Страница 15 из 102
- Что? – Тирон проследил за моим взглядом. – А, это. – Он пошевелил пальцами, словно ещё не успел привыкнуть к кольцу. – Перемена статуса. В моём случае простая формальность. Я служу тому же человеку, выполняю ту же работу. Само собой, теперь я могу владеть имуществом…
- Тирон, ты больше не раб! Ты свободный человек!
- Да, свободный. – Он выглядел почти смущённым.
- Много же Цицерону понадобилось времени. Мы ведь говорили об этом в самый первый день, помнишь?
- Не припомню. – На щеках его проступил слабый румянец, и лишь тут я заметил, как же он бледен.
- Тирон, что ты сейчас говорил – насчёт того, что стал быстро уставать и должен следить, чтобы не простудиться? С тобой всё в порядке?
- Да. – Перехватив мой недоверчивый взгляд, он признался. – Я был болен, но это было в прошлом году. Тяжело болен, по правде сказать. Вообще, у меня были проблемы со здоровьем последние несколько лет. – Он слабо улыбнулся. – Думаю, потому Цицерон и дал мне свободу. В прошлом году, когда я болел. Испугался, что если не сделает этого сейчас, то потом может быть слишком поздно. Но теперь мне уже лучше. Хотелось бы идти на поправку быстрее, но по крайней мере, я уже хожу без палки. Врачи говорят, что всё будет в порядке.
Я присмотрелся повнимательнее. То, что я принял за надменность выражения, было впалостью щёк. Мелькнула мысль, что Тирону должно быть не меньше пятидесяти. Выглядел он ничуть не моложе. Седины в тёмных вьющихся волосах было больше, чем показалось мне с первого взгляда, и на макушке волосы заметно поредели. В глубине глаз до сих пор горели искорки мальчишеского энтузиазма; но в свете от жаровни глаза блестели, как у того, кто перенёс тяжёлый недуг. И в то же время он выглядел, как человек, который в ладу с собой и со всем миром и доволен своим местом в этой жизни. А собственно, почему бы и нет. Юный раб, который много лет назад постучался в мой дом по поручению своего никому не известного господина, сделался свободным гражданином, правой рукой величайшего из живущих ораторов. Путешествуя вместе с Цицероном, он повидал мир и встречал великих людей. В консульство Цицерона он помогал ему управлять республикой. Он был знаменит и сам по себе – тем, что разработал систему скорописи, позволявшей записывать речь говорящего со скоростью её произнесения; и теперь любой писарь в сенате обязан был владеть скорописью Тирона.
- Тирон, зачем ты пришёл?
- По поручению Цицерона, разумеется.
- Он мог бы придти и сам.
- Цицерон предпочитает не выходить из дому.
- Я тоже. Что ему могло от меня понадобиться?
- Он скажет тебе сам.
- Он не может думать, что я соглашусь ему помочь.
- Ты ведь даже не знаешь, чего он хочет.
- Да чего бы ни хотел. За то, что когда-то он помог мне доказать своё право на то имение в Этрурии, я расплатился с ним с лихвой. С тех пор, скажу тебе откровенно, Цицерон падал в моём мнении всё ниже и ниже. О, я прекрасно понимаю, что моё мнение для него ровным счётом ничего значит; но оно значит для меня. У меня, знаешь ли, свои принципы, пусть даже и не слишком возвышенные. И я не собираюсь бежать стремглав на зов Цицерона просто потому, что я ему понадобился.
Тирон выслушал меня, не меняя выражения лица. Почему-то меня это огорчило. Я ждал, что он нахмурится, покачает головой или начнёт спорить, но он лишь сказал.
- Ты неправ. Гордиан. Ты неверно судишь о Цицероне. О нём многие неверно судят. Раньше я не понимал, как такое может быть. Потом понял. Это ведь я работаю и нахожусь рядом с ним всё время с самого начала его карьеры. Я понимаю каждую его мысль, каждый нюанс. Другим повезло меньше. – Он спокойно взглянул мне в лицо. – Пойдём?
Я едва не рассмеялся.
- Тирон, да ты меня слушал?
Его лицо стало суровым.
- Я видел тебя вчера, когда ты смотрел с крыши, как горят здания на Форуме. Что ты тогда чувствовал? Что это ужасно, верно? А вот те, кто это устроил, так не думали. Они плясали от счастья. Говори о Цицероне, что хочешь, но когда доходит до главного, вы с ним на одной стороне. Ты знаешь, что этой ночью они пытались сжечь дом Милона?
- Слышал.
- Запросто мог загореться весь Палатин. Ты понимаешь, что на месте этой комнаты, в которой мы сидим, сейчас могло быть пепелище?
Я внимательно посмотрел на него и вздохнул.
- А ты и вправду больше не раб, Тирон. Ты рассуждаешь, как свободный человек, и запугиваешь, как римлянин.
