Страница 11 из 21
Калинин написал на небольшом листке знаменитые слова «Марсельезы» и напел мотив.
И вот как-то солдаты, выйдя из душных казарм на учебный плац, дружно хором запели слова, пришедшиеся им по душе:
Всё начальство Повенца переполошилось. Пристав с пеной у рта кричал:
— У нас в Олонии поют «Марсельезу»? И кто? Солдаты!.. И откуда бы это они её взяли?
В чайной
На проезжих дорогах всегда народ. А где народ, там и разговоры: что делается в Питере да в других больших городах. Если Калинину случалось ехать к себе на родину через Кимры, он останавливался в Печетове, в чайной Майорова. Рыженький мальчик Харитоша в длинной рубашке, подпоясанный кручёным пояском, работал у Майорова половым. Он вмиг замечал гостя.
— Сегодня у нас хорошая солянка из гуся, Михаил Иванович. Жирная.
— А вот жирное-то, Харитоша, я не люблю.
— Глазунью можно приготовить в два счёта. Калачи есть. Кренделя.
— Мне, Харитоша, только чаю.
Из-за стойки выходил высокий бородатый хозяин, чтобы приветствовать Калинина крепким пожатием руки. А местным крестьянам словно кто весть подавал. Все тут как тут. Разговор обычно длился за полночь. Кому не досталось стула, сидели на полу. Один Харитоша, словно заведённый, сновал туда и сюда: приносил с кухни кипятку и подливал в чайник.
Время от времени кто-нибудь просил:
— Харитоша, посмотри на улице…
Тот выбегал на перекрёсток, возвращался и успокаивал:
— Всё в порядке…
Хозяин чайной, Михаил Егорович Майоров, знал: Калинин политический. Речи его баламутят здешних крестьян, но попустительствовал. Он даже хранил запретные книги.
Как-то, выбежав на перекрёсток, Харитоша увидел направляющегося к чайной полицейского.
— Легавый!..— крикнул он, вбегая в чайную.
Хозяин увёл Калинина за перегородку, а на стол поставил четвертную водки.
Мужики выпили-то по одной стопке, а такое веселье их разобрало: кто поёт, кто пляшет…
— Что-то шумно здесь, господа! — войдя и озираясь, сказал полицейский и, приставив сапог к сапогу, сердито звякнул шпорами.
— Жнитво и молотьбу провожаем. Выпили и ещё имеем. Уважьте, разделите компанию!..
— Выпить я не прочь, да вот протокол надо составить. Дорога здесь с перекрёстком, начальство беспокоится…
— Это и впрямь. Чего доброго… Только бог хранит…— загалдели мужики.
Хозяин тем временем подал полицейскому стул со спинкой. Харитоша, вытерев полотенцем край стола, принёс кусок поджаренного мяса величиной с рукавицу.
У полицейского зашевелились пышные усы и раздулись ноздри. Он снял с плеча портупею с оружием и кожаную сумку. Мужики налили ему водки. И, наливая вновь опустевшую стопку, каждый раз что-нибудь присказывали:
— Это для того, чтобы вы усы смочили…
Или:
— Обычай дорогой — выпить по другой…
— Без четырёх углов дом не строится…
А протокол! Как же тут быть? Мужики, недолго думая, достали из кожаной сумки полицейского бланк и усадили за стол Харитошу.
— Ну-ка, потрудись. Ты у нас отменный грамотей.
Харитоша не оробел.
— Чего писать-то?
Мужики принялись подсказывать:
«В вверенном мне участке, где я хожу,— полный порядок, покой и смирение. Никаких здесь политических не было, нет и не будет… Крестьяне ходят под богом и восхваляют царя-батюшку и царицу-матушку…»
Полицейский от щедрого угощения не мог повернуть языком и только в знак согласия кивал головой.
А Михаил Иванович Калинин был уже далеко от Печетова. Накормленные лошади несли его быстро.
Самовар
Ожидая Михаила Ивановича, в доме прибирались: мыли полы, стелили тряпичные дорожки и обязательно чистили речным песком большой медный самовар-ведерник.
— Миша любит чаёвничать. Посидит с нами за столом да порасскажет, что делается в Питере,— говорила мать Калинина, Мария Васильевна.
Как-то по осени, было это в 1912 году, приехал Калинин усталый, бледный, но весёлый. Ходил по огороду и что-то напевал. Побывал в гумнах на молотьбе, съездил на мельницу. Наприглашал к себе верных друзей-односельчан из Воронцова, Шевригина, Никулкина. Сидели они за самоваром, да только на уме-то был не чай: обсуждали запрещённые книги, готовили листовки. Сидели и не подозревали, что за оврагом, под старыми вётлами, спешились полицейские. Неизвестно, как бы дело обошлось, да полицейские встретили ребятишек и спрашивают:
— Эй, вы, покажите-ка нам, где дом Калинина!
— Это какого?
— А того, что из Питера наезжает.
Ребята переглянулись, смекнули, чего от них хотят, взяли да и показали на избу деда Василия Бычкова, а сами побежали предупредить Михаила Ивановича.
Избу Бычковых оцепили. А дед Василий тоже себе на уме. Сидит на лавке да шелушит стручки гороха. О чём его ни спросят, он «ась» да «ась», и затянул время-то. Михаил Иванович людей из дальних деревень выпроводил от себя задним двором, а вот с листовками не знал, что делать. Полицейские уже стучат в дверь, а он всё мешкает. И всё же находчивость не изменила ему: снял он крышку с самовара да в самовар листовки и спрятал. А потом на трубу надел конфорку и поставил чайник.
Мария Васильевна открыла дверь.
— По приказу его величества,— завопил один из полицейских, высокий, сухой как жердь,— пришли произвести обыск!
— Сделайте одолжение,— вежливо ответил Михаил Иванович, отошёл к окну и стал протирать очки.
— Во время обыска отлучаться никому не разрешается.
— Постараемся. Мы вот тут с соседом чайком займёмся,— с некоторой весёлостью ответил Михаил Иванович.
На каждом обшарили одежду, потом в горнице и в сенях начали вскрывать коробки, опрокидывать кадушки, корзины.
Мария Васильевна с зажжённой свечой повела полицейских в чулан, в погреб, в подполье. Полицейские поглядывали на Калинина: беспокоится или нет? Коли волнуется, тут и искать надо.
Михаил Иванович ничем себя не выдавал, переговаривался с соседом об урожае нынешнего года, о том, что хорошо бы заиметь на паях молотильную машину.
К тому времени Калинин не одну ссылку отбыл, и всё же спокойствие ему давалось нелегко: найдут листовки — упекут в Сибирь.
Особенно усердствовал маленький юркий полицейский. Он вызвался даже на чердак слазить. Лестница под ним зашаталась.
— Осторожнее,— как бы участливо сказал Калинин.
Полицейские долго рылись, копались, а уехали с пустыми руками.
После их отъезда Михаил Иванович долго подсушивал на стекле лампы и разглаживал листовки.
— Миша, может, самовар-то свежей водой налить? — спросила Мария Васильевна.
— Спасибо. Ты у меня молодец, мама! — сказал Калинин и поцеловал мать.
Как мы изучаем биографию М. И. Калинина
И. Верба, учитель 36‑й школы Москвы