Стихи

1942.

НАД УБИТЫМ РЕБЁНКОМ

В траве нескошенной — замученный ребёнок.

Смерть не дала ему больших ресниц смежить,

И детские глаза глядят как бы спросонок

На этот мир, где я остался жить.

А солнце высоко; не зная преступленья,

Щебечут птицы, сердце полонив.

И, словно в пьяном сне, над жертвою глумленья

Рой синих мух жужжит среди цветущих нив.

И вспомнив вдруг о том, что за посёлком где-то

Мать жаркую слезу смахнёт с лица тайком.

Не жду я от друзей ни вздоха, ни ответа, —

Я грудь врага хочу найти штыком!

1943.

ДВЕ МАТЕРИ

Две матери сроднились в сердце сына;

Мать кровная ушла в нездешний сон,

Вторая мать — родная Украина.

Ей, где бы ни был, низкий шлю поклон.

Она моих стихов качала колыбель,

И в степь звала, в зелёную постель,

И, накрывая небом Приднепровья,

Садилась напевать у изголовья.

С тех пор, едва глаза мои закрою,

Её я слышу песню надо мной,

За каждым кустиком, за тучкой над горою

Мне чудится простор её степной.

Мне с каждым днём всё ближе край далёкий.

Вишнёвые сады, мой город у Днепра.

Волною бьёт о берег Днепр широкий

И лунные качает вечера.

Зовёт в Днепропетровск дорога в тополях,

В Херсонщину уводит старый шлях,

Дорога спит. И мельница лениво

Ей пересказывает домыслы молвы.

И тихо так, что слышен рост травы,

Лёт коршуна и вздох цветка над нивой.

Но вот иную вижу я картину:

О горе матери приносят вести сыну,

Её поля — в огне, над головою — гуд,

Вторую мать мою, родную Украину,

Средь бела дня враги к столбу ведут,

И, руки над пожарищем раскинув.

Она кричит: — Я здесь, сынок, я тут!

Где путь в Херсонщину? Где приднепровский шлях?

Как тучи, вороньё на тополях.

От Мариуполя и дальше — до Херсона,

Под ветерком раскачиваясь сонно,

Дорога виселиц безмолвствует в полях.

Повешены! За что? И для живого

Повешенный распухшим языком

Из горла страшного выталкивает слово:

— Меня за то, что я пришёл тайком

За дочерью, заколотой штыком!

— Вас, девушка? — Я защищала мать!

— Тебя, старик? — Я не хотел молчать!

И снова тишина. Всё выжжено кругом,

Разбросано, разрушено, разбито…

И только вороньё покаркивает сыто

И спорит в алчности с разнузданным врагом.

Куда ни ступишь, — кровь, куда ни взглянешь, — рана

Кровоточит; кровь бьёт из-под земли

За городом — у свежего кургана,

И в городе — на стойке ресторана,

Где надрезали жилы, пятки жгли,

Потом к буфету выпить пиво шли!

Кровь проступает на дощатых тротуарах,

Из-под булыжников, на улицах в пыли.

Под рукомойниками, на тифозных нарах,

На пустыре, под клумбами в садах,

И, весь обуглившись, потрескавшись в пожарах,

Не принимает больше крови прах!

А город мой во тьме — зачем ему огни?

Ещё пылают в зареве резни

Дома в пробоинах, без крыш и лестниц зданья,

Как вдовы чёрные в минуту покаянья,

Ломая руки, молятся они.

Качает трупы гладь реки широкой,

А у обрыва нежный стебелёк

Росой кровавой брызжет на песок,

И тень его на заводи, глубокой,

Как в час возмездия карающий клинок!

В крови смешались люди и растенья

И человек и стебель полевой;

Дуб, с корнем вырванный, мотает головой;

Лежат в обнимку мёртвый и живой;

В потёмках ищет нож отец, лишённый зренья,

И трупик дочери под щебнем и золой

Сжимает кулачок над высохшей землёй!

О дети матери, замученной врагами,

Поруганной, затоптанной ногами,

От ваших слёз — в глазах моих туман!

От скорби матери — я лютой скорбью пьян!

Какими целовать мне вас стихами?!

Какими песнями лечить её от ран?!

И, став лицом к родному Приднепровью,

С усмешкою кричу: — Эй, вы, торговцы кровью!

Товары страшные тащите на базар!

Сверяйте время, назначайте цены

На кровь, на честь, на совесть, на измены…

Где красная цена на чёрный ваш товар?!