Тирон едва не прикусил губу, сдерживая улыбку.
- Я теперь и есть римлянин, Гордиан. Такой же, как ты.
- И как Цицерон?
Тирон, не сдержавшись, улыбнулся.
- Ну, может, не совсем такой, как Цицерон.
- Что ему от меня нужно?
- В городе пожар. Я не про Форум сейчас. Другой, более опасный пожар. Он грозит уничтожить всё, что нам дорого. И Цицерон хочет, чтобы ты помог передавать вёдра с водой. Ты ведь понимаешь, о чём я. – Он подался ко мне, и лицо его стало серьёзным. - Есть люди, которые поджигают. И есть те, кто тушит пожары. Мы оба с тобой знаем, к какой категории ты принадлежишь. И что с того, что тебе не нравится человек, которому ты передаешь вёдра? Главное – потушить пожар.
Я подозвал стоявшего в углу Белбо.
- Принеси наши плащи. И скажи Бетесде, что я ухожу по делу.
Тирон улыбнулся.
Едва мы шагнули за порог, ждавшие у дверей телохранители окружили нас плотным кольцом. Но предосторожность оказалась излишней: на всём коротком пути к дому Цицерона мы не встретили ни души. Даже окна в домах были наглухо закрыты ставнями.
Бывать в новом доме Цицерона мне не ещё не доводилось. Прежний дом был сожжён без малого пять лет назад – в тот год Клодию удалось добиться изгнания Цицерона, и клодиане отпраздновали таким образом победу своего лидера. Я видел пожар со своей крыши. Когда же, ввернувшись из изгнания шестнадцать месяцев спустя, Цицерон надумал выстроить на месте сожжённого дома новый, Клодий стал чинить ему препоны, как только мог, заявляя, что земля конфискована республикой и предназначена для религиозных целей. Цицерон же утверждал, что конфискация была незаконной, и что имело место вопиющее нарушение прав римского гражданина. Словом, оба проявили себя в полном блеске ораторского искусства. То была одна из самых горячих и одна из самых неприглядных их полемик. Победа осталось за Цицероном, и дом был отстроен.
Что ж, подумал я, переступая порог, этому дому Клодий угрожать уже не будет.
Тирон провёл меня через переднюю в атриум и, попросив подождать, скрылся в проходе слева. Было довольно холодно. На небе собрались тучи, заслонившие солнце.
Почти тотчас же справа послышались голоса. Первый прозвучал неразборчиво. Зато второй я узнал сразу же. То был голос Цицерона.
- Что если мы объявим, что это Клодий устроил засаду?
- Да яйца Юпитера! Кто теперь в это поверит? Лучше уж…
Этот голос я тоже узнал. Красавчик Марк Целий, неистовый протеже Цицерона. В следующий миг все трое шагнули в атриум. Завидев меня, Целий смолк на полуслове. Одновременно с противоположной стороны появился Тирон. При виде патрона лицо его приняло виноватое выражение. Цицерон метнул на Тирона быстрый взгляд, явно недовольный, что секретарь оставил гостя одного. Уж не услышал ли я чего-то такого, что не предназначалось для моих ушей?
- Гордиан согласился придти, - сказа Тирон. – Я пошёл в кабинет сказать тебе…
- Но меня не застал. – Звучный голос оратора заполнил атриум. Мясистое лицо хозяина дома расплылось во вкрадчивой улыбке. – Во время ходьбы мне лучше думается. Чем сложнее проблема, тем больше приходится ходить. Кабинет для этого слишком тесен. Пока тебя не было, Тирон, мы отшагали по дому не меньше мили. – Он сделал шаг навстречу. – Гордиан, я рад вновь приветствовать тебя в своём доме. Марка Целия ты, конечно же, знаешь.
Я, конечно же, знал. Целий всегда держал нос по ветру. Начинал он как ученик Цицерона; затем принял – или сделал вид, что принял – сторону его злейшего врага Катилины. Именно тогда нас столкнула судьба. Со временем извилистые пути политика привели его в лагерь сторонников Клодия, где он попал в объятия – кое-кто говорил «в сети» – его сестры Клавдии. Разрыв с ней и ссора с её братом вышли Целию боком. Его обвинили в убийстве. Тогда судьба и столкнула нас вторично – Клавдия наняла меня для сбора улик в пользу обвинения. Спас Целия Цицерон, взявшийся защищать своего блудного ученика и выступивший на суде с блестящей речью. Теперь Целий, скрестив руки на груди, насмешливо смотрел на меня. Очевидно, он опять стал верным протеже своего наставника. Похоже, он не держал на меня зла за то, что я помогал его врагам – мстительность была не в его характере; на такие мелочи он не разменивался. Острый язык, красота и обаяние стяжали ему популярность, и в прошлом году его выбрали трибуном - следовательно, сейчас он был одним из немногих должностных лиц в республике.