— Хоть бы табун скота сюда забежал да частичку вытоптал, а то одни мы и до белых мух его не одолеем.
— А где ж мужчины?
— Они с портфелями. Считают: лён теребить — женское дело, а им быть в конторе. Столов наставили — не пройти!
— Что же, и Василий Фёдорович так думает, что теребить лён — дело только женское? — спросил Калинин.
— В том-то и беда, Михаил Иванович, что председатель с портфельщиками заодно. Если встретите его, постыдите.